– А ты можешь?
Старуха опять чего-то бормотала не то ворчливо, не то задумчиво.
– На рассвете?
– Да.
– Дождь, – повторила она неопределенно, – это хорошо. Свежо, пахнет вкусно…
А я вдруг поняла, что жгут мне пальцы в кармане чужие бусы.
– Баб Варви…
И явила на свет янтарь. Та смотрела на украшение несколько секунд, затем нахмурилась, поджала и без того едва заметные морщинистые губы.
– Отдай той, у кого взяла, – посоветовала строго.
«Отдам».
У меня будто камень с души свалился.
Она уже уходила, а я все поверить не могла – дождь! Если с самого утра польет дождь…
– И, слышь… – Варви обернулась ко мне, когда уже отдалилась на несколько шагов, – ты ночевать где вздумала? К своим пойдешь или здеся?
– К своим долго…
Я имела в виду «здесь, конечно». Где-нибудь недалеко. Но отшельница истолковала мои слова по-своему:
– Приходи ко мне в избу вечером, лавка есть.
– Приду, – шепнула я уже удаляющейся спине.
«Если дождь, я успею».
Стихло среди стрекота сверчков и цикад непрерывное бормотание-заговор, спину Варви скрыла высокая зеленая трава.
(Jacob's Piano – Bo's Theme)
Поздний вечер.
Лавку мне выделили добротную, не узкую, покрытую матрасом. Труба не чадила, печь не горела; о чем-то негромко разговаривала в избе Варви с Агапом – тем самым Агапом, который утром не пойдет в село за продуктами, который останется жив. Вот так и меняется судьба одним чьим-то действием, чьим-то словом. Сколько же вариантов событий мы меняем ежесекундно в «сейчас»? Голова от таких мыслей кругом – мне бы спать, за день от напряжения устала так, что стоять тяжело, не то, что думать. Но я все равно почему-то торчала на крыльце, смотрела на совершенно чистое пока еще темно-синее звездное небо и волновалась. Только теперь поняла, что не знаю, что говорить, когда выяснится, что Гил в наших краях не появлялся, что гонца вовсе не было. Ведь всплывет когда-нибудь, ведь Дьян спросит…
Ааа, бросить надо мысли и идти спать.
Стих в доме разговор. Прежде чем погасить ночник, Варви вышла на крыльцо – не то увидела мой силуэт в оконном проеме, не то тоже решила подышать. Остановилась рядом – невысокая, ниже меня на полголовы.
– Чего не спишь? Лавка плохая?
– Лавка хорошая.
В доме точно лучше, чем на земле. И всякая лежанка хороша.
– Вот я все думаю, – я не стала врать, – что скажу, когда спросят, что посланца-то на самом деле не было. Что не проезжал мимо Катлана никто.
– Спросят, потому что боишься. А чего боишься – всегда тебя нагоняет.
Мудро.
– А можно я скажу, что это ты?
– Что я?
– Ну, что это ты будущее увидела и предупредила.
Я никогда не отличалась талантом к манипулированию людьми или судьбами, но в данной ситуации только слепой бы не увидела, что подобная ложь на руку. Сельчане теперь и без того старуху за поднятую траву не забудут, а уж если узнают, что она жизни спасла…
– Негоже врать-то. Я, конечно, кой-чего вижу, но не так ясно, как хотелось бы. Где это видано, чтобы из лжи хорошее родилося?
Она была права, приходилось это признать.
Тогда и вовсе непонятно, как мне самой выкручиваться. Я думала хозяйка дома уйдет, но она все стояла рядом, о чем-то думала.
– Скажи им, – посоветовала мгновенье спустя, – что встретила кого-то похожего на Гила. Представился гонцом, сообщил весть. Мало ли доброжелателей…
И то дело. Пусть хлипкое объяснение, но все лучше, чем выдавать правду про другой мир и информаторов.
– Спасибо.
Хорошо, что она не спрашивала лишнего. Будто чувствовала, будто знала, что происходящее может быть связано с запретной дверью, а потому молчала. Стоял неподвижно вокруг лес, а вверху небо чистое-чистое, ясное-ясное.
– Ты не смотри, – Варви поняла мысль по молчанию, – что звезды. Будет тебе дождь.
– Ты только разбуди, чтобы не проспать.
– Все случится вовремя. Гром разбудит. Иди. Спи.
И ушла в избу первая.
Лавка и правда оказалась добротной. Даже Агап не храпел – чудная ночь. Тепло, тихо.
А мне вспоминался Кей. Хотелось сиюминутно понять, как я могу вернуться, увидеть его, начать крутить в голове варианты, но мозг так устал, что не мог смастерить ни один стартовый диалог. Выдохлась. И ладно. У меня есть еще двое суток «с даром», чтобы успеть отыскать лазейку, чтобы понять, как уйти из этого мира, не обидев при этом ни отца, ни мать.
Я успею.
А Кей в воображении застыл передо мной, как далекое ясное, различимое созвездие. Казалось, мы стоим друг напротив друга, а между нами стекло, разделяющее два мира. Его рука с одной стороны, мои пальцы с другой. Как зеркало – мы друг друга не видим, но чувствуем сердцами, связь не прервалась.
– Я вернусь, – шепнула в темноту, больше самой себе.
Найдется дорожка. Уж если возможно то, что происходит сейчас, то нечто большее и грандиозное возможно и подавно.
