ронованным вовсе, но даже при таких условиях он умудрился сократить службу настолько, что ее назвали «полукоронацией» (по аналогии с монеткой в пол-кроны). Коронация Виктории печально известна своими погрешностями: музыка играла плохо, пожилой пэр упал, когда пришло его время принять участие в торжестве, а архиепископ Кентерберийский надел королеве кольцо не на тот палец.
Несмотря на вышесказанное, на более ранних церемониях неразберихи было больше. Народ, конечно же, находил их очень впечатляющими. «Какое самое лучшее зрелище на земле? Коронация», — писал Гораций Уолпол после посещения коронации Георга III, хотя и относился к ритуалу в целом как к фарсу. Коронация Виктории выглядит прекрасно на множестве картин и гравюр, ее изображающих. Конечно, эти картины романтизируют происходящее, но стоит обратить внимание хотя бы на ту, где юная королева помогает подняться упавшему пэру. От сцены веет добротой, человечностью, происходящее не выглядит (как это было бы сейчас) обидным просчетом в спектакле, распланированном едва ли не с военной четкостью. Дело в том, что радиотрансляции и видеозапись очень сильно изменили характер публичной церемонии: когда каждая деталь может быть увидена и просмотрена вновь миллионами людей, формальность и точность очень важны, в то время как в Средневековье об этом не заботились. «Богослужение — спектакль для возвышенных, серьезных и верующих душ», — сказал Ипполит Тэн после того, как в 1862 году посетил службу в аббатстве, а сейчас церемония коронации ставится как опера, по высочайшим международным стандартам. Мы все репетируем, хотя наши предки сочли бы репетицию чем-то неуместным. Знаменитый отчет Горация Уолпола о похоронах Георга II, последнего короля, погребенного в аббатстве, отчасти комичен — подслеповатый епископ, герцог, ведущий себя как шут, прихожане, сидящие или стоящие где только можно, без должной торжественности и красоты. Однако Уолпол продолжает:
Вход в аббатство, где нас встречали настоятель и собрание каноников в богатых ризах, певчие и нищие, в свете факелов производил чудесное впечатление; все аббатство было освещено так, что становилось понятно — в этот день происходит великое событие; гробницы, грандиозные боковые приделы и узорчатые переплеты сводов — все сияло, поражая игрой светотени. В маленьких часовнях приделов здесь и там священники читали мессы за упокой души усопшего — и церемония вполне соответствовала католической, хотя никто к этому специально и не стремился.
Уолпол говорит как романтик, но его слова показывают, насколько пристрастным было внимание к деталям церковной службы в XVIII веке и насколько живы были воспоминания о католицизме и Средних веках, в то время как официальное англиканство воспринималось несколько суховатым. Именно подобное восприятие предварило любовь к ритуалам викторианской эпохи, равно как и увлечение готикой.
Несомненно, к XIX веку в церемониях стало значительно больше роскоши. Золотой юбилей королевы Виктории в 1888 году может, вероятно, считаться самым первым современным праздником королевской семьи. Этот юбилей положил начало длинной череде величественных публичных торжеств, иногда радостных, а иногда печальных, которые станут неотъемлемой частью общественной жизни Британии XX века. Во время благодарственного молебна королева, единственная из монархов, кому это удалось, во второй раз сидела в Коронационном кресле. Дневник описывает случившееся в характерном для Виктории стиле:
Я села одна (о, без моего дорогого Альберта, который так гордился мною в тот день!) туда, где сидела сорок девять лет назад и принимала поклоны принцев и пэров, — на Коронационное кресло Эдуарда I, в его основании лежит старинный камень, на котором короновали королей Шотландии, откуда потом и привезли в Англию.
Мои одежды красивыми складками лежали вокруг кресла. Служба была очень хорошо организована и проведена. «Te Deum» в память моего дорогого Альберта звучал великолепно, антемы д-ра Бриджа были превосходны, особенно прекрасно сочетались национальный гимн с хоралом в память незабвенного моего Альберта.
В этом отрывке видны черты, сделавшие стиль Виктории замечательным подарком пародистам. Ей поразительно удавалось сочетать ограниченность и возвышенность, и, несмотря на явную занудность, в ее словах заметны проблески сильного чувства. Виктория смогла превратить великое национальное событие в домашний юбилей («дорогой Альберт» упоминается слишком часто). Но в целом она была права — Виктория невольно подтверждает мысль Бэйджхота о том, каким должен быть современный монарх: «Семья на троне — интересная идея». Королева явно продемонстрировала историческое видение момента, принимая во внимание двойную природу Коронационного кресла, в котором она сидит: кресло, где короновали Эдуарда, и шотландский (иначе Скунский) коронационный камень.
