Вот уж кто меня по-настоящему «праздновал» в этом селе — это местные пацаны. В мотоциклах они разбираются так, словно сами их конструируют. Вот уж кто по-настоящему оценил красную мою таратаечку. Село Залесье еще даст нашей стране хороших мотогонщиков.
Двенадцатилетний Сергейка — первый ученик и разбойник, каких мало, тринадцатилетний Мишка, который у него в полном подчинении, хотя он на две головы выше Сергейки и толще его в два раза, Олег, который заикается и, несмотря на это, трещит без умолку, и еще несколько живых и быстрых пацанов не отходили от меня ни на шаг. Проживи я в этом селе десять лет, и то не узнал бы я так много о местах, где ловятся щуки, и о характере местных собак, как от этих ребят. Мы с ними провели целый день, а потом — уж так сложились обстоятельства — всю ночь.
Пацаны мне рассказали о великих людях села. Прежде всего о кузнеце. Кузнец Павел Иванович Филимоненко, по их словам, мог бы сделать в своей кузнице самолет, если б только захотел. А электротрактор он сделал запросто. Мы ходили смотреть этот трактор. Он собран на базе старой, списанной «Беларуси». Мотор крутит два генератора. На полуосях задних колес два электродвигателя. Нет карданного вала, нет дифференциала, только переключатель вращения электродвигателей — у него стоят сериесные электромоторы, и поэтому можно сразу переключаться на задний ход. Вот и все управление.
Действительно, с ума сойдешь. Пожилой, худощавый, болезненный кузнец показал мне — у него в подшипниках по два-три шарика из фторопласта. Сам делал. Шарики наносят на беговые дорожки тончайший слой пластмассы. Эта синтетика скользкая, как мыло. Не нужно никакой другой смазки. Промышленность еще не выпускает подшипников с фторопластовыми шариками, а в тракторе Павла Ивановича из Залесья они уже есть.
— Что с вашим кузнецом? — спросил я у пацанов. — Чем он болен?
— Он ведро воды выпил, — сказал Мишка, — Моя мама видела. Павел Иванович приехали в поле — на тракторе пускач поломался, они починили, а потом взяли полное ведро воды и выпили. И сразу упали без всякого сознания.
— Это сахарная болезнь, — вмешался Сергейка. — Ему нельзя ни сахара, ни меда. Вместо сахара Павлу Ивановичу три раза в день уколы делают. Если пропустить хоть раз, умереть можно.
Я решил, что обязательно расспрошу у Феди об этой болезни, нельзя ли ее вылечить.
Затем пацаны рассказали мне о зоотехнике Иване Ивановиче Марченко. Он придумал кормить скот проросшей кукурузой. Он засыпает кукурузу в желоба и дает прорасти так, что получаются ростки длиной в несколько сантиметров. Скотина стала сильно прибавлять в весе. К нему со всей области приезжают — перенимают опыт.
Среди великих людей села был и Людин отец, Илья Гордеевич, который посадил сад каким-то особенным, «пальметтным» способом, Люда, награжденная медалью «За отвагу на пожаре», и даже кладовщик Александр Александрович Матвейчук, о котором говорили, что он торговал «пальметтными» яблоками, деньги клал в карман, но ни разу не попался. О кладовщике ребята рассказывали со здоровым чувством брезгливого восхищения.
— Как же он это делает? — спросил я у Сергейки о кладовщике.
Сергейка рассказал, что яблоки в ящиках свозят сначала в «комору» — кладовую, а потом уже забирают оттуда. У Матвейчука в «коморе» было специально припасено сено, которым он укрывал ящики с самыми лучшими яблоками, а потом уже он их оттуда вывозил, только не к себе во двор, а куда-то в соседнее село, откуда через третьи руки они попадали на рынок.
Я осмотрел «комору». Старый длинный сарай с дверью, завешенной двумя железными полосами и с двумя замками, в которые вкладываются бумажки. Если бумажки прорваны, значит, кто-то ковырял замок.
— Послушай, Сергейка, — сказал я. — Есть совершенно секретное дело. Ты военную тайну умеешь хранить?
— Умею, — ответил Сергейка с той решительностью, какая свидетельствовала, что такой парень не выдаст тайны даже под пытками.
— Понятно. А в кладовой вашей, в «коморе», ты был хоть раз?
— Бывал. И не раз.
— Там с чердака можно вниз спуститься?
— Можно. Там наверху макуха лежит. Там еще лестница такая стоит, чтоб подниматься.
— А человек двадцать надежных пацанов ты можешь собрать? Для тайной операции «икс»?
— Двадцать? — задумался Сергейка. — Двадцать не наберется. — Он стал перечислять имена, загибая пальцы. — Шестнадцать выходит. Может, девочек добавить?
— Нет, девочек не нужно.
Я рассказал Сергейке о своем плане. Лучшего помощника я бы не смог найти, сколько б ни искал. Ребята были собраны, Сергейка провел соответствующий инструктаж и даже тренировку. Договорились собраться в двенадцать часов ночи. Чтоб никто не проспал, каждый должен был привязать к пальцу ноги нитку, протянутую за окно. Сергейка и Мишка взялись пробежать по селу и подергать за все нитки. Мне пришлось отдать Сергейке свои часы и тоже привязать нитку к пальцу на ноге.
