— И мне так с кукушатами мокнуть? — отвернулась кукушка. — Нечему учиться у этой мокрой курицы! — И полетела дальше.
Прилетела кукушка на озеро. На озере семья: папа-чомга и мама-чомга, как два пароходика. Шейки прямые, тонкие, точно трубы. Вокруг пароходиков чомгята. Крутятся, как жуки-вертячки. В кошки-мышки играют. Даже нырять пробуют. Но уж больно лёгкие и потому выскакивают из воды, как пробки.
Обрадовалась кукушка: вот где весело, вот где хорошо! Но прорвался сквозь тростники ветер. Погнал по озеру сердитые волны с белыми гривами. Стали крошечные чомгята на волне переворачиваться. Перевернутся вниз спиной и сучат в воздухе своими лягушачьими лапками. Плохая игра получается!
Тут мама-чомга насторожила тонкую шейку и что-то сказала малышам, а что — за ветром было не слышно. Чомгята — к ней. Окружили со всех сторон да вдруг и полезли к ней на спину! Лапками чик-чик, крыльями-культяпочками мах-мах, — ловкачи какие! — забрались. Да ещё и в перья на спине забились, — одни головки чёрные торчат. Сидит на воде многоголовая птица!
Заспешили чомги в тростник. Мама за папой, как два одинаковых пароходика. Только у заднего пароходика на спине горбок. Потому что не простой это пароходик, а пассажирский.
— На горбу детей возить! — ужаснулась кукушка. — Ну уж дудки! Пусть моих кукушат другие птицы выкармливают. А мне ни труда, ни заботы!
Одуванчик облысел: на голове у него остался один-единственный сынишка-парашютист. Скучно стало одуванчику, и, чтобы развлечься, он познакомился с соседкой — смолкой. У смолки была метёлка розовых цветков, а под нею, на стебле, широкий клейкий пояс.
— Зачем он тебе? — спросил одуванчик.
— Увидишь, — ответила смолка.
Поползла по стеблю смолки мошка, добралась до клейкого пояса и… прилипла!
— Так тебе и надо, — сказала смолка, — не подбирайся к цветкам, не воруй мёда!
— Молодец, смолка! — сказал одуванчик. — Какую хитрую ловушку для бездельников придумала! Умница!
Дунул ветер, сдул с головы одуванчика последнего молодца парашютиста и кинул его прямо на клейкий пояс смолки.
— Так тебе и надо, — сказала смолка. — Не лети, куда не следует.
— Да ты с ума сошла! — закричал одуванчик. — Ведь это же мой сын! Он не мёд воровать летел, а места искать, где бы прорасти. Отпусти его сейчас же!
— Нет. Не пущу. Прилип так прилип!
— Ну, и дрянь же ты, смолка! Над своим добром трясёшься, ни за что глупых малышей губишь!
Нет над лесом ни туч, ни дождевых облаков, а в лесу дождь идёт.
Дождь шуршит по листьям, листья становятся мокрыми и блестящими.
С листьев дождинки скатываются на траву.
Я посмотрел на небо в лесной просвет, и мне на лицо тоже упали тёплые капли.
Капли я вытер ладонью и вдруг почувствовал на губах вкус мёда!
Не может быть!
Я выставил под дождь ладонь и потом лизнул ладонь языком. Сладко!
Я сорвал мокрый лист и приложил лист к губам.
Мёд!
Сыплет сладкий дождь! На траве — медвяная роса!
А небо голубое — ни облачка.
И пчёл не видно и не слышно.
Смотрю я по сторонам. Лес как лес! Дождь шуршит. Мокрые листья шуршат…
Только замечаю, что тут и там опускаются на мокрые листья полосатые, как тигры, шершни. Тут и там бегают по мокрым травинкам шустрые муравьи. И шершни и муравьи слизывают с листьев и травы сладкие дождинки.
Я всматриваюсь, всматриваюсь и вдруг понимаю, что дождинки падают не с неба, а из-под каждого листа на дереве! Каждый листик как маленькая дождевая тучка!
Заглядываю под самый широкий лист — весь испод листа усыпан крохотными зелёными букашками. Букашки сами похожи на зелёные капельки. Только у каждой капельки ножки. И хоботок. Хоботок живые капельки погрузили в лист и высасывают из него сок. Время от времени от каждой букашки капает вниз дождинка сока.
Зелёные букашки — это тли. Целые стада тлей пасутся на исподе каждого листа. Целые стада листьев трепещут на каждом дереве. Листья нависли над землёй, будто зелёные грозовые тучи.
Из этих зелёных туч и сыплет медовый дождь!
Раздолье в лесу для насекомых-сладкоежек.
Июнь для них — медовый месяц.
Села я, сорока, на дуб, а он хвастается:
— Замечаешь, сорока, какой я стал солидный? Шестьдесят первый год пошёл. Своё совершеннолетие недавно справил: в первый раз цвёл. Поздравь, сорока.
Ну я, конечно, поздравила. Вдруг слышу — с берега речки кто-то пискнул:
— И меня поздравь!
Я — туда. Вижу, глядит на меня из травы проростыш низенькой крапивы-жгучки. И всего-то у проростыша две пары листочков, а, подумайте, цветёт!
