Глава 37
Рыжее лохтамое существо в рванных джинсах, с подбитыми глазом, распахнуло дверцу фургона ударом ноги. В первую секунду она приняла существо за мальчишку, отчаянного, возможно, живущего за счет драк (все руки существа были покрыты угрожающего вида татуировками), но очень скоро поняла, что ошиблась. Перед нею стояла девчонка. Обыкновенная. Только в татуировках и с подбитым глазом. По фигуре ей можно было дать лет 15, по лицу — все 40. Когда заглянула в это лицо, испугалась. Ей вдруг показалось, что девчонка намного ее старше, старше и опытней, и по сравнению с этим опытом меркнут все ее дипломы, звания и медицинские достижения.
— Ты кого привела? — голос девчонки был хриплым. От сигарет, и она обращалась только к Кате, смотрела так, словно рядом со знакомой Катей никого не было. И это ощущение, что девчонка умеет смотреть сквозь человека, пугало тоже (в свою очередь).
— Я тебе, кажется, говорила… — начала угрожающе, не дожидаясь ответа на свой вопрос, но Катя перебила ее:
— она — работа. Деньги.
— Что ей нужно?
— Поговорить!
Девчонка сплюнула сквозь зубы на измятую траву. Этот циничный плевок был не детским и не женским.
— Если она, падла, с деньгами, это не значит, что я ей башку ломом не пробью! Даде скорее пробью, падле!
Вздохнув, Катя взяла девчонку под локоть и увела в сторону на два шага. Донеслись обырвки разговора. Снова — тарабарщина на непонятном языке (из всех услышанных слов не могла разобрать ни одно). Перебранка длилась долго, минут десять. Она успела устать, уловить взглядом тень соседки, метнувшуюся из — под какой-то калитки. Силуэт машины, проехавшей мимо уличного тупика по другую сторону дороги и полное безмолвие домика, вернее, фургона. Наконец они подошли. Девчонка остановилась напротив, и лицо ее было еще более мрачным.
— она сказала мне правду? В глаза смотреть!
— Я же не знаю, что она тебе сказала!
— ты ищешь этих двух? — девчонка протягивала ей снимок Стасиков (это была вырезка из газеты, которую перед выходом она отдала Кате), — Это правда?
— Правда.
— Я ничего не знаю о них!
— ты знаешь про исчезновения.
— никаких исчезновений нет! Жить здесь или нет — личное дело каждого!
— Возможно, но…
— Ладно, заткнись. Это не разговор для улицы. Нужно войти в дом.
Все трое влезли в низкую дверцу. Она не думала, что может там увидеть, но то, что увидела, ее поразило! Это была чистенькая, нарядная комнатка, в которой находился даже диван. Столик, покрытый скатертью в крупную сине — белую клетку. В углу — что-то вроде кухоньки, даже старинный примус. Окошок плотно занавешено, на полке рядом с ним — свечи. А на полу — самый настоящий ковер! Уловив ее странный взгляд, девчонка хмыкнула:
— С помойки притащили!
Потом добавила более серьезно:
— У нас тут дом. Настоящий дом. И я никому не позволю в нем надить! Понятно?
На диване, под стареньким одеялом, спали двое детей: мальчик лет 9 и девочка лет 8. Они спали так крепко, что никак не отреагировали на вошедших. Но девица подскочила к ним и растолкала обоих. Дети сели на диване, потягиваясь, смотря на все происходящее круглыми, не понимающими от сна — глазами.
— прежде, чем она заговорит, условимся о цене!
Девица оперлась плечом о косяк двери. Под ее черной мужской майкой были видны не женские мускулы, а лицо не оставляло сомнений в том, что ей ничего не стоит пустить в ход монтировку.
— Сколько ты хочешь?
— Сколько дашь?
Она вынула из сумки 20 долларов. Девица выхватила их моментально. Потом скомандовала:
— Выворачивай сумку! Все, все давай! Косметику, шмотки, все, что внутри. Деньги еще, сколько в кошельке остались. И пиджак снимай. Девчонкам пригодится. И часы не забудь. Все снимай и отдавай, только тогда у нас разговор получится.
Она повернулась к Кате. Та пожала плечами: мол, ничего не поделаешь, акая цена.
— Учти, не отдашь все, она не скажет ни слова!
— А откуда я узнаю, что ее рассказ стоит всего этого?
— Ниоткуда! Да с тобой ничего не будет, ты себе купишь все это заново, а у нас ничего нет.
— Ладно, — ей вдруг стало смешно, и она с трудом сдерживала себя в руках, чтобы не расхохотаться. Наверное, это был бы какой-то странный, нервный смех…. Наконец девица сгребла в кучу охапку ее вещей и бросила в ящик под столиком:
— ты умная! Чувствовала наверняка, что могла получить по башке! Ладно, теперь слушай, — повернулась к девочке, — можешь ей рассказать про Дашу. И обязательно про клоуна.
— Я не знаю, где Даша! Ничего я не знаю! — девчонка нахохлилась.
— тебя, дуру, никто и не спрашивает! Протсо расскажи, что слышала! Эта тетка принесла нам много всяких вещей! И еще деньги! Жрать же через час будешь, дуреха!
— Ладно. Говорят, Дашку украли так же, как остальных, тех, кто получил клоуна и приглашение.
Она опустилась на диван, обняла девочку (та испуганно отстранилась, и она сразу убрала руку) — Пожалуйста, расскажи мне все.
