— Шурша шагами, швырнул шпагу швейцару.
— Да ну тебя! — и убежала.
Гошка опять подошел к ней и прошептал зловеще:
— Шамбабамба.
— Сам шамбабамба! — и даже не дрогнула.
Сковородкина это озадачило. Тогда он решил достать записки, которые спрятаны у нее в фартуке. Тайные, конечно, записки. Тогда ей некуда будет деваться. На уроке он обдумывал план. Может, затеять драку? Или придумать игру, в которой надо выворачивать карманы?
— Сковородкин, — сказала учительница. — Что с тобой случилось?
— Мне к доске?
— Нет, не к доске. Что случилось, спрашиваю. Ты плохо слушаешь.
— Ничего, Нина Дмитриевна.
— Тогда будь внимательнее.
Сковородкин стал внимательнее и заметил, что Миша Капустин что-то украдкой пишет. «Странно, — подумал Гошка. — Чего это у нас все прячут?» На перемене он подошел к Капустину.
— А ты не играешь? Мы давно играем. — Миша показал листок. «Пекинский поп посетил парикмахерскую. Парикмахер попался плохой, подстриг плешиво. Парикмахер получил подзатыльник, потом полетел под помойку. Попу прокричал: «Плати пятьдесят пятаков, паршивец!»
— Понял? — спросил Миша. — Все слова должны на одну букву начинаться. На «п» много слов, а на некоторые мало. Понял?
Сковородкин, кажется, понял. «Шпион шпионил… Шурша шагами, швырнул шпагу…»
— Шурша шагами — это тоже твое?
— Ага. Ты читал? Вот на «ш» очень трудно.
— А что это «Шамбабамба»?
— А это так.
Ничего себе так. Вот дать бы подзатыльник, чтоб полетел под помойку… или как там?
— Ну, а Шмелева при чем?
— Да ни при чем, — засмеялся Капустин. — На «ш» просто.
Тьфу ты! Шамбабамба. Такая шамбабамба, что лучше никому не рассказывать.
Петя Субботин очень любит читать. Все, конечно, любят читать, но когда начнется какая-нибудь игра, можно и совсем забыть про чтение. А Петя наоборот, как начнет читать, так и про игру забудет.
И на улице Субботин читает. Афиши и объявления. Как-то он стоял возле афиши, и к нему обратился прохожий.
— Ты что же безобразничаешь?
Петя удивленно посмотрел на мужчину.
— Зачем угол оторвал?
— Это не я. Что вы?
— Да ты тут давно вертишься. Я тебя с той стороны еще заметил.
— Я читал.
— А зачем тебе читать? Ты же на вечерние представления не ходишь.
— А все равно интересно. Вот тут написано: «Горе…», а дальше оторвано. Какое горе?
— «Горе от ума». Вот какое.
— От ума? А разве от ума бывает горе?
Мужчина засмеялся:
— Ты в школу не опоздал?
— А сколько сейчас? — встревожился Петя.
— Без двадцати час.
— А-а, нет. Нам к часу. А школа вот она.
— Зачем же ты так рано вышел? — спросил мужчина. — Замерзнешь.
— Нет, я всегда так. Пока иду, читаю. И как раз приду.
И правда, пришел вовремя. Это в тот день было, когда решали задачу про молочную ферму. Пол-урока тогда бились, чтобы узнать, сколько корова дает в день молока. Наконец решили — двенадцать литров.
— У всех такой ответ? — спросила Нина Дмитриевна.
— У меня другой, — сказал Петя. — У меня полтора литра. Ребята засмеялись.
— Ты опять напутал, Субботин. И мог бы сам догадаться. Ну что это за корова, которая дает полтора литра? Каждый знает, что корова дает гораздо больше.
— Так я и догадался, Нина Дмитриевна. И я знаю, что больше, если она… фактическая корова.
Петина соседка фыркнула, а любопытный Сеня сразу повернулся:
— Какая фактическая?
Пришлось Пете объяснить.
— Это все получается из-за очковтирательства, Нина Дмитриевна. В этих… в сводках. Это я в «Крокодиле» читал. «Машка и бумажка» называется. В конце там было написано:
Ведь в сводках Машка числилась коровой,
Фактически ж она была коза!
— Неужели?
— Честное пионерское. Вот я сперва подумал, что ошибся, а потом подумал, что у меня, может, и есть такая корова, которая коза. То есть коза, которая… Да что они все смеются?
Но и Нина Дмитриевна смеялась тоже.
— Ах ты, читатель «Крокодила», — сказала она потом.
На втором уроке разбирали сочинение о поездке в Останкино. Нина Дмитриевна зачитала несколько лучших рассказов. Потом открыла Петину тетрадь.
— Все свое сочинение ты посвятил статуе Венеры. Это хорошо, что ты ценишь произведения искусства.
Петя расплылся в улыбке.
— А твое объяснение, отчего Венера безрукая — просто целое открытие.
— Ага, — сказал Петя. — Я сам недавно узнал.
— Догадываюсь, что недавно, — продолжала учительница. — Потому что до сих пор считали, что при раскопках не были найдены руки этой статуи. Так она и осталась без рук. А ты пишешь, что Венера имела дурную привычку… грызть ногти. И отгрызла себе руки выше локтей.
— Правильно, — сказал Петя под общий хохот.
— Откуда же такие научные сведения? — спросила Нина Дмитриевна. — Не из «Крокодила» ли опять?
