м предназначением аббатства — быть местом захоронения королей.
Король Эдуард I приказал разместить могилу своей жены, Элеоноры Кастильской, рядом с могилой его отца, Генриха III, начав процесс превращения усыпальницы в королевский мавзолей. Изображение королевы Элеоноры работы Уильяма Торела сочетает идеал с естественностью
В свою очередь Эдуард I был похоронен здесь, в простой гробнице из темного мрамора и без каких-либо изображений. Королеву Филиппу увековечили в алебастре, а ее мужа, Эдуарда III — в золоченой бронзе. Его изображение несет на себе печать сурового древнего благородства, но с трудом верится, что оно создано почти век спустя после работ Торела, некоторые предполагают, что даты перепутаны. После смерти жены, королевы Анны Богемской, Ричард II еще при жизни заказал гробницу для них двоих. Это было своевременное решение, поскольку Генрих IV через некоторое время сверг Ричарда II. Сам Генрих IV не захотел, чтобы его могила была расположена рядом с могилой человека, которого он лишил трона, и потому он похоронен в Кентерберийском соборе. А сын Генриха IV, Генрих V, пожелал, чтобы его могила находилась в полукруге могил предшественников; также он приказал построить собственную капеллу с алтарем, где должны были служить мессы об упокоении его души. И с этого момента в аббатстве впервые столкнулись с проблемой, которая будет впоследствии возникать довольно часто: с дефицитом свободного места.
Было найдено необычное решение: построили своеобразный полуэтаж внутри восточного прохода вокруг апсиды — мостки над гробницей, связывающие западную часть с нынешним входом в капеллу Генриха VII. Приподнятый пол усыпальницы был вытянут на восток, чтобы создать постамент для надгробия короля, а восточные опоры апсиды облицованы камнем, как и ступени, ведущие к верхней капелле, возвышающейся над надгробием, — капелла внутри капеллы в церкви. Площадь усыпальницы с востока уменьшилась из-за капеллы с алтарем Генриха V, на западе она была отделена от хоров и святилища массивным каменным запрестольным экраном. Это завершило превращение усыпальницы в несомненно личное пространство, похожее на те приделы приходских церквей, где благородные семьи выкупали места для могил. В конце XV века крохотные могилы двух принцесс, умерших в младенчестве, с трогательной неловкостью приткнувшиеся к двум колоннам, добавили нотку семейственности. Хотя это почти немыслимо, но, став местом личной памяти, капелла осталась, несмотря ни на что, усыпальницей святого… Во времена Реформации усыпальница была изуродована, и нынешняя деревянная часть здания выше фундамента датируется примерно 1550-ми годами — это временное сооружение, созданное по приказу Марии I во время недолгой реставрации католицизма. С того времени усыпальница практически не менялась. У нее вновь есть алтарь — с «буклетом», где перечислены молитвы, чтобы направлять религиозное рвение современных паломников.
Святилище святого Эдуарда Исповедника, созданное в XIII веке Пьетро Одеризи (либо его сыном). Изначально увенчанный изготовленным из золота и драгоценных камней навершием, в период Реформации санктуарий лишился своего украшения. Теперешняя деревянная надстройка относится ко времени правления королевы Марии I, при которой в 1550-х гг. место официальной религии в Англии ненадолго вернул себе католицизм
Усыпальница — изумительное место, красоту которого невозможно полностью передать на фотографиях и не менее сложно описать словами. Круг золоченых королей и королев странен и удивителен (нигде в Европе больше нет ничего подобного); трудно поверить, что все это находится в Англии и расположено лишь в сотне ярдов от болтовни Парламента и безликой Виктория-стрит. Несмотря на блеск, королевские статуи кажутся человечными, а не надменными или чванливыми. Даже изображение Генриха III в свое время признавали похожим на него, хотя это сходство и было идеализированным. Поздние скульптуры имеют гораздо большее портретное сходство: например, изображение лица Ричарда II совпадает на надгробном памятнике и на портрете в западном нефе. Позднее многие посетители аббатства удивлялись контрасту между средневековыми и гораздо более пышными и величественными позднейшими гробницами. Многие также, особенно в те времена, когда аббатством пренебрегали, были поражены контрастом между суматохой Лондона снаружи и спокойствием внутри. Подобно русской матрешке, убранство церкви повторяет эту модель. Как аббатство — оазис святости внутри Лондона, так и усыпальница — своеобразный островок покоя среди оживленной деятельности аббатства, где шарканье ног невидимых туристов вдоль прохода вокруг апсиды внизу едва различимо. Это место потаенное, священное, личное, как материнская утроба; оно — загадочное обиталище исторической памяти. Но, в отличие от капеллы Генриха VII, это не самостоятельное пространство или здание. Находясь внутри него, мы находимся внутри церкви, обозреваем старинные готические колонны в золотом блеске суетности елизаветинских памятников в приделах апсиды или движемся вдоль Угла поэтов к барочной могиле герцога Аргайла. Это место не сливается с остальной церковью, но и не отделено от нее. Красота, сила и святость — не те явления, которые кто-либо может создать; они развиваются, подобно британской конституции, сквозь случайности времени. И, в конце концов, нужно признать: усыпальница — наименее чужеземная по сравнению с остальными часть аббатства.
