К разочарованию Готорна, ему удалось найти лишь одну могилу коренного американца (его собственные слова) — некоего Уильяма Рэгга, который «заслужил свое надгробие самой неамериканской из черт — преданностью королю». Это утверждение сомнительно с исторической точки зрения, однако может служить примером «антиамериканизма» в аббатстве. Рэгг утонул во время плавания из Южной Каролины в Англию в 1777 году; на его могиле начертана трогательная эпитафия. Рядом с ним похоронен майор Андре, повешенный как британский шпион, которому было отказано как в милосердии, так и в праве на благородную смерть через расстрел. Это событие всколыхнуло страсти в Англии. Энн Сьюард писала:
О Вашингтон, тобой гордилась я,
Не ведая, сколь пагубна твоя
Озлобленность, сколь горек будет плач;
Нерон, убийца, доблести палач![17]
Памятник, по контрасту, демонстрирует сдержанность в оценке случившегося: на нем изображен Вашингтон, отказывающий в помиловании, Андре, которого ведут на казнь, и две скорбящие фигуры — Невинность и Милосердие; ни в надписи, ни в образах нет и намека на критику, эпитафия утверждает, что казненного «оплакивали даже недруги». Эта история имела продолжение. В 1879 году на месте казни Андре был воздвигнут памятник, надпись на котором свидетельствует, что останки майора перевезли в Вестминстерское аббатство; далее говорится, что монумент установлен «в ознаменование лучших чувств, объединивших две страны, схожие по крови, языку и религии, и в надежде, что дружественный союз никогда не распадется». Под надписью значится имя ее автора: «Артур Пенрин Стэнли, настоятель Вестминстерского аббатства». На памятнике цитируются и слова Вашингтона, который отдает должное человеку, осужденному им на смерть. В целом история с казнью Андре завершилась примирением (в ней, безусловно, ощущается и забота обеих сторон о собственной репутации).
Во времена Стэнли произошли и другие перемены. Некогда американцы, подобно Готорну, воспринимали аббатство как часть своего наследия, но это восприятие еще не подкреплялось самим аббатством. Однако когда США упрочили свое положение в мире и когда приток эмигрантов из континентальной Европы существенно увеличился, британцы осознали необходимость укрепления связей между двумя англоговорящими народами. Этот процесс зафиксирован на стенах аббатства. В 1884 году Генри Лонгфелло удостоился памятника в южном трансепте; надпись гласила: «Сей бюст помещен среди надгробий поэтов Англии англичанами — поклонниками американского поэта». И наоборот, в 1875 году в аббатстве появились витражи в память Джорджа Герберта и Уильяма Каупера; надпись на латыни сообщала, что заказчик — «Джордж Уильям Чайлдс, американский гражданин». Когда Джеймс Рассел Лоуэлл, поэт и бывший американский посланник в Лондоне, скончался в 1891 году, у входа в дом капитула появилась мемориальная табличка с его именем, установленная «английскими друзьями». Эта табличка соседствует с другой, посвященной «другу Британии в в дни скорби» — Уолтеру Хайнсу Пэйджу, послу Америки в Лондоне в годы Первой мировой войны. Впрочем, самые скорбные дни были еще впереди; поддержка США во Второй мировой войне увековечена мемориалом в честь Франклина Д. Рузвельта, установленным на видном месте в западной части нефа, лицом к могиле Неизвестного солдата, и «воздвигнутым правительством Соединенного Королевства».
Мы видели, сколь часто Вестминстерское аббатство искало зарубежной помощи, прежде всего обращалось к эстетическому и духовному авторитету Франции и Италии. Англия находилась на периферии Европы и взирала на Континент как на центр мироздания; но со временем Британия сама стала центром мира, и аббатство сделалось авторитетом для других народов. Национальный собор в Вашингтоне, округ Колумбия, — самая известная попытка создать «аналог» Вестминстерского аббатства за океаном, в стране, где церковь отделена от государства, а приверженцы епископальной церкви составляют меньшинство населения. По архитектурному проекту собор претендует на точное следование готическим образцам; по сути, он притязал на роль «духовного фокуса» нации. Подобно аббатству, он искал вдохновения за рубежом — как ни удивительно, в Британии, а также (куда в меньшей степени) во Франции. Один из авторов проекта Дж. Ф. Бодли был британцем и привнес в Вашингтон свой «английский опыт», как некогда Генри из Рейнса привнес «французский» опыт в Вестминстер. И как Генри из Рейнса познакомил Лондон с архитектурой Реймского собора и церкви Сен-Шапель, так и Национальный собор «усвоил» образцы соборов Кентербери и Линкольна: своими пропорциями и очертаниями трех башен он обязан Кентерберийскому собору, о Линкольне же (где собор также имеет три башни) напоминают местоположение на холме и гигантская ниша на западном фасаде. Внутри галерея заставляет вспомнить Вестминстер; наиболее очевидная французская черта — апсидальная восточная часть, также «списанная» с аббатства. Ричард Уэйр когда-то привез из Рима мрамор для пола в святилище; Национальный собор, в свою очередь, гордится камнем из собора Кентербери, «отца англиканской церкви», в пульпитуме, а также камнем из Гластонбери, Уитби и с острова Айона. Конечно, королевские гробницы в республике невозможны — или это не так? Вудро Вильсон покоится в каменном саркофаге под балдахином, почти как Плантагенеты в Вестминстере; возможно, здесь имеется некая преемственность — ведь отцы-основатели почерпнули идею президентства из роли короля по британской конституции. Так и подмывает заметить, что именно США, а не Великобритания являются конституционной монархией — быть может, единственной подлинной конституционной монархией в мире.
