ов и так нервные, ни к чему еще больше их донимать.
Я обошел дом до того места, где повалился штакетник, и осторожно выглянул из-за угла. Уже смеркалось, но я хорошо видел, как три собаки кружат возле зарослей сирени, а одна наполовину влезла в гущу кустов и тявкает оттуда. Следовало, конечно, их приструнить, покуда шерсть не полетела. Хотел подкрасться к ним потихоньку, но потихоньку не вышло – под ноги то и дело лезли какие-то пустые бутылки и жестянки от консервов. Я решил наутро первым делом расчистить двор. Давно уже собирался, но все было как-то недосуг.
В общем, шуму я наделал, и три собаки, которые носились вокруг, сразу удрали, но четвертая, забурившаяся в самые кусты, отступать не хотела. Я как следует прицелился и от души огрел ее метлой по хребтине. Как она оттуда вылетела! Она у меня, знаете, из тех, на которых шкура мешком висит, так я думал, она эту шкуру в кустах и оставит. Ну вот, она взвыла, выскочила, как пробка из бутылки, и промчалась у меня прямо между ног. Я почти удержал равновесие, но тут под пятку подвернулась консервная жестянка, и я самым унизительным образом плюхнулся на задницу. От удара из меня вышибло весь воздух, и я никак не мог отскрести себя от земли и подняться.
Пока я там барахтался, пытаясь прийти в себя, из кустов вылез скунс и направился прямо ко мне. Я хотел его отогнать, но он ничуть не испугался. Вилял хвостом и всем своим видом демонстрировал, что очень мне рад. Подошел вплотную и давай тереться об меня и мурлыкать, как кошак.
Я замер. Даже моргать перестал. Надеялся, что он оставит меня в покое, если не буду шевелиться. Скунсы давно живут у меня под хибарой, года три, не меньше, мы с ними неплохо ладим, но все-таки никогда не водили прямо уж тесной дружбы. Я их не трогал, они меня не трогали, и все были довольны.
Но этот радостный звереныш, видимо, решил, что я ему друг. Наверное, был так сильно благодарен за то, что я спас его от собак. Он ходил вокруг меня и терся, а потом вообще залез мне на колени, поставил лапы на грудь и заглянул в глаза. И мурчал при этом – аж весь вибрировал. Вот так уперся лапами мне в грудь, смотрел в глаза и мурчал – то тише, то громче, то быстрее, то медленнее, – и уши стояли торчком. Он как будто ожидал, что я замурлыкаю ему в ответ, и все это время вилял хвостом.
Наконец я набрался смелости и очень осторожно погладил его по голове. Он вроде не возражал. Так мы и сидели довольно долго – я его гладил, он мурлыкал и совсем не собирался нападать. Я осмелел и столкнул его с колен. Не с первой попытки, но встал на ноги и пошел обратно на заднее крыльцо. Скунс потрусил за мной.
Я сел на прежнее место и взялся за бутылку – после всего пережитого было совершенно необходимо привести себя в порядок. Но едва я приложил горлышко к губам, из-за деревьев на востоке вылетел самолет и пронесся над нами. Все, конечно, подпрыгнуло и затряслось.
Я выпустил бутылку, схватил ружье – но куда там, самолет был уже далеко. Я отложил ружье и стал браниться.
Вот только накануне я пообещал полковнику, что, если этот самолет еще хоть раз пролетит над моей хибарой, я буду стрелять. И я не шутил!
«Нехорошо это, – сказал я полковнику. – Вот человек решает уйти на покой, строит себе хибару, живет в ней и никого не трогает. А потом правительство берет и ставит военную базу у него под боком, в двух милях, и больше нет никакого покоя, и самолеты эти летают так, что того и гляди сшибут с крыши трубу. Иногда вообще среди ночи, и тогда человек вскакивает с постели по стойке смирно, прямо босыми ногами на холодный пол».
Полковник был со мной очень любезен. Разложил все по полочкам: зачем нам нужны военные базы, как эти самолеты охраняют наших сограждан, как он старается выбирать маршруты таким образом, чтобы причинять поменьше беспокойства нам, окрестным жителям.
Я заявил ему, что самолеты пугают моих скунсов, и он не засмеялся, а выразил сочувствие и еще припомнил, как мальчишкой ловил скунсов в Техасе. Тут я ему объяснил, что скунсов я не ловлю, что я с ними вроде как вместе живу и что они мне уже почти родные и ночью, когда не спится, я слушаю их возню под хибарой и радуюсь, что я не один, а делю свой дом с другими Божьими созданьями.
Но он все равно отказался пообещать, что самолеты над моим участком летать перестанут. Тогда я пообещал, что начну по ним стрелять.
Он вынул из ящика книжку и прочел мне закон, который запрещает стрелять по любым самолетам, но я, конечно, ничуть не испугался.
И вот на тебе! Устроил засаду на самолет – и он проскочил мимо в тот самый момент, когда я решил промочить горло!
Тут я вспомнил про бутылку и сразу отвлекся от всех этих мыслей. Бутылка журчала! Закатилась далеко под лестницу так, что не дотянешься, и там булькала. Я от этого звука чуть с ума не сошел. Наконец, улегшись животом на землю, сумел ее подцепить, но было уже поздно, все вытекло. Я зашвырнул ее на двор и понуро сел на ступеньку.
