> bobh, bodbh > bowau и проч. в поздних диалектах, а также об использовании основы для обозначения различных фольклорных существ см. [Henry 1959, 407–411]).
Возвращаясь к сюжету появления женщины, моющей у брода окровавленные доспехи, отметим, что сходный эпизод содержится саге Смерть Кухулина. Так, в более пространной (но более поздней) версии повести о гибели Кухулина (так называемая Редакция В, рук. XVI в.) говорится, что, подъезжая к месту сражения, он встретил у брода Ат Форар, прекрасную женщину, которая мыла в воде окровавленные доспехи. В тексте при этом употребляется не традиционное обозначение оружия и доспехов воина (gasced), а совершенно особое слово – fodb ‘военная добыча, включающая в себя оружие и доспехи, снятые с погибшего’ (…sí ас torrisi 7 ас truaghnemélai 7 faidhbh corcra cirtha créthnaigthi аса fásgadh… – «…она рыдала и жаловалась и доспехи алые, изрубленные, сломанные мыла…» [Van Hamel 1978, 96]). Присутствующий здесь же друид Катбад интерпретирует данное видение как дурной для Кухулина знак и видит в нем предзнаменование его скорой гибели, сам же герой говорит открыто: «она моет мои доспехи». Саму женщину он называет «дочерью Бадб» (ingin Baidhbhi, ср. имя персонажа в Разрушении Дома Да Хока).
Рис. 9. Умирающий Кухулин. На его плече – ворона, образ богини войны и смерти. Скульптура О. Шеперда, 1916 г. (установлена в Дублине в здании почтамта в память о героях Пасхального восстания 1916 г.)
В саге, относящейся к циклу Финна, Reicne Fothaid Canainne, в поэтическом фрагменте, повествующем о гибели воинов, говорится, что на пути к полю битвы им встретилась женщина, также моющая у брода «окровавленную добычу» (fodb). В данном эпизоде она называется Морриган:
Atá at immunn san chan mór fodb asa fordercc bol,
dreman inathor dímar, nodusnigh Mórríoghan. <…>
is mór do fodboibh nigius, dremhan an caisgen tibhes
Есть вокруг нас напрасно много добычи, что обагрена удачей,
ужасны кишки огромные, которые мыла Морриган. <…>
много добычи она мыла, ужасным смехом она смеялась.
В традиции уже фольклорной мы также отмечаем устойчивый мотив женщины, которая встречается на пути войска, идущего в битву, часто – у брода, причем предречение ею грядущего поражения и гибели воинов также, как правило, оформляется при помощи метафорически-визуального кода, то есть она моет в реке окровавленные доспехи. Так, например, в книге П. Лайсафт Банши приводится интересный пример, относящийся уже к середине XIV в. В повести Победа Турлохов (Caithreim Thoirdhealbhaig) рассказывается о том, как 15 августа 1317 г. Доннха О’Браен, спешащий на битву с норманнами, увидел уродливую старуху, которая мыла в водах озера Риск (на севере совр. графства Клэр) окровавленные головы и кишки. На вопрос, что она делает, она ответила, что моет головы и внутренности воинов, которые сегодня погибнут, и что голова самого Доннхи находится среди них. Действительно, к вечеру Доннха был убит [Lysaght 1986, 200].
Рис. 10. Бронзовая статуэтка богини войны. На шлеме – изображение гуся в угрожающей позе, символ жестокости и беспощадности. Британия, I в. до н. э.
Интересно, однако, что сам Доннха квалифицирует действия встретившейся им «ведьмы» (badb) не столько как предречение, сколько как магический акт, имеющий своей целью помочь его врагам Турлохам, которым она покровительствует. Аналогичная интерпретация присутствует и в другом эпизоде из этой же повести: в рассказе о победе клана Турлохов над норманнскими войсками, во главе которых стоял Ричард де Клэр, говорится о том, как в мае 1318 г. перед решающей битвой при Ди войско де Клэра встретило при переправе через реку странную женщину, которая стояла на берегу и мыла в воде окровавленные доспехи. На вопрос о том, чем она занята, она ответила, что моет «оружие, доспехи и боевые знамена» де Клэра, поскольку сам он и многие из его окружения скоро падут в битве. Саму себя при этом она назвала in dobarbrónach, букв. водно-печальница. Сам де Клэр отдал распоряжение своим офицерам «не обращать внимания на женщину», поскольку, как он сказал, ирландская пророчица может предречь гибель только ирландским же воинам, а на англичан ее власть не распространяется. В его словах была бесспорная логика, однако исход сражения показал, что он был не прав: к вечеру он уже был убит.
Как справедливо отмечает П. Лайсафт [Lysaght 1986, 203], мотив «кровавой прачки» является субвариантом более широкой темы «одинокой женщины», которую встречает идущее в поход войско и которая предвещает ему грядущую гибель. Поэтому Федельм, как и ряд других персонажей, никак не связанная с темой воды или стирки кровавых доспехов, безусловно, выполняет в тексте те же функции: зрительный образ крови в данном случае заменен его вербализацией («красное вижу»), но суть его от этого не меняется.
