Dubuis, sed non improbus vixi. Incertus morior non perturbatus; Humanum est Nescire et Errate. Deo Confido Omnipotenti Benevolentissimo. Ens Entium Miserere mei.
(Я жил сомнительно, но честно. Я умер в сомнениях, но бесстрашно. Человеку свойственно не знать и заблуждаться. Я верую в Господа, Всемогущего и Всепрощающего. Всемилостивый Боже, смилуйся надо мной.)
Сила этой надписи — в проблесках христианского смирения среди стоической гордости. Эпитафия наиболее драматична в конце, где философская абстракция контрастирует с древней мольбой о милосердии. Так Бэкингем, которого вне стен аббатства запомнили папистом, привносит в них теизм.
Впрочем, экуменизм в аббатстве распространился только благодаря Стэнли. Последний, беря пример со своего кумира, жизнь которого он впоследствии опишет, Томаса Арнольда, возглавлявшего школу Рагби во время его обучения, был весьма либеральным приверженцем англиканской церкви. Стэнли собрал обширную паству благодаря тому, что приглашал популярных проповедников, принадлежащих к разным церквям, в том числе «свободных церковников» и непрофессиональных проповедников, и позволил унитаристам принимать причастие, что было большим «нарушением приличий». Также настоятель привел в порядок несколько очень популярных (если можно так выразиться) захоронений. Все это требовало дипломатичности. Вообще, дело превращения храма мертвых в национальный пантеон было, если вдуматься, «неловким». Неудобно предлагать место захоронения заранее, и часто вдова или дети покойного вынуждены были принимать быстрое решение в самый скорбный момент. Местный патриотизм и фамильные традиции также затрудняли ситуацию. Босуэлл предполагал, что радость доктора Джонсона по поводу перспективы быть похороненным в аббатстве естественна для любого человека с воображением, но в этом слышен голос шотландского помещика: «Кто же не имеет фамильного склепа, где будет лежать рядом со своими предками?»
Диккенс хотел быть похороненным в Рочестере, но, когда он умер в 1870 году, пресса заявила, что тело будет отправлено в аббатство, и Стэнли заключил соглашение с поверенным писателя. В этом соглашении имелось условие: время и место захоронения будут держаться в секрете. Могила в южном трансепте была вырыта ночью, тело упокоили следующим утром. Но новость просочилась, и толпы стекались посмотреть на гроб в еще не закрытой могиле, такого паломничества не бывало со времен Средневековья: «Диккенс — один из тех писателей, которых стоит украсть, — писал Джордж Оруэлл. — Даже захоронение его тела в аббатстве было своеобразным воровством, если подумать». Но это нечестно: Стэнли не похищал тела Диккенса для самоутверждения, он выполнял народную волю и открыл церковь, чтобы ее принять. И с тех пор, по меньшей мере, наполовину случайно, аббатство начало новую «жизнь» как место публичных церемоний и увековечений.
Дэвид Ливингстон умер в глубине Африки, но Стэнли позаботился и о том, чтобы он оказался в аббатстве. Сердце Ливингстона осталось на том континенте, которому он отдал жизнь, но его останки были вывезены на берег, завернуты в кору и парусину и переправлены в Лондон. Захоронение пресвитерианского миссионера в англиканской церкви было значительным поступком. Самому Стэнли предоставили роскошную могилу, лучшую среди могил настоятелей Вестминстерского аббатства, непревзойденную в великолепии по сей день. Похороны Стэнли в 1881 году вдохновили Мэтью Арнольда на длинную оду, названную просто «Вестминстерское аббатство» (к несчастью, это одно из самых слабых его произведений).
Дизраэли настаивал, что хочет быть похороненным рядом со своей женой в Хьюхендене, и, таким образом, погребение в аббатстве не состоялось, к большому неудовольствию королевы. Семнадцатью годами позже в аббатстве, к еще большему неудовольствию королевы, со всеми почестями был похоронен Гладстон. Когда Дарвин умер в 1882 году, аббатство казалось единственно возможным местом для его погребения, но некоторые и по сей день считают агностицизм Дарвина несовместимым с религией. Дарвин был «величайшим англичанином со времен Ньютона» — заявила «Пэлл-Мэлл Газет», и они покоятся рядом. Похороны Дарвина были не менее величественными, чем ньютоновские: гроб в аббатство внесли не только научные последователи Дарвина (Уоллес, Гексли, Хукер), но и два герцога, граф, президент Королевского общества и американский посол. Эти похороны оказались очередным случаем нарушения воли покойного: Дарвин был очень предан своему дому в Дауне, графство Кент, и надеялся быть похороненным в церковном дворе рядом со своими двумя детьми и братом, «в самом милом месте на земле», как ученый однажды сказал одному из друзей. Но вдова решила, что должна согласиться на предложенные почести — и Дарвина похоронили в аббатстве. Его обожаемая собака Полли умерла несколько дней спустя. В конце концов ее разрешили похоронить в известковой низине, среди земляных червей, которым ее хозяин посвятил свои последние исследования. Сын Дарвина был похоронен под прекрасной цветущей яблоней в кентском саду.