Рассказ девочки (долгий, невнятный, сбивчивый и испуганный) наконец вытроился в логическую цепь. Звучал он так. Еще до того, как поселиться в этом домике, девочка с кучей других бездомных детей ночевали на вокзале, вернее, в небольшом переулке рядом с вокзалом, где был большой подвал. В подвале было их лежбище. Дети воровали, просили милостыню, девчонки постарше занимались проституцией на вокзале, а мальчишки постарше — грабежом на ночных улицах. Жили они дружно. И вот однажды пропало несколько человек — не пришли ночевать. Сначала никто не обеспокоился. Но потом (через несколько дней) пришла группа детей, которые просили милостыню на одной из центральных улиц. Они рассказали, что им подарили игрушки (клоунов) и открытки, чтобы они пришли на благотворительный праздник. По этим открыткам впускали. Она видела открытку: там был нарисован оранжевый клоун. Игрушка была точно такой же. Девчонке показала все это некая Даша — они подружились. Ты сильно позавидовала Даше, которая попадет на праздник. А она — нет. А потом те, кто получил приглашения, пошли на праздник и не вернулись. Никто из них не вернулся. И Даша тоже. А старшие мальбчишки, которые были начальниками в подвале и вообще занимались серьезными делами, однажды ночью собрали всех, кто там жил, и сказали, что нужно срочно менять место ждительства и бежать из подвала, что в городе плохо. А если они останутся, с ними может произойти то, что с теми, кто получил открытку с клоуном, то есть они исчезнут, как и те, в неизвестном направлении. Все очень перепугались и разбежались в разные стороны. После долгих блужданий девчонка попала в этот домик и с тех пор жутко боится всяких клоунов. Потом рассказ был дополнен рядом мелких деталей (на какой именно улице, раздавали мужчина с седыми влосами и молодая женщина с длинными волосами, крашенная блондинка, очень красивая, праздник должен был состояться в каком-то ночном клубе днем, но название клуба она не помнила, и еще там должны были давать еду, чем все и соблазнились). Рассказ был окончен. На прощание девочка сказала, что очень переживает за Дашу и что наверняка Дашу убили. Иначе бы ее нашли.
На обратном пути к приюту она была полностью погружена в свои мысли и никак не реагировала на вопросы Кати. В голове настойчиво пульсирвоало, билось только одно слово: клоун…. Клоун… КЛОУН.
Она толкнула дверь так, как будто подписывала себе смертный приговор. И остановилась на пороге, прислушиваясб к биению собственного сердца в темноте. Затхлый воздух создавал иллюзию консервной банки (если, конечно же, можно попасть в консервную банку, прямо внутрь). До чего же легко было подписать этот приговор! Просто толкнуть дверь в квартиру Светки. И наплевать на всех! Окончательно наплевать — на всех. Она остановилась на пороге, прислушиваясь к биению собственного сердца в темноте. Потом решительно захлопнула за собой двери. Свет яркой вспышкой резал глаза. От волнения подкашивались ноги. В квартире Светы было все так же, как она оставила за собой — множество дней назад. И не было ярких плюшевых зверей. За день до того, как исчезнуть. Она сама спрятала их в шкаф. Сколько прошло времени с тех пор, как переступила этот порог в последний раз? Цифры в голове сливались в сплошную какафонию, издеваясь над ней, сбивая друг друга… Свет ярко освещал комнату, и, посчитав такой действие логичным, она подошла к окну и стала напротив освещенноо окна. Потом — истерически рассмеялась и почти рухнула на диван, закрыв лицо руками. Это было безумием! Просто сюда войти. Но она вошла. Она сделала это, и теперь можно расслабиться. Будь что будет. А что именно — не так, наверное, и важно.
Решение вернуться в квартиру Светы возникло у нее в проеме пустых улиц, в том пересечении путей, которое немножко напоминало раму с выбитыми стеклами и пугало своим отчаянием…. Своим одиночеством четырех сторон, открытых ее глазам. Впрочем, нет. Решение зрело в ней исподволь, достаточно часто пугая по ночам. Сделать самостоятельный шаг вперед, пойти ва — банк. Сделать неожиданный ход. Вернуться имено туда, где ее легче всего найти. Поступить вопреки всем логическим доводам и утверждениям рассудка. Поступить так глупо, чтобы поставить в тукпи тех, кто хочет ее убить. Словно пойти убийцам навстречу. Поступить так глупо, так не логично, так по — женски, чтобы от нелепости происходящего нельзя было даже развести руками…. Именно такой шаг был достоин внимания, и она его совершила. Она вернулась в квартиру Светы, где искать ее было проще всего. Вернулась потому, что глупее просто ничего нельзя было придумать! И это был единственно верный поступок, который она могла совершить.
Закрыв лицо руками, она раскачивалась из стороны в сторону. Но в квартире ничего абсолютно не произошло. Только сердце стало биться спокойней. И нервная система наконец-то разрешила убрать от лица руки. Потом она прошлась по квартире. Все вещи оставались на своих местах. Более того: у нее сложилось устойчивое впечатление, что в квартире никто ничего не трогал, словно здесь и не было никого. Ее вещи, ее деньги, документы — все лежало на своих местах. В кухне большинство продуктов пришлось выбросить, но это было не страшно. Она открыла какую-то консерву и съела ее, не разбирая, что ест. Свет в кухне горел так же ярко, как и в комнате. И ничего абсолютно не произошло. В нее никто не выстрелил. А в дверь никто не позвонил. Она приняла горячий душ, переоделась. Снова — ничего. Пустая, мирная квартира. Сердце успокоилось полностью, больше не посылая в ее мозг тревожные сигналы. Какую бы глупость она не совершила, пока результат вполне благополучный. Она жива. И ничего страшного. Наконец она задернула шторы, потушила иллюминацию (оставив приглушенное освещение настольной лампы), и улеглась на диване с большой чашкой крепкого горячего чая и листком бумаги в руках. Эти минуты покоя были единственной возможность получить ответы на все вопросы. Или, по крайней мере, на большинство.