– Просто посидеть. И ничего не трогать руками! Там сложная аппаратура, легко испортить.
Меня это все малость насторожило, так что лезть в самолет я не спешил.
– Вы не бойтесь, – успокоил меня полковник. – С вами ничего не случится. Вы просто там побудете, и все.
Ну, я и полез. Конечно, глупость это была ужасная. Я уселся в кресло пилота посреди всех этих безумных приборов, рычажков и кнопочек. Ей-богу, шевельнуться не смел – а ну как задену чего? Представить жутко, что тогда будет.
В общем, какое-то время я занимал себя тем, что разглядывал окружающие прибамбасы и пытался угадать, какой из них для чего, хотя, конечно, так и не угадал. По сто раз осмотрел все вдоль и поперек и уже изнывал от скуки, но напоминал себе о деньгах, какие мне тут платят. И о дармовой выпивке, опять же. Раз мои должностные обязанности включают необходимость где-то посидеть – ну что ж, надо так надо.
Вонючка же не обратил никакого внимания на приборы и рычажки. Он устроился у меня на коленях и уснул – ну или притворился спящим. В общем, ни капли не нервничал. Разве что иногда мог приоткрыть глаз или дернуть ухом, вот и все.
Сперва я как-то не задумывался о том, зачем нас посадили в этот самолет. Но через час-другой начал догадываться. Похоже, они надеялись, что Вонючка пожалеет самолет, как мою Бетси, и постарается сделать его менее убогим на свой взгляд. Но если так, они сами себя одурачили, потому что Вонючка и не думал ничего делать. Он просто спал, свернувшись клубком.
Спустя несколько часов такого времяпрепровождения нас отпустили. Так началась операция «Вонючка». Да-да, именно так они этот идиотизм и называли. Уму непостижимо, до чего богатая у военных бывает фантазия.
День за днем повторялось одно и то же. С утра мы с Вонючкой залезали в какой-нибудь самолет и сидели там до полудня. Потом делали перерыв на обед и шли на вторую вахту. Вонючку все устраивало. Ему вообще было все равно, где находиться. Он сворачивался у меня на коленях и через пять минут уже дремал.
Дни шли. Генерал, полковник и толпа техников в ангаре пребывали в возбужденном состоянии. Меня они в свои дела не посвящали, но было хорошо видно, что их распирает от восторга. И я не понимал почему, ведь, на мой взгляд, ничего не происходило. Видимо, когда мы с Вонючкой выходили из ангара, их работа не заканчивалась.
По вечерам в ангаре горел свет, внутри люди что-то делали, а вокруг было оцепление из трех кордонов охраны.
Самолет наш однажды заменили на другой, но для нас с Вонючкой все осталось как прежде. Мы все так же приходили и просто сидели. Тем не менее всеобщее волнение было уже почти осязаемым. Спичку поднеси – и вспыхнет.
Я вообще ничего не понимал.
Волнение понемногу распространилось по всей базе. Очень странные дела там творились. Вояки с утра до ночи носились как угорелые. Пригнали строителей, те быстренько начали клепать какие-то сооружения, которые тут же набивались всяческой машинерией. Народу с каждым днем прибывало все больше, и вскоре база уже походила на разворошенный муравейник.
Однажды я прогуливался в сопровождении плетущихся следом телохранителей и увидел такое, что глаза на лоб полезли. Военные ставили вокруг базы ограду из железной сетки – высотой метра три, а то и больше, и колючая проволока поверху. А внутри поставили столько охраны, чуть ли не друг у друга на плечах! Тут я, конечно, слегка испугался. Почуял, что меня втянули во что-то очень серьезное. В такое большое дело, что мне и не снилось. Раньше я думал, что на кону разве что репутация полковника. Хотя к полковнику-то я проникся сочувствием. Все-таки давешний генерал производил впечатление человека, с которым лучше не шутить.
Примерно тогда же начали рыть яму. Прямо посреди взлетно-посадочной полосы! Я как-то сходил туда посмотреть и вообще ничего не понял. Была хорошая ровная полоса, в которую явно вбухали кучу денег, и вдруг кому-то вздумалось выкопать что-то вроде глубокого бассейна. Походил вокруг, поспрашивал, но никто ничего не знал – или говорить не хотел.
А мы с Вонючкой продолжали целыми днями сидеть в самолетах. Очередной был уже шестым по счету. И ничего не менялось. Я подыхал со скуки, Вонючка дрых без задних лап.
Как-то вечером полковник прислал за мной сержанта. Я пришел в кабинет и сел, поставив Вонючку прямо на стол. Он сразу улегся, вопросительно поглядывая то на меня, то на полковника.
– Эйза, – говорит мне полковник, – сдается мне, у нас получилось.
– То есть вам правда была с этого какая-то польза?
– Пользы столько, что мы теперь имеем неоспоримое превосходство в воздухе. Обогнали всех по меньшей мере лет на десять, а то и на сто – в зависимости от того, сколько сумеем использовать. Теперь за нами никому не угнаться.
– Но Вонючка же просто спал!
– Вонючка перестраивал каждую машину, в которую попадал. Нередко по таким принципам, каких мы даже не понимаем, но в свое время наверняка поймем. А иногда изменения были настолько просты, что диву даешься, как это нам самим в голову не пришло.
– Полковник… кто такой Вонючка?
– Я не знаю.