— Поздравь меня! — пищит. — Ведь и я совершеннолетний. Даром, что из семечка недавно проклюнулся, а уже цвету.
Мне бы вытянуть его клювом из земли да бросить корешком кверху, а я растерялась и говорю ему, как путному:
— Поздравляю, счастья желаю, долгих лет!
Недавно я прочёл в газете статью о новом открытии из жизни комаров, а точнее сказать, комариц. Наука давно выяснила, что комары очень добрые и питаются одним цветочным соком, а злючки-кровопийцы — это комарицы. Эти самые комарицы, оказывается, издают не только всем известный противный писк, это они делают крылышками, — а ещё они ультракричат. (Ультразвуки — это совсем тонюсенькие звуки. Наши грубые человеческие уши их не слышат.)
Так вот, комарицы издают два разных ультракрика: одним созывают своих товарищей на пир, когда найдут себе жертву для сосания крови, а другим криком дают знать им об опасности. Это, так сказать, сигнал: «Спасайся, кто может!» — и тогда все комарицы мигом разлетаются кто куда.
Автор научной статьи обещал изобрести машинку, которая будет издавать такой тревожный ультракрик — сигнал и этим осчастливить человечество. Надень на себя такую машинку, — и все комарицы будут от тебя за версту удирать ни одна тебя не укусит.
Я решил проверить это научное сообщение.
У нас в саду ужасно много комаров. Я засучил рукав и положил голую руку на садовый столик: «Нате, пейте мою кровь!» В один миг на руку мне налетело одиннадцать комарей… точнее надо сказать — комариц. К одной из них я подкрался указательным пальцем другой руки — и наступил ей на задние ноги. Комарица дёрнулась, запищала крылышками… Ей, конечно, было очень больно и очень страшно и, если б она могла издавать ультракрик, то, конечно, кричала бы всем своим товарищам: «Скорее уносите отсюда свои ноги!»
Но остальные десять комариц совсем и не думали удирать, а преспокойно вонзили мне в кожу свои тонкие трубчатые носы и стали наливаться моей кровью.
Тут и ещё подлетело новых пять комариц. Мне стало больно, и я пришлёпнул всех их другой рукой.
Таким образом, можно считать доказанным, что комарицы не издают ультракрика «Спасайся, кто может!» И изобретение такой машинки будет совершенно излишним, одни расходы государству, а комары всё равно будут пить нашу кровь.
И за что только некоторые люди считают птиц бездельниками?
Чуть свет — птицы на крыле.
Скворец летом работает в сутки семнадцать часов, городская ласточка — восемнадцать, стриж — девятнадцать, а горихвостка — больше двадцати!
Да меньше им работать и нельзя. Ведь чтобы накормить своих птенцов, стрижи должны принести корм не меньше тридцати — тридцати пяти раз за день, скворцы — около двухсот, ласточки — триста, а горихвосточки — свыше четырёхсот пятидесяти! Да и не по одной мухе или комару приносят птицы за раз. Стриж, вон, сразу приносит в клюве больше двухсот! У стрижа забот полон рот.
Много уничтожат птицы за лето вредных насекомых и их личинок. Работают не покладая крыл!
Натерпелись мы весной от бродячих деревенских собак и кошек, а теперь ещё страдаем и от городских. Дачники привезли с собой на дачу своих любимцев. Любимцы принялись за нас: полетели с нас пух и перья! Защитите наших малых деток. Не пускайте кошек разбойничать в лес! Не берите собак на лесные прогулки!
Мы муравьи. Мы такие крошечные, что самая маленькая хвоинка для нас всё равно, что для вас самое большое бревно. Из сотен тысяч хвоинок-брёвен сложены наши дома-муравейники. Вам ногой пнуть, а нам начинай всё сначала. Мы и кусаем вас и кислотой муравьиной стреляем, да вам всё нипочём! Не разоряйте наши дома. Уважайте хоть наш труд. Ведь сотни тысяч хвоинок и каждая, как бревно!!
Жалуемся на слишком жалостливых человеческих пап, мам и их деток. Когда мы вылетим из гнезда, то часто сидим на земле или на кустах в одиночку. Сидим себе и попискиваем: ждём, когда нам наши папы и мамы вкусненькую гусеничку принесут. А жалостливые люди думают, что нас бросили, что мы голодные. Забирают нас к себе домой, сажают в душную коробку и пичкают хлебом, крупой, а то и колбасой копчёной. От такой помощи нам остаётся только околеть!
Жалостливые люди, не трогайте, пожалейте нас!
Жалуемся мы — летучие мыши: ушаны, кожаны и ночницы. Жалуемся на людей, которые говорят, что мы:
Ушаны: запутываемся в волосах! Кожаны: высасываем кровь! Ночницы: приносим несчастье! И что от нас, как и or обыкновенных мышей, один только вред.
Хором: это не-прав-да! Мы готовы пищать от обиды! Мы поедаем комаров простых и малярийных, майских жуков и ночных бабочек. Мы оберегаем лес от вредных личинок и гусениц. А наши родственники в тропиках даже опыляют цветы!
И, потом, мы не мыши! Нас только почему-то назвали мышами. Ведь мыши все грызуны, а мы не грызуны, а насекомоядные. Мы не нападаем на людей и не высасываем кровь.