Более того, в указанной нами работе [Carey 1983, 265] Дж. Кэри сравнивает Федельм с другой «одинокой женщиной» – Сивой (Simha), которая также появляется на колеснице перед идущим в поход войском в относительно поздней (ок. XII в.) саге Битва при Маг Лена (Cath Maige Lena), повествующей о сражении между Эоганом Великим и Конном Ста-битв (см. [Jackson 1938, 16]). Однако более конкретное обращение к тексту демонстрирует явное распадение традиции: Сива предстает уже скорее как дева-воительница, а не как заклинательница, и ее действия рождают противодействие со стороны героя:
Agus do lensat in sluagh é, 7 beiris Símha ingen Chorr-luirgnig air.i. badhb 7 banghaisgedach do muinntir Ghuill í 7 is amhlaidh do bí a carpat riomhe in tsluag 7 si ag maídhemh madhma orra 7 ag guin muintire Eogain 7 ag seoladh an tsluaig orra. Anais Eogan fria 7 marbhais d’urchar do shleig í.
[Jackson 1990, 16]
И потом войско последовало за ним дальше, и встретилась ему Сива, дочь Корр-Лургнаха (имя означает «с голенями журавля»), а была она ведьмой (badb) и жено-воительницей из людей Голла. И была ее колесница против людей Эогана и причиняла она им гибель и убивала людей Эогана и посылала войска на них. И тогда Эоган убил ее концом дротика.
С другой стороны, Дж. Кэри склонен и, видимо, совершенно справедливо, включить в данную тему и эпизод появления «красной женщины» на колеснице в саге Похищение коровы Регамны (сага предваряет сюжетно Похищение…): «…Тут увидели они и саму колесницу, запряжена была в нее только одна лошадь красного цвета. Была у этой лошади только одна нога, а дышло колесницы протыкало ее насквозь, конец дышла выходил изо лба и там держался. На колеснице сидела красная женщина. У нее были красные брови, красный плащ и красное платье. <…> Рядом с колесницей шел высокий мужчина в красной одежде» [Похищение… 1985, 80]. В дальнейшем «красная женщина» оказывается богиней войны и разрушения Бадб и, превратившись в черную птицу, начинает предрекать Кухулину скорую гибель: «Будешь ты жить на свете, пока теленку, которого носит она сейчас, не исполнится ровно год» (Ised aired bia-su i m-beatha corop dartaig in loeg fil i m-broind na bo-so [Windish 1887, 245] – букв. «Так это установлено, что будешь ты в жизни, пока станет годовалым бычком теленок, который в чреве этой коровы»). Однако, как это ясно видно в тексте и в дальнейшем контексте, ее слова, внешне оформленные как предречения, функционально являются скорее угрозами, и поэтому кажется вполне естественным, что Кухулин просто не верит им и готов ими пренебречь, несмотря на ее заявление: «От меня зависит жизнь твоя и твоя смерть». Но, строго говоря, разве не точно так же ведет себя и королева Медб? С одной стороны, у Кухулина, как кажется, есть основания не верить пророчеству / пренебречь угрозами Бадб не только в силу его героической природы, но и потому, что ему была предсказана воительницей Скатах (в саге Сватовство к Эмер) победа в этой битве и более поздняя смерть. Но, с другой стороны, и у Медб есть основания не верить Федельм, поскольку, как известно ей от ее гонцов, уладами овладела их периодическая «немощь»: «Нечего нам страшиться уладов», – говорит она.
Таким образом, включая Федельм в Лейнестерской книге в одну группу, называемую условно «топос одинокой женщины на пути у войска», мы должны будем квалифицировать ее не как собственно пророчицу, но скорее как заклинательницу, не предрекающую войску гибель, а гибель ему насылающую при помощи определенного магического действия – либо вербализуя возможное будущее (заговор-проклятие типа «красное вижу»), либо делая его образ неожиданно зримым (окровавленные доспехи – «Это твоя сбруя»). И поэтому мы можем предположить, что за эпизодом встречи Медб и Федельм стоял, видимо, уже не ощущаемый редактором Второй редакции мотив контакта с местным женским божеством негойдельского происхождения, представительницей загадочной, но при этом исторически вполне реальной доиндоевропейской расы, называемой в ирландской традиции то Племенами Богини Дану, то фоморами, то как-то иначе и, как правило, настроенной по отношению к героям (потомкам гойделов – завоевателей острова) враждебно и стремящейся при помощи определенного магического действия ослабить их силу перед сражением. И, строго говоря, эта же схема в текстах более поздних переносится и на более поздних завоевателей: так, в приведенном нами примере из повести Победа Турлохов уже ирландская «ведьма» наводит порчу уже на норманнских завоевателей.
Рис. 11. Золотой статер. Изображение богини войны в виде вороны, скачущей верхом на лошади (верховая езда для кельтов – знак принадлежности к Иному миру).
Начало н. э., Британия
Что стоит за этим образом и самим феноменом «явления» возможного будущего? Объяснять его можно в духе «мистических откровений», как это склонен делать, например, В.Б. Йейтс, который рассказывает об аналогичном феномене: «Я гостил у друзей в Париже. Встав до завтрака, выхожу, чтобы купить газету. Обращаю вниман