Стэнли не проявлял большого интереса к убранству аббатства и оформлению литургии, но во времена его настоятельства внутри церкви появилось много произведений викторианской эпохи: алтарь и запрестольный экран, спроектированный сэром Гилбертом Скоттом. Проповедь Стэнли о «преданности» алтарю показывает: традиции и сохранялись, и адаптировались к современности — знакомая комбинация, не правда ли?
Мы, смиренные служители Господа, всецело желаем Его отцовской милости принять это как нашу жертву, наше пасхальное приношение. «Земля принадлежит Богу, и потому она изобильна» — все, что есть красивого в скульптуре, поэзии, живописи и архитектуре; все, что искусно в механических изобретениях, пронизано тонкой духовной связью с престолом Господа и небесными вратами. Алебастр с наших каменоломен, мрамор корнуоллских скал, мозаика с островов Венеции, порфир с берегов Нила или Босфора, украшения с далеких берегов Азии и Америки соединяются сейчас в служении Ему, Который «дал нам язычников во владение, запредельные части Земли в наследство», и сотворил золото Офира, и сандаловое дерево Блаженной Аравии для храма Соломона.
Эти сентенции, перекликающиеся с Библией и молитвенником, также, сознательно или неосознанно, перекликаются с ранними отчетами о драгоценных и экзотических камнях, привезенных из Италии аббатом Уэйром для мозаичного пола перед алтарем. Мы уже встречали в описании Флита «камни порфира, яшмы и фасосский мрамор». В правление Карла II Генри Кип восхищался мозаичным полом, «где сочетаются удивительно искусная работа и восхитительные изображения из яшмы, порфира, алебастра, змеевика, лидийского и турского камня». В XIX веке Скотт поместил в платформу алтаря три круга египетского порфира, вывезенных с Ближнего Востока лордом Элджином, внук которого подарил их аббатству. Латинская надпись свидетельствует о византийском происхождении порфира.
Да, традиции сохранялись, но были и перемены. Аббатство появилось в XIII веке в островном королевстве на рубеже христианского мира; усилиями Генриха III и Ричарда Уэйра оно вступило в контакт с центром мира, с истоками культурной или духовной власти — с Францией и Римом. Между тем риторика Стэнли по контрасту представляет аббатство как центр мироздания, которому отдают должное все народы. Панорама мира «по Стэнли» соответствует другим «духовно-географическим» сочинениям XIX века — например, стихам Эбера, распространяющим власть империи «от льдистых гор Гренландии» до Индии, Африки и Явы, или сочинениям Ч. Оклея («О холмы Севера, возрадуйтесь!»), рисующим распространение христианства от коралловых островов южных морей до пределов Востока и Запада. Стэнли, вероятно, сознавал, что неточно цитирует второй псалом, в котором говорится: «Проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе». Это обещание, фантастическое в древнем Израиле, неожиданно стало правдой в Британии эпохи королевы Виктории. Новый алтарь аббатства подтверждает истинность этих слов. Наверху запрестольного экрана текст из Откровения Иоанна Богослова, гласящий: «Царство мира соделалось царством Господа нашего и Христа Его, и будет царствовать во веки веков». Автор Откровения описывал Апокалипсис, но в данном случае эти слова, как кажется, отмечают величие миссионерских усилий на просторах империи. Аббатство примечательно своей свободой от национализма и «похвальбы дурацких од» (цитируя стихотворение Киплинга «Отпустительная молитва», пропетое в 1920 году у могилы Неизвестного солдата[16]), но ему все же не удалось полностью избежать имперских амбиций.
Собственные взгляды Стэнли, тем не менее, были не столько имперскими, сколько космополитическими: он называл аббатство национальной святыней, но при этом желал служить англоязычному миру в целом. Очевидно, он придерживался «курса на Америку», и показательно, что в бостонской церкви Святой Троицы, где Стэнли проповедовал, воздвигли в его честь памятный бюст. Американцы время от времени притязали на право быть похороненными в аббатстве. Говорят, Дэниел Уэбстер расплакался, ступив под его своды, а Готорн заявлял: «Американец вправе гордиться Вестминстерским аббатством, поскольку большая часть тех, кто здесь похоронен, принадлежит не только им (англичанам. — Р. Дж.), но и нам». Это заявление справедливо относительно периода колонизации США (большинство первых колонистов были британцами по происхождению), а также того периода, когда американцы, мечтавшие прославить свою новую родину, гораздо охотнее, нежели теперь, покидали ее пределы и странствовали по миру. Связь аббатства с Америкой восходит к «ранней колониальной» эпохе. Готорн писал, что сэр Питер Уоррен (умер в 1752 году) заслужил могилу в аббатстве благодаря доблести солдат Новой Англии, которые под его командованием взяли Луисбург. (Памятник работы Рубийяка оплатила вдова Уоррена). Провинция Массачусетс установила памятник лорду Хоуву, погибшему в походе на Тикондерогу в 1758 году; любопытно, что это свидетельство лояльности короне, превосходящее роскошью все, что колонисты построили в Новом свете, поставили всего за несколько лет до Бостонского чаепития, причем заказчиком выступила пуританская Новая Англия, а не какая-либо англиканская колония, например Виргиния.