Эти стены — часть общего орнамента, они украшены резьбой, углубляются в ниши, в которых множество статуй святых и мучеников. Умелый резец скульптора будто освободил камень от веса и придал ему особую воздушность, словно по волшебству поднял камень в воздух, наделив крышу восхитительным изяществом и воздушной прочностью паутины.
Но коль скоро это не волшебство, как же удалось достичь такого эффекта?
В эпоху перпендикулярной готики английские зодчие изобрели два новых типа свода. Первый — ребристый свод, разработанный во второй половине XIV века, но известный прежде всего по конструкции крыши придела кембриджского Кингз-колледжа. Однако это не типичный ребристый свод, так как он использует перекрестные арки, то есть реберные конструкции, пересекающие всю крышу под прямым углом к стенам. Другое изобретение — так называемый висячий свод. Для здания Оксфордской богословской школы Уильям Орчард разработал массивные пересекающиеся арки, через которые проходят подвесы, закрепленные в углублениях свода, вырезанных в виде ниш, и скрытые статуями. Немногим позже в оксфордском соборе Крайст-Черч архитектор (вероятно, снова Орчард) использовал несколько более тонкий вариант этого решения. Подвесы стали длиннее и изящнее, они вырезаны в форме полупрозрачных фонарей.
Планировка повторяет аббатство в целом: неф, алтарная часть и апсида с расходящимися приделами. Потолок сочетает арочные и веерные конструкции таким образом, что не имеющие нервюр своды кажутся висящими на веерных опорах
Свод капеллы Генриха VII сочетает оба типа: конструкция состоит из ребристых и свободных сводов с перекрестными несущими арками, и это гениальное сочетание форм отчасти обусловливает уникальность архитектуры. С большой долей вероятности можно сказать, что автором такого гениального решения был Уильям Вертью. В расположенной в восточной части апсиде почти замыкающие круг опоры свода расцветают причудливыми многоярусными «зонтиками» и закреплены подвесами, напоминая стаю проплывающих над головой медуз с густыми оборками щупалец. Опоры выстроены в форме восьмиконечной звезды, один луч которой срезан аркой, отделяющей неф придела от апсиды, — маленький недочет в идеальном проекте, заметный только непосредственно в восточной части капеллы. В нефе опоры свода удлиняются и пересекаются между собой так же, как и в кембриджском приделе. В плане конструкции подвесы представляют собой развитие вуассюр — клиновидных камней, формирующих арки. Так что сходство со сталактитами, свисающими с потолка сказочной пещеры, не столь уж надуманно: каждый подвес — монолит, глубоко укоренившийся в теле свода (правда, побегов не дающий — не воспринимайте слово «укоренившийся» буквально). Тем не менее, это все-таки иллюзорный эффект — подвесы крепятся не к несущим аркам, как должно казаться зрителю, а к ребрам свода и напоминают собравшуюся на кончике листа каплю, готовую в любой момент упасть, — соединение подвеса с аркой выглядит непрочным. Несмотря на сходство со сталактитами, подвесы не кажутся монолитными (хотя, безусловно, являются таковыми) — и это лишь усиливает ощущение чуда.
Но уж точно не иллюзия тот восторг, какой вызывает этот свод. Обычная технология предусматривала возведение несущих ребер, пространство между которыми потом заполнялось камнем или кирпичом. Однако этот свод целиком сделан из каменных блоков необходимой формы, украшенных резьбой и лепниной. Эта технология очень сложна в применении, но позволяет сочетать рельефность резьбы с невероятным изяществом деталей, что придает своду сходство с кораллом. Сложно избежать подобного сравнения, хотя оно и не полностью соответствует истине, — слишком многим сооружение обязано усерднейшей работе и продуманному до мельчайших деталей проекту. «Думаю, мы утратили дар добиваться максимальной эффектности минимальными средствами» — так Готорн описывал свое первое впечатление от придела. Радостное, приподнятое настроение закладывалось в концепцию капеллы с самого начала, но оттенок светского великолепия был привнесен отчасти случайно. Окна, пустые сейчас, изначально были украшены витражами, погибшими от рук пуританских иконоборцев вскоре после гражданской войны. Атмосферу прошлого до сих пор можно ощутить в Королевской капелле, где сохранились витражи — современники уничтоженных. Генрих VII всерьез считал, что его капелла — место особенной святости, и эта святость должна была удвоиться: придел Богоматери одновременно был посвящен и одному из святых королевской крови. Монарх рассчитывал убедить папу римского канонизировать Генриха VI. Если бы это удалось, Генрих VII сравнялся бы с Генрихом III в количестве построенных усыпальниц. Его стремление очевидно: даже пол в капелле Генриха VII искусственно приподнят до высоты пола в усыпальнице короля-праведника. Более того, именно могила Генриха VII стала своего рода краеугольным камнем придела, ярким показателем мирской суеты — неудивительно, что в народе придел Богоматери вскоре переименовали в капеллу Генриха VII, намекая, что храм с самого начала задумывался как мавзолей короля. (Не так давно церковные иерархи предприняли попытку вернуть приделу первоначальное название — безуспешно.)