Глава IIКАПЕЛЛА ГЕНРИХА VII
Учитывая значение, которое придавал Генрих VII Вестминстерскому аббатству, и огромные суммы денег, которые король в него вкладывал, удивительно, что строительство шло медленно. Не менее странен и тот факт, что ни собственные богатства Вестминстера, ни патронаж королей, избравших аббатство своим последним пристанищем, не в силах были подстегнуть ход сооружения нефа. Возводимая пристройка, первоначально задуманная Генрихом VII, исключая отдельные детали, соответствовала выработанной ранее концепции строительства аббатства. Так продолжалось вплоть до правления Тюдоров, когда аббат Ислип начал строительство западных башен, а по инициативе Генриха VII была вновь перестроена капелла Богоматери, известная как капелла Генриха VII. Она производит неизгладимое впечатление и может поразить своей космополитичностью, «светскостью», которой выделяется на фоне остальных зданий аббатства. Как и многое другое в истории Вестминстера, эту особенность в равной степени обусловил как замысел архитектора, так и простая случайность.
Прочная каменная решетка связывает воедино весь комплекс, придавая волнистую форму нижним окнам и башням между ними. Джон Ивлин не одобрял «острые углы, порванное и измятое каменное кружево» капеллы, в то время как Кристофер Рен видел «прекрасную вышивку» и «трепещущие, как парус на ветру, контрфорсы»
Капелла Генриха VII — последний из четырех королевских приделов эпохи поздней готики, три других — придел Итонского колледжа, придел Святого Георга в Виндзоре и придел Кингз-колледжа в Кембридже. Последний, строительство которого началось в 1446 году, представляет собой длинное и высокое прямоугольное здание простой формы, но идеально выверенных пропорций. Трудно поверить, что ребристые своды отсутствовали на первоначальных чертежах и появились значительно позже, привнесенные в конструкцию Джоном Уостеллом, архитектором эпохи Тюдоров, к которой относится и позднейший из четырех приделов — капелла в Вестминстере. Тем не менее, состоящие из одних и тех же канонических элементов позднеготической архитектуры первый и последний приделы радикально различаются по ощущению пространства и, взятые вместе, опровергают мнение об однообразности готики — настолько они непохожи по стилю.
Капелла Генриха VII в той же мере соответствует стилю аббатства XIII века, в какой и контрастирует с ним. Несмотря на отводившуюся ей роль капеллы Богоматери, она представляет собой самостоятельную церковь с основным и боковыми нефами, огромным окном в западной стене и даже подобием алтарной части. Многогранная апсида отражает внешнюю форму всего здания и имеет пять расположенных по кругу притворов. Таким образом, вестминстерский придел, в отличие от кембриджского, имеет сложные очертания, значительно более сложные, чем можно судить исходя из общего описания.
Обратимся ко внешнему оформлению капеллы. На уровне земли прямые участки не превышают в длину нескольких футов, постоянно прерываясь периодически повторяющимися выступами и впадинами. Контрфорсы поднимаются высоко над стенами придела, оформлены как многогранные башенки, каждая из которых увенчана куполом. Между контрфорсами вокруг апсиды располагаются оконные проемы, расчерченные узкими переплетами, причем стекла расположены не в одной плоскости, а волнообразно, так что рельеф окна напоминает сложенный гармошкой лист бумаги. Мощные контрфорсы создают резкий контраст между массивными башнями и стенами, почти целиком состоящими из стекла. При этом контрфорсы и окна объединяются тем же бесконечным узором сводов и горизонтальных линий, который соединяет окна и простенки в цельную, сложно организованную поверхность. Такой стиль расположения окон близок к светской архитектуре: в свое время нечто подобное можно было встретить в домах знатных вельмож, но никак не в церкви. Сравнительно недавно после долгого отсутствия вернулись изначальные башенки, богато отделанные золоченые флюгеры, заставляющие вспомнить о прогулках на яхте. Даже Кристофер Рен в своем труде, посвященном Вестминстерскому аббатству, упоминая о «трепещущих, как парус на ветру, контрфорсах», очевидно, ощутил этот оттенок почти «моряцкого» веселья. Снаружи строение безусловно выглядит как церковь — но церковь, в которой заметно влияние светской архитектуры.
Обратим теперь внимание на внутреннее убранство церкви. Оно в высшей степени гармонично, хотя современные исследования доказывают, что верхняя часть церкви была создана по проекту, отличному от первоначального. Если это соответствует действительности, то, в отличие от придела в Кембридже, своим совершенством интерьер этого здания обязан, скорее, отклонениям от оригинального плана, нежели его четкому выполнению. Живое и праздничное настроение внутри церкви оказывается противоположным духу кембриджского придела. Восточная часть светла и просторна, и кажется, будто мы находимся не внутри, а снаружи. Стены практически не имеют прямых и ровных поверхностей: каждый их дюйм украшен лепниной, сводами, пьедесталами или нишами, в которых располагается около сотни резных статуй святых, созданных различными скульпторами, привлеченными к отделке внутреннего убранства церкви. Некоторые статуи излучают гордое спокойствие, другие стараниями скульпторов приобрели черты индивидуальности и отличаются пристрастием к броским головным уборам. Однако доминантой в церкви оказывается свод — один из самых красивых. Красноречивое высказывание по этому поводу принадлежит Вашингтону Ирвингу: