гшуюся опасности империю и поведать читателям о том тяжелом положении, в котором эта страна оказалась. Заканчивала Вики так: «Ваш корреспондент не согласился подчиниться ограничению свободы передвижения и закрыть глаза на нарушение права личной неприкосновенности. Сегодня ночью я присоединилась к группе отважных, которые с риском для собственной жизни решились нарушить эмбарго и доставить через закрытые территории некоторое количество оружия и боеприпасов, в чем так остро нуждается осажденная страна. Когда вы будете читать эти строки, наша миссия, возможно, уже потерпит неудачу и мы погибнем на пустынном африканском побережье, которое местные жители с ужасом называют „Большим пеклом“, или — достигнем цели. Сегодня ночью мы высадимся с маленького каботажного судна и отправимся в долгий переход по суше. Нам предстоит преодолеть сотни километров по диким и враждебным землям, чтобы встретиться с эфиопским князем. Надеюсь, что в следующем репортаже я смогу рассказать вам о нашем путешествии, но если господин случай распорядится иначе… ну что ж, мы хотя бы попытались что-то предпринять!»
Вики была очень довольна первым своим репортажем, написанным в обычной ее блистательной манере. Особенно нравилось ей выражение «отправимся в долгий переход…» — тут слышался местный колорит! Да, в статье было все, что нужно, — и драма, и тайна, и борьба слабого с сильным. Она знала, что сильный этот — настоящий великан, и заранее пылала от возбуждения.
За ней следовал Джейк. Свое внимание он разделил надвое.
С одной стороны, он напряженно вслушивался в работу мотора «Свинки Присциллы». Без всякой видимой причины — если это не было предчувствием того, что ее ожидало, — этой ночью она категорически отказалась заводиться. Джейк крутил ручку до изнеможения. Он прочистил систему подачи топлива, проверил все клапаны магнето и все движущиеся части, которые могли отказать. После того как он провозился так битый час, она вдруг завелась и покатила как ни в чем не бывало, даже намеком не дав понять, что с ней стряслось.
С другой стороны, он мысленно проверял все сделанные приготовления, так как понимал, что сейчас — последняя возможность, когда еще можно успеть что-то сделать. От Монди до Колодцев Халди чертова уйма километров, и станций обслуживания там явно не предвидится.
Самодельные понтоны они погрузили на борт «Ласточки» еще днем, а в каждом броневике было все необходимое для дороги и жизни — весьма солидный груз для доисторических подвесок и кузовов.
Таким образом, голова Джейка была полностью занята, однако в глубинах сознания притаилось воспоминание, которое держало в напряжении нервы и заставляло учащенно биться сердце. Когда-то уже была такая ночь, он так же ехал в колонне, так же вслушивался в работу мотора, но тогда в небе над головой сияли звезды, вдали строчил пулемет и ощущался запах смерти и грязи. В отличие от Грегориуса Мариама, который ехал сейчас впереди, Джейк знал истинную цену войне и воинской славе.
* * *
Пападопулос ждал их на причале с фонарем в руках. Он был в пальто до пят, которое придавало ему вид обносившегося гнома. Покачивая фонарем, он указывал колонне направление, а его оборванная команда спустилась с «Ласточки» на причал.
Ясно было, что команде не впервой поднимать на борт необычный груз среди ночи. Броневики по очереди подъезжали к судну, из них вытаскивали ящики и коробки и поднимали на палубу по отдельности грузовыми сетями. Затем подкладывали под колеса прочные деревянные брусья, крепили к ним толстые пеньковые канаты, и по сигналу Пападопулоса люди у лебедок включали вспомогательные двигатели, канаты начинали бежать по блокам стрелы. Громоздкие броневики один за другим поднимались в воздух и оказывались на борту.
Вся операция была проделана быстро, без громких криков и лишнего шума. Слышались только тихие команды, тяжелое дыхание матросов, приглушенный стук вспомогательных двигателей и глухие удары, когда броневики опускались на палубу.
— Эти парни свое дело знают! — Гарет с одобрением взирал на работу команды. Затем обернулся к Джейку: — Что ж, я пойду к начальнику порта и подпишу документы на груз. Мы выйдем в море примерно через час.
Прогулочным шагом он двинулся прочь и скоро исчез во тьме.
— Давайте осмотрим помещение, — предложил Джейк и взял Вики за руку. — Выглядит все это не Бог весть как…
Они вскарабкались по трапу на палубу и только там впервые ощутили мерзкий запах работорговли. К тому времени, когда Гарет вернулся после неправедных переговоров с подписанными накладными на четыре кареты «скорой помощи» и медицинское оборудование для Международного Красного Креста в Александрии, его спутники успели оглядеть единственную крошечную и вонючую каюту, которую Пападопулос предоставил в их распоряжение, и пришли к выводу, что разумнее будет не мешать тараканам и клопам, уже обжившим это помещение.
— Нам и плыть-то всего несколько дней. По-моему, на палубе будет лучше. Если пойдет дождь, можно укрыться в машинах, — сказал Джейк, обращаясь ко всем, когда они стояли у борта, глядя на удалявшиеся в ночи огни Дар-эс-Салама, а дизельный двигатель шхуны мерно постукивал под ногами, и приятный прохладный бриз отмывал палубу, очищал ноздри и легкие от мерзкого запаха работорговли.
Разбудило Вики сияние звезд над головой. Она открыла глаза и засмотрелась на небо, изливавшее весь блеск Вселенной на переливавшиеся жемчужным светом материки и океаны.
Она потихоньку выскользнула из-под одеяла и подошла к борту. Море поблескивало чернотой, как соболиный мех, каждая волна казалась отлитой из какого-то твердого драгоценного металла, инкрустированного брильянтовыми отражениями звезд; корабль оставлял за собой светящийся след, который тянулся за шхуной, словно хвост зеленого огня.
Морской ветерок нежно касался ее волос как бы любящими руками, шептал что-то свое в снастях, и от красоты ночи захватывало дух аж до боли в груди.
Когда Гарет молча подошел сзади и обнял ее за талию, она, даже не обернувшись, прислонилась к нему спиной. Ей не хотелось ни спорить, ни насмешничать. Она же сама писала, что может скоро погибнуть, а ночь была слишком хороша, чтобы упустить ее бесследно.
Ни он, ни она не промолвили ни слова, но Вики вздохнула и сладострастно вздрогнула, почувствовав под тонкой хлопчатобумажной блузкой прикосновения его мягких умелых рук, нежных и ласковых, словно морской бриз.
Через легкую одежду, которая была на них обоих, она чувствовала его жаркое и настойчивое желание, чувствовала, как вздымается и опадает его грудь от учащенного дыхания.
Она медленно повернулась в кольце его рук, подняла к нему лицо, бедрами подалась ему навстречу. Вкус его губ, пряный мужской аромат еще больше усилили ее возбуждение.
Ей пришлось собрать всю свою волю, чтобы оторваться от его губ и выскользнуть из объятий. Она торопливо подошла к своему ложу и дрожащими руками собрала одеяла.
Вики расстелила их между лежавшими на палубе Джейком и Грегориусом и, только когда завернулась в грубошерстный кокон и вытянулась на спине, пытаясь унять неровное дыхание, поняла, что Джейк Бартон не спит.
Глаза его были закрыты и дышал он глубоко, но она знала совершенно точно, что он не спит.
Генерал Эмилио де Боно стоял у окна своего кабинета. Перед ним были жалкие крыши Асмары[10], но он смотрел дальше, на большой застывший горный массив. Словно хребет дракона, подумал он и содрогнулся.
Генералу было семьдесят лет, и потому он ясно помнил ту итальянскую армию, которая отважилась проникнуть в эту крепость. С тех пор слово «Адуа» обозначало позорное пятно в истории итальянского оружия, и это страшное поражение современной европейской армии оставалось неотмщенным в течение сорока лет.
Жребий мстителя выпал ему, но сам Эмилио де Боно отнюдь не был уверен, что эта роль ему подходит. Он бы предпочел, чтобы войны велись без страданий и был готов на многое, лишь бы не причинить никому боли и даже просто неудобства. Приказы, которые могли бы вызвать недовольство исполнителей, не отдавались. Операции, которые могли поставить кого-то в рискованное положение, вызывали неодобрительные морщины на генеральском лбу, и его офицеры научились не предлагать ему такие неразумные планы.
В душе генерал был дипломатом и политиком, а вовсе не воином. Ему нравилось видеть улыбающиеся лица, и потому он сам часто улыбался. Он напоминал веселого тощего козлика с остренькой седой бородкой. За нее его так и прозвали — «Бородка». Обращаясь к офицерам, он называл их «каро», а солдат «бамбино». Он хотел только одного — чтобы его любили. И потому беспрестанно улыбался.
Однако сейчас генерал не улыбался. Сегодня утром он получил еще одну важную зашифрованную депешу, подписанную Муссолини. Текст телеграммы гласил: «Король Италии желает, и я, Муссолини, министр вооруженных сил, приказываю…» Тон был еще более властный, чем обычно.
Внезапно генерал стукнул себя по увешанной орденами и медалями груди, на которую неотрывно смотрел капитан Креспи, его адъютант.
— Ничего они не понимают, — с горечью воскликнул де Боно. — Хорошо им сидеть в Риме и пороть горячку. Кричать: «Бей их!» Они-то не видят того, что видим мы, — как через реку Мареб во множестве переправляется противник.
Капитан подошел к генералу и тоже уставился в окно. Здание, в котором располагался штаб экспедиционного корпуса итальянской армии в Асмаре, было двухэтажным, и из генеральского кабинета открывался широкий вид на предгорье. Капитан явно увидел искаженную картину — ему почему-то казалось, что полчища противника через реку не переправлялись. В ярком солнечном свете перед ним лежало погруженное в дремоту огромное пустое пространство. Воздушная разведка не обнаружила скоплений эфиопских войск, но из надежных источников было известно, что император Хайле Селассие приказал своим военным формированиям ни в коем случае не выдвигаться к границе ближе чем на пятьдесят километров. Это распоряжение император отдал затем, чтобы у итальянцев не было предлога для нападения.