– Не грусти.
А он почему-то грустил. Будто не верил в хорошее, будто чертовски сильно устал. До предела. Оно и понятно: мне досталась роль «жертвы», которая даже не помнила, как в нее стреляли, а ему пришлось нажимать на спусковой крючок. С открытыми глазами, ясным умом и понимающим сердцем. Я бы не смогла. Он смог. Не потому что не любил, а потому что очень любил – я была в этом уверена.
«Найдется дорожка».
Для меня в другом мире прошел год. И я только теперь, лежа в избе, пропахшей золой и травами, поняла, насколько сильно отвыкла от родного мира. Мне не хватало стеклянных небоскребов, уютных кафе, асфальтированных дорог. Не хватало суматохи центральных улиц Пайнтона, дождей, стучащих по мостовым, даже зонтиков. Да, в Катлане поля, леса, простор и вольные ветра, но сердце тянулось в чужой и бесконечно далекий отсюда город. Кажется именно в этот момент я сделала выбор, где хочу дальше жить. Как? Будет цель, будет путь.
Ворочалась, несмотря на усталость, я долго.
Уснула ближе к полуночи.
В какой-то момент – сама не поняла, какой, – проснулась и поняла, что снаружи поднялся ветер, а по крыше мелко задробил дождик. Всполошилась, что люди у озера промокнут за ночь, но чуть погодя вспомнила, как Дьян приказывал собрать в дорогу большие тенты, успокоилась. Все с ними будет хорошо. У всех будет.
И, подспудно ожидая грома, уснула.
Глава 6
Пайнтон. Мир Уровней.
Кей.
(Игорь Корнелюк – Письмо)
Время растянулось и истончилось до оголенного нервного волокна.
В комнате темно, он сидел на диване. Он давно здесь сидел, с тех пор, как вернулся. Не вставал, чтобы поесть или попить, не поднимался, чтобы справить нужду, – обезвоженный организм ничего не требовал. Хуже, организм Кея был полностью «обессмыслен».
Взгляд в пустоту, полное отсутствие желаний. Телефон он отключил – не желал больше звонков, заказов, нажимать на курок. Вообще не хотел стрелять.
«Отстрелялся».
Хуже всего, что Кей больше не понимал, для чего существует. Его легкие все еще вдыхали и выдыхали воздух, но кислорода не было. Сплошное удушье.
Веста в родном мире… Наверное…
У нее теперь своя война.
Жаль только, что он не смог принять в ней участие. А его собственная снилась ему всякий раз, стоило провалиться в дрему – ад. Тот же жаркий ветер, грохот выстрелов, свистящие у башки ошметки и осколки – хорошо, если следующий не отрекошетит тебе в висок.
И все же было что-то иное в восприятии прежних событий – теперь он почти тосковал по прошлому.
Почему?
«Потому что тогда в твоей жизни был смысл», – ответил внутренний равнодушный голос. Да, тупой, неправильный и бесполезный, но смысл. В те времена в сердце теплилась нежность, а душа пыталась угодить любимой женщине. И это вело вперед. Укрывало от пуль, оживляло интуицию, заставляло хотеть выжить.
Что ж…
Выжил.
И другую любимую женщину он застрелил собственноручно.
«Хватит! – заорал вдруг кто-то внутри него. – Хватит! Хватит быть жертвой, казнить самого себя, размазывать сопли по роже!»
Кей аж вздрогнул от неожиданности. Открыл глаза, понял, как сильно хочет пить, поднялся со стоном – затекшие коленные суставы отозвались болью.
Голос в его голове тем временем превратился в сухой, не истеричный более.
«Чего ты хочешь, думай».
Думай? Хочет?
Ничего.
«Тогда стреляйся».
Стреляться? В самом деле?
Почему-то он раньше не думал о такой возможности. Да и теперь… рановато.
«Раскручивай шестерни!»
И вдруг понял: кто бы ни вел диалог внутри него, он прав – нужно думать.
Обычная водопроводная вода из-под крана для пересохшего рта показалась сладкой, как березовый сок.
Весты нет – факт номер один. Но она есть – факт номер два.
А чего хочет он?
Он как полный эгоист и как влюбленный мужчина хочет к ней. Или ее к себе.
Да, разные миры, разное время, могут быть проблемы с памятью, с желанием возвращаться, если так – от многочисленных и разнообразных «если» ломило мозги. Однако думать Кею нравилось больше, чем неподвижно час за часом просиживать штаны на диване.
«Возможно, она больше никогда не вернется. Или забыла его. Или не вернется, потому что физически не может», – что из этого следует? Что навестить Терран должен он.
«Бред, у тебя нет денег! Ты можешь попасть к ней, но не сможешь насильно увести ее с собой. Возможно, ты сам оттуда уже никогда не выберешься…»
Кей усмехнулся – такой «истерик» есть у каждого внутри, главное не начать внимать его гласу.
Почему бы не начать с простого – не навестить Катлан?
«Зачем? Ты просто киллер. Тебе заплатили, ты ей не нужен».
Он едва не ослаб от этой фразы. Понял, что на самом деле до сих пор стоит одной ногой в болоте, и только от него самого зависит, что случится дальше – засосет или отпустит? А край очень близко. Настоящая пропасть, хуже, чем та, которая разевала на него пасть после войны.