Из темноты появился скунс. Залез на крыльцо, уселся рядышком. Я рассеянно погладил его, а он замурчал. Я как-то даже сразу и забыл про бутылку. «Чудной, – говорю, – ты скунс». В жизни не слыхал, чтобы скунсы мурчали.
Так мы с ним и сидели. Я ему изложил про хибару, самолеты и полковника от начала до конца – как иногда человек делится наболевшим с какой-нибудь бессловесной зверушкой, если других собеседников нет. И даже иногда если есть. Я его уже совсем не боялся и очень радовался тому, что наконец-то один из них пожелал завести со мной дружбу. Воображал себе, что, может, теперь они не откажутся в хибаре у меня пожить, а то что ютиться под полом-то…
А потом я представил, какие глаза будут у моих парней в кабаке, когда они про все это услышат. И понял, что они не поверят ни одному слову, хоть чем я им поклянись. Тогда я решил прихватить с собой живое свидетельство. Сгреб скунса под мышку и говорю:
– Идем-ка со мной. Ребятам тебя покажу.
По пути я наткнулся на дерево, запутался ногой в обрывке ржавой проволочной сетки, но до старушки Бетси все же дошел.
Бетси, конечно, была не самой новой и не самой лучшей машиной на свете, но зато ее надежности кто хочешь бы позавидовал. Мы много пережили с ней вместе и прекрасно друг друга понимали. У нас с ней был вроде как уговор – я ее кормлю и начищаю ей бока, а она возит меня, куда нужно, и всегда доставляет обратно. А человеку рассудительному большего от машины и не требуется.
Я поздоровался с моей старушкой, погладил ее по капоту, устроил скунса на переднем сиденье и сам уселся за руль. Заводиться Бетси сперва не хотела. Не было у нее настроения никуда ехать на ночь глядя. Я долго заговаривал ей зубы, как капризному ребенку, и наконец она зафырчала, вся трясясь и хлопая крыльями. Я включил сцепление и вывел ее на дорогу.
– Едем не спеша, – предупредил я ее. – Копы тут где-то, говорят, радар поставили, нечего нам рисковать.
Бетси аккуратно доставила меня до кабака. Я припарковал ее, взял под мышку скунса и пошел к своим.
За стойкой дежурил Чарли, и народу было полно – и Джонни Эшленд, и Тощий Паттерсон, и Джек О’Нил и еще полдюжины человек.
Я поставил скунса на стойку, и он радостно пошел им навстречу, как будто только и мечтал познакомиться. А ребята его как увидали, так сразу и попрятались кто под стол, кто под стул. Чарли ухватил бутылку за горлышко и попятился в дальний угол.
– Эйза! – орет. – А ну убери отсюда эту зверюгу!
Я ему говорю:
– Да ты не бойся, он не кусается.
– Кусается, не кусается, все равно пусть проваливает!
И все галдят хором:
– Убери его! Пусть проваливает!
Ух, как я разозлился! Чем им помешал такой милый скунс?!
Но ясно было, что убеждать их бесполезно, пришлось нести скунса назад к Бетси. Я нашел джутовый мешок, сделал из этого мешка ему гнездо и велел ждать, а сам пошел к ребятам.
Просидел я с ними дольше, чем предполагал, потому что меня заставили рассказать все с самого начала, и то и дело задавали вопросы, и потешались надо мной, и все ставили мне выпивку, а самому даже не дали за деньгами полезть. В общем, когда я вышел, то не сразу сообразил, где стоит моя Бетси, а когда вспомнил, был вынужден как следует напрячь мозги, чтобы рассчитать до нее маршрут с поправкой на ветер. Некоторое время я боролся со стихией и гравитацией, но наконец подобрался к моей старушке достаточно близко, чтобы протянуть руку и схватиться за борт.
Дверь поначалу никак не поддавалась, потом я не мог нашарить в кармане ключ, потом нашел, но уронил на пол, а когда полез за ним, завалился на сиденье, и там было так хорошо и уютно, что мне совсем расхотелось вставать. В общем, пока я лежал и размышлял, не поспать ли так до утра, Бетси сама завела мотор. Я засмеялся. Старушку возмутило мое поведение, и она решила ехать домой без разговоров. Такая вот у меня была машина. Прямо как жена.
Она сдала назад, развернулась, притормозила перед выездом на дорогу, убедилась, что нет других машин, и покатила восвояси.
Я лежал и в ус не дул. Бетси я доверял как себе. Мы с ней столько пережили, она у меня такая умница, хотя раньше все-таки никогда не ездила самостоятельно. Пожалуй, даже удивительно, что такого еще не случалось.
Человека окружает много всякой техники, но ближе собственного автомобиля не бывает ничего. Человек и машина знакомятся, узнают друг друга, а потом между ними вырастает привязанность. И совершенно естественно наступает этап, когда машине становится можно доверять, как любимому коню или псу, и хорошая машина в этом смысле ничуть не хуже пса или коня.
Так я размышлял, блаженно развалившись на сиденье, а Бетси уже подвезла меня к самому дому. И не успела толком замедлить ход, как вдруг взвизгнули тормоза, открылась дверь и кто-то зашуршал по гравию.
Я попытался встать, но быстро это не получилось. Кто-то распахнул дверь с моей стороны, ухватил меня за шкирку и вытащил наружу.
Этот кто-то был в форме полиции штата, рядом с ним стоял еще один коп, а чуть позади – патрульная машина с красной мигалкой. Я удивился тому, что не заметил погони, а затем вспомнил, что ехал лежа и не смотрел на дорогу.