Золотой юбилей был довольно скромным мероприятием: власти сомневались, станет ли это торжество публичным и встретит ли оно одобрение. Но не в первый и не в последний раз аббатство оказалось жертвой своего успеха. Бриллиантовый юбилей десять лет спустя стал огромным имперским праздником, собравшим владык и подданных со всего света, а для того, чтобы пышно устроить это грандиозное мероприятие, был выбран собор Святого Павла. Это событие фактически сделалось репетицией коронации Эдуарда V в 1902 году, когда аббатство вернулось к своим «обязанностям». Это была первая императорская коронация не только потому, что никто из предыдущих монархов не был коронован как император Индии, но также потому, что, как и в дни бриллиантового юбилея, столицу заполнила пестрая толпа чужеземцев: даяки, маори, китайцы и, конечно, индийцы. Однако парад туземцев относился только к внешней жизни Лондона, жизни вне стен аббатства, поскольку служба была чисто англиканской. Эдуард был также первым монархом, кого короновали не только как властелина Британии, но и как правителя доминионов, находящихся за тысячи миль, — Канады и Австралии.
Если верить прессе, эта коронация стала превосходным праздником. Музыка была великолепна, и в первый раз со времен коронации Георга II для события, олицетворяющего объединение нации, были заказаны новые мелодии. Так, 122-й псалом пели на каждой коронации со времен Карла I, но для коронации Эдуарда VII он был положен на музыку Пэрри. Этот псалом и коронационный антем Генделя «Волшебник Цадок» стали отныне частью ритуала, обогатив старинные, продолжающие жить традиции.
Однако проведение коронации сопровождалось тревогами, большими и малыми. У Эдуарда VII только что удалили аппендицит, и хотя он твердо решил не откладывать церемонию, но был вынужден согласиться с врачами, беспокоившимися, что король, если будет упорствовать, упадет замертво прямо во время службы. (Неловко говорить об этом, но если бы даже случилось худшее, Эдуард не стал бы первым королем, умершим в аббатстве, — с Генрихом IV это случилось пять веков назад, во время молитвы в Иерусалимском покое.) Епископ Степни Космо Лэнг заметил, что для нации, с чрезмерной легкомысленностью отнесшейся к приближающемуся событию, эта отсрочка была знаком — призывом вспомнить о Боге. Епископ Лондонский сказал, что у коронации стало «слишком много общего с шоу» и «слишком мало с великим таинством». Мысль о том, что свершающееся в аббатстве таинство объединяет нацию в общем религиозном переживании, вызвала новое отношение к коронации. Но не обошлось и без скандальных ситуаций: монарх велел отгородить специальное место для своих подруг, присутствовавших на церемонии. Шутники назвали его «королевским денником».
Эдуард был еще довольно слаб, и потому отсроченную церемонию сократили. Престарелый архиепископ Кентерберийский Фредерик Темпл, умерший через несколько месяцев, дряхлый и полуслепой, с трудом прочел службу и поднял корону, которую должен был возложить на голову короля. К моменту евхаристии он настолько изнемог, что как говорят, король Эдуард «заметно обеспокоился». Главные действующие лица этой церемонии, вероятно, походили на китайских императоров из «Турандот» — старые, усталые, бледные, немощные, почитаемые в своей дряхлости. Таким образом, все событие характеризовалось атмосферой церемониальной торжественности и человеческой слабости. Иллюстрацией могут служить два непредусмотренных жеста: король, целующий своего сына, и король, поддерживающий архиепископа после того, как тот преклонил колена, дав клятву верности. Архиепископу помогали подняться монарх и три прелата. Епископ Винчестерский предложил нюхательную соль, но архиепископ огрызнулся: «Уберите!».
Коронацию Георга V в 1911 году впервые запечатлели на фотографиях; о коронации Георга VI сняли документальный фильм, а восшествие на престол Елизаветы II впервые транслировали по телевидению. Только миропомазание, наиболее священная часть церемонии, проходит за закрытыми дверями, и его не показывают. Хотя постепенно коронация сделалась доступной для людских глаз в масштабах, совершенно немыслимых для Средневековья, средневековый стиль церемонии, присущий ей по меньшей мере с XVI века, сохраняется. Он точно передан у Шекспира в сцене из «Генриха VIII», изображающей коронацию Анны Болейн (впрочем, автором этого пассажа может быть и современник Шекспира Джон Флетчер). Джентльмен, которого спросили, почему он так вспотел, отвечает:
В аббатстве был. Толпа и теснота
Такая, что и пальца не просунешь.
От их веселья чуть я не задохся[18].
Он описывает поток лордов и леди, сопровождающих королеву к Коронационному креслу:
…Блистательный поток
Вельмож и дам доставил королеву
К назначенному месту в алтаре.
Затем чуть-чуть отхлынул от нее.
Она же там сидела, отдыхая,
Примерно с полчаса иль в этом роде
В роскошном тронном кресле, предоставив
Народу любоваться на нее.
Поверьте, сэр, что никогда с мужчиной