МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ.
У них была семейная особенность, маленькое семейное сходство, постепенно ставшее их тайной. Они обе не переносили малину, просто не терпели ее — с самого детства, и эта черта перешла с ними во взрослость. От одного упоминания о малине их обоих начинало тошнить. А стоило попробовать хоть одну ягоду, и дело могло закончиться страшной рвотой. Их родители относились к малине совершенно нормально, только они, две сестры, имели эту черту. И часто смеялись друг над другом: «чтоб ты объедалась малиной всю жизнь!». Написав о лакомстве, Света ясно давала понять, что с ней произошло что-то очень плохое, настолько плохое и страшное, что она уже не может справиться. Это был сигнал опасности и тревоги. Света явно писала о том, что она в беде. И в беде настолько страшной, что ее сестра будет вынуждена столкнуться с отголосками. И быть настороже. Этот ключ она, похоже, сумела разгадать — хоть и не до конца. Впрочем, этот ключ она увидела и разгадала первым, как только прочитала письмо. Это было ясной характеристикой ситуации и призывом о помощи. Его нельзя было не понять.
«Это было самое лучшее время — там, на даче в Алтеево».
ДАЧА.
Вот что было для нее самой большой загадкой. Вот что стало тупиком, непреодолимой преградой, о которую спотыкалась целых 15 раз! Дача в Алтеево! Она не понимала, просто отказывалась понимать. Дело в том, что у их родителей НИКОГДА НЕ БЫЛО ДАЧИ! И НАЗВАНИЕ АЛТЕЕВО ОНА СЛЫШАЛА В ПЕРВЫЙ РАЗ В ЖИЗНИ! Именно поэтому она так сильно смутилась, когда Жуковская окликнула ее в дверях и спросила о даче! Она на ходу сочинила первую же правдоподобную историю и выкрутилась. Ей было очень страшно: повести себя иначе, дать какие-то подозрения означало выдать свою сестру, которая что-то пыталась ей сообщить. Слова «Алтеево» и «дача» были два ключа, но она их не понимала, и даже отдаленно не представляла себе, что они могут означать. Возвращаясь с похорон Светы, она купила в одном из киосков карту всего региона (Южногорска и прилегающих к нему областей). Карта была подробной и точной. Ни в Южногорске, ни во всех областях поселка под названием «Алтеево» не было. Такое слово вообще не попадалось ни разу! В отчаянии она купила еще одну карту — соседней области, совершенно другой регион. Снова ничего. Алтеево нигде нет. Постепенно она впала в отчаяние. Если это не поселок, не город, не населенный пункт, то что это может быть? Это предстояло выяснить, и инстинктивно она чувствовала, что это может быть самым сложным. Сестра оставила ей ключ. И выглядел он так.
МОЛИТВА.
ХИРУРГ.
УЛИЦА.
МАЛИНОВОЕ ВАРЕНЬЕ.
АЛТЕЕВО.
ДАЧА.
Каждое из этих слов было ключом. Подсказок к ним не было.
Школа № 16 терялась среди стандартных серых коробок. Но находилась достаточно близко от дома ее сестры. Следовало обогнуть дом, повернуть налево, миновать проход между другими домами, и впереди открывалась залитая бетоном площадь, на которой стояла приземистая коробка (намного ниже всех остальных). Школа была новой точно так же, как и весь район, и она могла не искать ее номер и адрес — потому, что во всем районе школа № 16 была единственной, но ей совсем не казалось потерей времени те часы, которые она провела, копаясь в шкафу детей, чтобы хоть что-то найти. Она нашла новенькие аккуратные учебники и стопочку тетрадей, в которых были исписаны только первые листы, и два резиновых пенала с яркими Микки — Маусами и обгрызенными карандашами, и розового плюшевого мишку с порванной лапой, заботливо уложенного в детский цветной рюкзачок. К одному из рюкзачков была пристегнута маленькая кукла в пышном синем платьице, и когда рюкзачок открывали, кукла кокетливо нагибала голову. Дневники были обыкновенными, но в одном из них на целую страницу была сделана броская надпись красной пастой «НЕМЕДЛЕННО СДВАТЬ ДЕНЬГИ ЗА ШКОЛУ!!!». Три восклицательных знака поразили ее больше всего. Именно там она и прочитала «школа № 16», а потом спросила адрес у какой-то женщины с коляской, которая прогуливала орущего младенца на детской площадке и подозрительно смотрела на нее. Когда она приблизилась к школе и остановилась, загораживаясь ладонью от бьющего в глаза солнца, дневник с красной надписью лежал в ее сумке, непонятно, зачем. Она вошла в стеклянную дверь, которая дребезжала от любого движения, и остановилась перед пожилым охранником в защитной форме, который довольно любезно поздоровался с ней.
— Добрый день. Вы кого-то ищите?
— Да. Мне нужна учительница начальных классов.
— Какой класс?
— 1-В.
— Шестилетки? Я не знаю, как зовут учительницу, но шестилетки занимаются в крыле, где раньше был детский садик. Идите прямо по коридору, потом поверните направо. Там вы увидите классы, и спросите.