Наладить отношения с собакой взялся восьмилетний пацан, мой тезка, которого звали Ромась, — черноглазое существо, настолько восторженное, что каждую фразу Ромась начинал словом «невзапно». «Невзапно» в руках у него оказалось чуть не целое кольцо домашней колбасы, от которой так аппетитно запахло чесноком и тмином, что у всех потекли слюнки.
— Это все одному Рябку? — удивился Мишка. — Обожрется. Отломи мне кусок.
— Бог подаст, — ответил Ромась. — Колбаса не для нас.
В общем, Рябко променял на колбасу свою честь и совесть. Он не залаял. Я стал под «коморой», Сергейка забрался мне на плечи, потом я подхватил руками его босые пятки, он выпрямился, уцепился за слуховое оконце на чердаке и исчез. Затем появились его голова и руки. Шепотом он отдал распоряжение:
— Следующего.
Следующего он подхватывал за руки и втаскивал в оконце. Так я спровадил одного за другим шесть пацанов. Больше всего я боялся, что они уронят вниз ящики с яблоками, когда будут тащить их из «коморы» на чердак. Но ребята справились со своим заданием. Они спустили с чердака два ящика на заранее припасенной веревке.
— Больше там нету, — сообщил Сергейка. — Видать, кладовщик успел уже забрать остальные.
Стараясь не шуметь, прячась в тени деревьев, мы потащили яблоки по улице. И пошла работа.
Утром все село сбежалось к усадьбе Матвейчука. Давненько я не видел одновременно столько смеющихся лиц. У Матвейчука за плетнем росло два высоких тополя. И все ветки на обоих этих тополях были усеяны краснобокими яблоками.
— Мичуринский сорт, — со смехом хлопал себя по голенищам сапог какой-то колхозник в зеленой велюровой шляпе. — Вот так урожай у Матвейчука!..
Нам пришлось чуть ли не целую ночь поработать, чтоб вырастить этот урожай. Решающим, так сказать, фактором оказалась организация труда. На заранее приготовленные суровые нитки навязывались петельки, в которые затягивались яблочные корешки. Затем этакая гирлянда из яблок подавалась на дерево и укреплялась на ветках. Дело было организовано, как на конвейере, и могло послужить еще одним примером того, что конвейеризация — передовой метод производства.
Матвейчук и его семья не показывались. Сидели дома, задвинув занавески на окнах. Илья Гордеевич подошел к усадьбе, посмеялся, покачал головой и вдруг ткнул меня кулаком в бок, подмигнул:
— Так ты, говоришь, не корреспондент?
— Нет. Простой трудящийся.
— Брось, брось. Теперь я знаю, откуда ты корреспондент. Из «Перца». Такое выдумать!
— А при чем здесь я?
— Знаем при чем. И все мне теперь понятно. Только одно непонятно — как это за одну ночь можно было сделать? Ведь тут на неделю работы.
Мы живем в трехмерном мире. Все, что мы видим вокруг себя, мы воспринимаем в трех измерениях — вдоль, поперек и вверх. Колхозный сад, в который повел нас с Людой Илья Гордеевич, имел только два измерения — вдоль и вверх. Поперек — отсутствовало. Деревья были плоскими, как листы гербария, какой мы готовили в школе на уроках ботаники. Яблони посадили длинными рядами, а ветви закрепили на шпалерах — проволоках, натянутых между столбами.
Илья Гордеевич показывал: «пепин шафранный», «славянка», «кальвиль снежный».
— А зачем их так растягивать?
— Есть свой расчет. Сад у нас молодой. Если бы его посадить по-обычному, он начал бы плодоносить на десятый год. А пальметта плодоносит на четвертый. Это первое. А второе — так легче с уборкой. Деревья ниже, ветки растянуты. А главное — урожай большой.
Эта полесская бедная земля, о которой, по словам Ильи Гордеевича, была сложена поговорка: «Лісу — хоч бийся, води — хоч мийся, а хліба — хоч плач» 40 , — хорошо родила яблоки.
— Так и хозяйнуем, — сказал Илья Гордеевич. — Льноводство, садоводство, птицеводство.
Садоводство мне понравилось, но вот птицеводство…
Я еще прежде спросил у Оксаны Митрофановны как у специалиста, почему от Киева до Залесья во всех селах держат только леггорнов.
— А где вы их видели? — удивилась Оксана Митрофановна.
— Да везде. Вот хоть и у вас.
— Это не леггорны. Леггорны другие. Эта порода называется «русские белые».
Я подумал, что «русскими белыми» в гражданскую войну называли совсем другую породу.
— А откуда же взялось столько «русских белых»?
— Колхозы разводят. А люди берут цыплят в инкубаторах, яйца под наседок подкладывают. Выгодно. Несутся хорошо. Поэтому другие породы и перевелись.
Мы с Ильей Гордеевичем и Людой зашли на птицеферму. Крупная организация. Пятнадцать тысяч кур, которых обслуживают пять птичниц. Работы хватает. Кормят этих тварей как в санатории — четыре раза в день. Яиц они несут по сто восемьдесят девять штук в год на каждую курицу. Все яйца нужно собрать, за всеми курами нужно убрать, к тому ж у них бывают их сложные куриные болезни, и поэтому их нужно лечить и ублажать. Цыплят кормят крутыми яйцами, творогом, крупами, дают им антибиотики и рыбий жир.