— Ага, — кивнул Петя. — Опять. Там была картинка про Венеру. Одна тетенька говорит своей дочке: «Если ты будешь еще грызть ногти, с тобой случится то же самое». Тогда я сразу догадался, что эта Венера себе руки отгрызла. Ага. А когда я на экскурсии ее увидел, так все про это и думал, а больше уж ничего не видел. Поэтому и написал все только про нее.
Нина Дмитриевна стала объяснять Пете, что это юмор, шутка. Так это и надо понимать.
— А-а, — протянул Петя. — Понял.
А когда сел, сказал соседке тихонько:
— Ничего себе шутка — руки отгрызть. Да еще мраморные.
Шурик сдружился с Гошкой Сковородкиным. Сначала Гошка ему понравился за то, что он не смеялся, когда Шурик перепутывал слова, и быстро научился их понимать, а потом еще оказалось, что они живут в одном дворе. Недавно Гошка ходил в планетарий, поэтому теперь Шурик тоже идет с дядей Мишей.
— Как это ты сумел прогулять час и остаться чистым? — спросил дядя Миша за воротами.
— А что? Очень просто. Мы ничего не делали с Гошкой Сковородкиным, а только разговаривали.
— Целый час разговаривали?
— Конечно. Бывает, мы и больше разговариваем. Хоть два, а то и три.
— Про что же вы сегодня говорили? Наверно, все про шпионов?
— И нет. Про родственников.
— Это интересно. Что же про родственников?
— Ну я сказал, что у меня бабушка в Донбассе, а Гошка сказал, что у него папин брат в Баку. Вот и все.
— А потом?
— А потом про фотоаппараты. Я сказал, что накоплю денег и куплю себе аппарат, если будет нужно, а если не будет нужно, не куплю. А Гошка сказал, что он себе тоже купит аппарат, если будет нужно, а если не будет нужно…
— Понятно. А дальше?
— Про разное. Про цирк, например. Гошка рассказывал, что у них в квартире девочка маленькая соску проглотила. Ее бабушка испугалась — и к доктору. А я сказал, что ничего особенного, она, может, хочет фокусницей быть.
— Ну девочка жива-здорова?
— Да фокусники вон ножи глотают и то ничего, а что соска?
— Ишь ты какой! Фокусники-то умеют, а девочка маленькая.
— И она умеет, раз проглотила.
— М-да, — сказал дядя Миша. — Значит, потом все про цирк толковали?
— Да нет. Про все. Про колодцы.
— Артезианские?
— Почему? Про простые. Как оттуда вещи разные вытаскивать.
— Ну, которые уронили. Гошка рассказывал, как он умеет вытаскивать. Он летом галчонка вытащил. Тот с дерева в колодец упал. Маленький совсем… из гнезда. Гошка его доставал ведром.
— Удачно?
— Ну да. Галчонок был мертвый, а достал удачно.
Дядя Миша покачал головой:
— Ну, брат, это трудно назвать удачей.
— Нет, конечно, хорошо, если б вынул живого. А все-таки вынул. А я в том году упустил компас в колодец, так и не достал. А еще я упустил…
Но тут как раз подошли к планетарию и купили билеты.
После планетария стал нужен телескоп. Просто во как необходим, по горло. Оказалось, что у Пети Субботина есть детская энциклопедия, а в ней про этот телескоп написано.
И дело-то несложное. Честное слово. На планке длиной в метр укрепляются две линзы с двух концов. Вот и все. Шурик с Гошкой сначала даже не поверили, что телескоп — это такой пустяк, а потом начали смеяться. Подумайте только, стоит прикрепить два каких-то стеклышка к планке, и, пожалуйста, — телескоп! Нет, конечно, не такой, как в планетарии, это понятно, но все равно! Можно наблюдать планеты. Взял навел на небо — и тебе Марс! Здравствуйте! Сенька Гиндин от зависти лопнет, Капустин так рот и разинет. А Нина Дмитриевна удивится.
Шурик вновь прочитал вслух устройство телескопа. Всего-то одна страничка, и половину выкинуть можно. Это где линзы описываются. Такие-то, мол, и такие-то, с названиями разными. В книгах всегда так: напишут, напишут, а посмотришь — чего там? Стеклышко небольшое, вон оно на рисунке показано.
Трубку решили не делать. Она совсем не главная часть. Она для того только и нужна, чтобы лучи не рассеивались, а так ни для чего больше. Зато канители с ней много, тем более что их две описаны, чтобы одна в другую вставлялась.
— Пусть у нас свет рассеивается, правда? Нам не жалко, — сказал Шурик.
— Конечно. Светила от этого не пострадают.
А еще про подставку не стали читать. Планка, значит, должна на подставке стоять. Тоже ни к чему. Кто хочет планеты смотреть, сам подержит, не барин.
В общем, можно было начинать, затруднения только в этой планке. Метр длина, вот в чем дело. Сначала казалось просто, а вышло, что в доме нет такой планки. Не выдернуть ли где-нибудь из ограды? Но когда вспомнили все ограды, то оказалось, что они низкие. И зачем тогда их только делают? Но это уже другой вопрос. Вот теперь хоть плачь, теперь не до смеха.
А с линзами проще. Во-первых, у Шурика есть фильмоскоп. Из него выдернуть можно. У папы есть фотоувеличитель, еще одна линза. Дома у Гошки в шкатулке какая-то лупа — и еще одно стекло. Это уж сколько? Потом от карманного фонарика можно взять… А всего лишь две и нужны.