Она пошла прямо по его указаниям, и вскоре вошла в небольшое помещение, стены которого были украшены разноцветными детскими картинками и плакатами. В комнате группа малышей застегивала свои рюкзачки и постепенно расходилась, а в глубине о чем-то спорили две женщины. Похоже, она попала к окончанию урока. Две женщины говорили громкими, грубыми голосами о каких-то деньгах. Одна из них все время срывалась на крик. Это была молодая женщина (лет 25–30), в черных облегающих брюках, ботинках на шпильках, и меланжированной модной прической и грубым накрашенным лицом. Услышав шаги, она обернулась:
— Что вы тут ищите?!
— Я ищу учительницу первого класса.
— какого еще класса?
— 1 — В.
Что-то сказав второй женщине (та быстро ушла), крашенная девица подошла к ней.
— Я учительница! Вы кто?
— Я хотела поговорить с вами…
— Вероника Сергеевна, а на завтра эти книжки брать? — подлетел к ней какой-то малыш.
— ты что, не видишь, я разговариваю?! — заорала Вероника Сергеевна, — повылазило?! А ну пошел вон!
И прошептала что-то про себя (что-то. Очень напоминающее ругательство). Малыш ушел (по его лицу было видно. Что он привык к такому тону учительницы и совершенно не обращает на это внимание).
— Вы чья мать? — снова повернулась, не изменив тон.
— Я не мать, я тетя близнецов, Анастасии и Станислава Панченко.
— Ах, этих… Понятно, — по ее лицу быстро промелькнула какая-то тень, — вы деньги принесли?
— какие деньги? — удивилась она.
— Как это — какие деньги?! Вы что, с луны свалились?! — налетела Вероника Сергеевна, — сейчас апрель месяц! Они с сентября за школу не платили, и на все остальные расходы тоже ничего не давали! Знаете, сколько они мне должны? Я уже и писала в дневнике, и орала на них перед всем классом, и с уроков выставляла — никакого толку! Мало того, что они месяцами где-то пропадали, так потом явились и не приносили деньги! Я прямо ставила перед директором вопрос о том, что их надо убрать из нашей школы! Есть же специнтернаты для таких!
— какие — специнтернаты?
— Вы деньги принесли?
— нет, не принесла!
— так чего вы сюда явились? Мало я с ними мучилась с сентября? Им самое место в специнтернате каком-то для дебилов, а не в нормальной школе среди обычных детей! Нищие дебилы! Еще и кривые, и не слышат ни хрена! Я прямо ставила вопрос перед директором: убрать из школы — и все! Все равно они вечно больные, на занятия не ходят! Самое место в спецшколе для дебилов! Вот и сейчас они на уроках даже не появляются!
— А вы не знаете, почему дети в школе не появляются?
— А мне-то какое дело! Хоть бы к черту пропали совсем, меньше хлопот! Какое мне до них дело! А если появятся — я их без денег больше терпеть не буду, вышвырну из своего класса, пусть куда угодно идут!
— Это вас саму надо вышвырнуть из школы!
— ой, тоже мне, сильно грамотная нашлась! Тетка дебилов! А нечего мне тут указывать, что и как говорить! Иди своим дебилам указывай! Пусть на глаза мне не появляются! Я их из класса вышвырну! Мне давно пора было это сделать! — ее голос сорвался на визг, стал пронзительным и немного похожим на… поросячий. На них уже начали оборачиваться люди (какие-то проходящие по коридору), и дети. Она сжала руки в кулаки и спрятала их за спину (так же, как изо всех сил прятала свое безумное желание съездить кулаком по этой наглой накрашенной роже). Вероника Сергеевна продолжала орать:
— прежде, чем принимать этих детей в первый класс, нужно было тщательно смотреть медицинскую справку! Я отличник образования и в моем классе не место глухим дебилам! А то, что они плохо видят и ни хрена ни слышат, так это вообще кошмар! Я их специально садила назад, на последнюю парту, чтоб они ничего не видели и не слышали и на глаза не попадались! А обращалась только так — эй, дебилы! И у вас еще хватает наглости являться ко мне просто так, без всяких денег, после всего, что я от них вытерпела?! Все дети нормальные, сдают деньги и на школу, и на каждый праздник, и мне на вторую зарплату, а эти с сентября месяца хоть бы что-то принесли! Спрашивается, зачем мне это нужно?! Если они не могут платить за школу, пусть убираются в интернат!
И дальше — в том же духе. Сжав кулаки (так, что ногти впились в ладони), сжав собственные нервы до предела, она тихонько бросила сквозь зубы:
— Заткнись, сука! — и ушла прочь, развернувшись на каблуках. Больше не о чем было говорить. Из-за спины донеслось истерическое:
— Да я за оскорбление в суд подам! — но она не обратила на истерику ни малейшего внимания. Она шла по коридору. Ей было страшно.
Кабинет директора нашла без труда (стоило подняться только на третий этаж). За столом возле окна сидела пожилая женщина с уставшими глазами. Поздоровавшись, она присела напротив нее.
— Я — родная тетя Анастасии и Станислава Панченко. После смерти их матери за этих детей отвечаю я.
— Мне очень жаль… Действительно, так искренне жаль. Их уже нашли? Есть хоть какие-то новости?
— нет, их не нашли. И новостей нет.
— Это ужасно. После трагедии с этими детьми я специально дала приказ во всех классах провести специальные уроки по технике безопасности во время путешествий в скалах возле моря…
— Техника безопасности здесь ни при чем.