– Но предположения у вас есть?
– Предположения есть, но не более того. Причем такие, что и себе озвучивать неловко.
– Меня можете не стесняться.
– Ну что ж… Таких, как Вонючка, на Земле больше нет. Вероятно, он вообще не из Солнечной системы. Я думаю, что он прибыл из космоса, но как и зачем – понятия не имею. Может быть, космический корабль потерпел крушение и Вонючка высадился на Землю в чем-то вроде спасательной шлюпки.
– Но если у него была шлюпка…
– Мы прочесали каждый дюйм на много миль вокруг.
– И не нашли?
– Ничего похожего.
Уложить такую идею в голове было непросто, но я кое-как справился. И сразу задумался о другом:
– Полковник, вот вы говорите, что Вонючка перестроил вам самолеты и они стали лучше прежнего. Но как он мог это сделать, когда у него не руки, а лапы и вообще он все время спал?!
– А вы сами как думаете? Я уже слышал целый ряд гипотез. И единственная, имеющая хоть малейшее правдоподобие, – это телекинез.
Слово было красивое. Я немного покатал его в голове, потом спросил:
– А что это такое?
Надо было выяснить наверняка, чтобы уж с полной уверенностью поразить ребят в кабаке. Если я их еще когда-нибудь увижу.
– Способность двигать объекты силой мысли.
– Так ничего же не двигалось! – возразил я. – Все новые детали сами возникли, прямо внутри!
– И это можно объяснить телекинезом.
Я помотал головой, задумавшись.
– Нет, – говорю. – Мне это иначе видится.
– Ну, излагайте. – Полковник вздохнул. – Я выслушал теории от всех, почему бы и вам не дать такую возможность…
– Вот знаете, бывают садовники от Бога. Палку в землю воткнут, и она примется. Я думаю, что Вонючка из таких, но только по части машин, понимаете?
Полковник долго смотрел на меня с прищуром, затем очень медленно кивнул.
– Я вас понял, – говорит. – По-вашему, новые детали возникли не в результате их перемещения откуда-то извне. Вонючка их вырастил.
– Что-то вроде того. Он, наверное, оживляет машину, и она сама себя улучшает. Отращивает себе детали, с которыми станет лучше, счастливее и полезнее.
– Звучит, конечно, по-дурацки, – сказал полковник, – но это пока самая логичная гипотеза. Человек имеет дело с машинами всего лишь век-другой. Глядишь, через десять тысяч, через миллион лет ваша версия не будет звучать таким уж бредом.
Смеркалось, и кабинет неспешно погружался в полумрак. Мы с полковником сидели молча и размышляли, вероятно, об одном. Воображали себе черную ночь за пределами Земли и то, как Вонючка пересек ее, гадали о том, какова его родная планета и что в ледяной тьме могло заставить его искать у нас убежища. А еще, пожалуй, думали об иронии Вселенной, ведь из всех ее уголков Вонючка выбрал для высадки именно тот, где обитают зверушки, похожие на него как две капли воды, – и зверушек этих никто особо не любит.
– Одного я не понимаю, – произнес полковник наконец. – Зачем он это делает? Почему нам помогает?
– А он не нам помогает, – ответил я. – Он помогает самолетам. Ему их жалко.
Дверь распахнулась, и в кабинет тяжелой поступью вошел генерал. Он был чем-то очень доволен. Уже стемнело, и меня он, похоже, и не заметил.
– Мы получили разрешение! – торжествующе провозгласил он. – Корабль будет здесь завтра! В Пентагоне согласны!
Но полковник его восторга не разделил:
– Генерал, мы заходим слишком далеко. Пора бы уже установить какие-то рамки. Пока мы хватали все подряд, до чего могли дотянуться. Загнали малыша до предела. У нас уже много информации…
– Информации недостаточно! – взревел генерал. – Все, что сделано до сегодняшнего дня, – так, разминка. У нас нет ничего для атомного корабля. А необходим нам именно он.
– А еще нам необходимо понять это существо. Понять, как он это делает. Если бы мы могли поговорить с ним…
– Поговорить! – воскликнул генерал.
– Да, именно так! – Полковник тоже повысил голос. – Он все время мурлыкает. Наверняка это какая-то форма общения. Солдаты, которые нашли Вонючку, просто позвали его за собой свистом. Это общение. Будь у нас хоть немного терпения…
– Нет у нас на это времени, полковник.
– Но нельзя же вот так выжимать его досуха! Он столько для нас сделал. Дайте малышу передохнуть. Терпение пока проявляет он один – смиренно ждет, когда мы начнем с ним общаться, когда поймем, кто он такой!
Они продолжали орать друг на друга, и полковник, видимо, забыл о моем присутствии.
Мне стало неловко. Я сделал знак Вонючке, он запрыгнул мне на руки, и я потихоньку вышел.
Ночью я лежал без сна. Вонючка свернулся клубком у меня в ногах. Четверо телохранителей сидели и наблюдали за нами, тихие, как мыши.
Я думал о том, что полковник сказал генералу, и очень сочувствовал Вонючке. Представил себе человека, который попал на планету скунсов, и всем этим скунсам плевать на него, их интересует лишь то, что он умеет рыть самые глубокие, самые хорошие норы, и рыть очень быстро. И нор этим скунсам надо так много, что у них нет времени разбираться в чувствах человека,