Генрих VII надеялся превзойти своего тезку и предшественника количеством произведений искусства, собранных в приделе. Витражи были созданы голландцем Бернаром Флауэром, ограждение для королевской усыпальницы — Томасом Голландцем (прозвище Dutchman в те времена означало, что он мог быть и немцем, и датчанином, и бельгийцем). Родом из Нидерландов были и некоторые скульпторы, принимавшие участие в оформлении капеллы. Но самым знаменитым и талантливым из приглашенных мастеров был итальянец Пьетро Торриджани, создавший в южном нефе по заказу Генриха VIII усыпальницы для его родителей — Генриха VII и королевы Елизаветы Йоркской, а также надгробие для матери Генриха VII, леди Маргарет Бофорт. Эти шедевры не нуждаются в похвалах, но стоит обратить внимание на изображения четырех ангелов, сидящих по углам усыпальницы королевской четы. Ангелы представляют собой яркий образец искусства флорентийского Ренессанса. Таким образом, перпендикулярная готика, искусство Средневековья, сталкивается здесь с искусством будущего — точнее, не сталкивается, а сближается: мирно и на равных. Любой, кто зашел бы в придел, скажем, в 1520 году — во времена кардинала Уолси, — и взглянул на традиционную и в высшей степени зрелую архитектуру, открытую при этом веяниям итальянского искусства в частности и Ренессанса в целом, уверенно заявил бы, что Англия находится на пороге скачка к высотам изобразительного искусства мирового уровня. Однако к истине это не имело бы ни малейшего отношения.
Глава IIIРЕНЕССАНС И ЭПОХА РЕФОРМАЦИИ
Самые лучшие плоды нередко созревают только к осени, в архитектуре часто происходит то же самое. Самая изысканная часть Хофбурга, дворцового комплекса императорской фамилии в Вене, была завершена в 1912 году — через дюжину лет империя Габсбургов пала. Обширная столица колониальной Индии Нью-Дели фактически родилась мертвой — британское правление доживало последние месяцы до упразднения. В Вестминстере в то время, пока под надзором Генриха VII на востоке аббатства возводилась его капелла, где были заказаны 10 000 месс о душе короля и где священники должны были молиться за монарха «до тех пор, пока стоит этот мир», аббат Ислип руководил строительством западной части, а также сооружением башен (которое, впрочем, остановилось: башни так и не успели обзавестись крышей). Аббат вдобавок осторожно планировал свою будущую жизнь, но оказался единственным в этом сане, кто успел обзавестись собственной хоровой капеллой в церкви. Его похороны в 1552 году описаны и проиллюстрированы в достаточно специфическом документе, известном как «Свиток Ислипа», где появляются первые изображения интерьера аббатства. На них — средневековая помпезность и набожность, несмотря на то, что Реформация уже давно закончилась. Когда аббат был при смерти, старый порядок уже сдавал позиции — в принадлежащем братии Вестминстере представители палаты общин вручили монахам аббатства Акт о подчинении и превосходстве, требовавший от священнослужителей признания главенства монарха над церковью. Тем временем Генрих VIII распускал монастыри, отменял религиозные общины и расстригал всех монахов и послушников своего королевства. Новый аббат Уильям Бостон происходил не из вестминстерских монахов, вопреки заведенной традиции, и прибыл, вероятно, для исполнения приказов короля и его министра Томаса Кромвеля. В 1536 году золотое смертное ложе сорвали с алтаря Эдуарда Праведника, хотя его королевский статус спас покореженную грабителями святыню от окончательного разрушения. Четыре года спустя аббат и монахи собрались в доме капитула, чтобы передать монастырь в руки короля. Так закончилось существование Вестминстерского аббатства.
Вскоре зданию нашлось новое применение: Генрих основал шесть епархий, отдав каждой из них в качестве собора одну из шести церквей аббатства. Среди епархий числилась и Вестминстерская — именно это объясняет тот факт, что и по сей день существуют в качестве отдельных диоцез Лондон и Вестминстер. Появилась и новая церковная иерархия — настоятель и собрание каноников для управления соборами, к ней были присоединены церковная школа и хор. Только через десять лет, во время правления короля Эдуарда VI, новая епархия была расформирована, хотя в течение некоторого времени капелла Генриха VII и собор Святого Павла имели статус собора. В 1556 году королева Мария I в ходе католической Реставрации отказалась от настоятеля и распустила собрание каноников, возвратив к жизни монастырь. Действовал этот указ, впрочем, недолго. Через два года Мария I умерла, и в 1559 году королева Елизавета вновь распустила все религиозные организации. В Вестминстере все вернулось в то же состояние, в каком находилось при отце королевы — был восстановлен институт церковной епархии и прикрепленная к нему школа, основательницей которой теперь стали считать Елизавету. История школы, вскоре получившей статус одной из престижнейших в стране, выходит за рамки нашей книги за исключением двух моментов. Прежде всего, даже в эпоху резких и порой жестоких перемен что-то все-таки оставалось нетронутым: Вестминстерское аббатство всегда было и по сей день является в том числе и учебно-научным заведением. Во-вторых, формирование крупной школы в этом месте привело к столкновению сокровенного и будничного, духовного и суетно-мирского — как это уже бывало в истории аббатства: с того времени буйство и даже порою варварство школяров одновременно и разрушали, и одухотворяли, очеловечивали самую суть этого места. Школа существует на территории Вестминстера с XIV века, и хотя ученики уже тогда не отличались тихим нравом, но все же они оказались на редкость дисциплинированными по сравнению с последующими поколениями. В XVIII веке именно питомцы аббатской школы обезобразили трон для коронации, отпугнули Горация Уолпола и подвергли гонениям Уильяма Блейка. Во времена королевы Виктории они сорвали обряд рукоположения четырех колониальных епископов, устроив потасовку