Национальный собор очень красив, но никто не возьмется утверждать, что он может соперничать с аббатством по степени значимости для своей страны. К нему вполне применимы эпитеты Готорна — серый, светлый, холодный, новый, величественный; однако не будем забывать, что эти слова относятся к собору Святого Павла, который Готорн противопоставлял аббатству. Аббатство было и остается «могучим объединителем», как по сути, так и по местоположению, а Национальный собор находится на значительном удалении от города. Более того, он расположен в неправильном городе — в административной столице страны, а не в сердце нации. Лондон же сочетает в себе множество функций — административную, культурную, финансовую, коммерческую и прочие; в этом с ним могут сравниться разве что Париж, Каир и некоторые другие крупные города. И аббатство — «сердце нации» — сегодня очутилось в центре этого города. В нем, как и в городе вокруг, смешиваются и сталкиваются стили и века. Аббатство является национальной святыней, поскольку оно олицетворяет нацию; оно живет, меняется и остается прежним, ветшает, разрушается, но восстанавливается. Можно даже сказать, что аббатство — не столько культурно-политический, сколько природный феномен; оно приобрело свою значимость в результате длительного развития, и потому вполне естественно («натурально», «эволюционно»), что именно в его стенах обрел последний приют основоположник и верховный жрец эволюционной теории.
Глава IXМЕСТО ПРОВЕДЕНИЯ ЦЕРЕМОНИЙ
Все английские монархи, начиная с Вильгельма Завоевателя (за исключением Эдуарда V и Эдуарда VIII, для которых церемония по разным причинам не проводилась), короновались в Вестминстерском аббатстве. Английская коронационная церемония содержит несколько частей: обряд признания, восходящий к старинной англо-норманнской традиции; принятие присяги — договор между правителем и народом; собственно коронация, византийская по происхождению; миропомазание, происходящее согласно Ветхому Завету, когда церковь освящает власть; принесение присяги духовными и светскими владыками (но не простым народом) — все это долговечные исторические традиции. В сущности, эти ритуалы восходят к англо-саксонским временам и имеют более чем тысячелетнюю историю. Хотя некоторые историки и социологи рассматривают британскую коронацию как пример «изобретения традиции», возражая, что она постоянно менялась и что блестящая пышная процессия, с которой мы знакомы, есть, по преимуществу, современное изобретение, которому едва ли больше пятидесяти лет. Но так ли это?
Хотя Яков и был последним католическим королем Британии, церемонию провели по обычаям англиканской церкви и прелаты были одеты с протестантской сдержанностью
Обряды, конечно, со временем видоизменялись, и церемонии отличались одна от другой. Перед коронацией Ричарда II шествие двигалось от восточной стены Тауэра до Вестминстера, этого обычая придерживались и наследники Ричарда, включая Карла II. Эдуард VI был первым протестантом, коронованным церковью, главой которой он сам и являлся. Мария I отказалась садиться в Коронационное кресло, поскольку на нем в свое время сидел ее брат-еретик. Коронация Елизаветы I впервые велась на английском языке; говорят, королева, чтобы продемонстрировать свою приверженность новой религии, жаловалась на запах елея. Архиепископ Кентерберийский отказался ее короновать, и пришлось провести церемонию с епископом Карлайлским. Коронация Якова I объединила короны Англии и Шотландии. Коронация Карла II провозгласила Реставрацию после более десяти лет республиканского правления. Якову II как католику было запрещено принимать причастие из рук прелата англиканской церкви, следовательно, эту часть церемонии пропустили. Коронация сразу двух монархов — Вильгельма и Марии — не имела аналогов: Вильгельм занял Коронационное кресло, а для его жены было изготовлено второе. Георг I был иностранцем, не говорившим по-английски; коронация Георга III была облагорожена гимнами-антемами Генделя, которые с тех пор сопровождают все подобные церемонии. На коронации Георга III граф-маршал — главный церемониймейстер — принес извинения королю за небрежно проведенный обряд и добавил, демонстрируя полное отсутствие дипломатических навыков, что в следующий раз все будет исправлено. Этот «следующий раз» наступил через шесть лет, когда Георг IV потратил на коронацию беспрецедентную сумму; он даже велел снять запрестольный образ работы Рена, чтобы восточная часть аббатства могла вместить больше сидячих мест. Но роскошная церемония вылилась в фарс, ужасный и патетический: королева Каролина, которую Георг бросил, явилась на церемонию, ломилась в закрытые двери аббатства и убежала в слезах. Вильгельм IV, в отличие от Георга IV, не любил церемоний и согласился короноваться лишь после угрозы не быть ко