пытаться с ним поговорить, помочь ему…
Я лежал, мучаясь угрызениями совести и пониманием того, что ничего не могу сделать. А потом Вонючка встал, пришел ко мне под бок и привалился. Я его обнял покрепче, а он замурчал, и так мы с ним и заснули.
На другой день прибыл атомный корабль. Экспериментальная модель, последняя из трех, что были на тот момент построены. Ну и громадное же чудище! Мы наблюдали с почтительного расстояния, как его подвозят к котловану и спускают на воду – невзрачное, приземистое, одним своим видом внушающее трепет.
По трапу спустился экипаж, его увезли на моторке. Все как один желторотые наглецы, явно очень гордые, что служат на таком корабле.
На борт мы с Вонючкой отправились наутро. Сопровождали нас полковник с генералом, и пока моторка покачивалась у трапа, они успели в очередной раз не сойтись во мнениях.
– Я все равно считаю, что риск слишком велик. Одно дело играть с самолетами, но атомный корабль – это уже совсем не игрушки. Если Вонючка сделает что-то не то…
Генерал поджал губы:
– Нам придется рискнуть.
Полковник дернул плечом и стал подниматься по трапу. Генерал дал мне знак, и я тоже полез. Вонючка сидел у меня на плечах. Генерал забрался следом.
В самолетах мы с Вонючкой обычно сидели одни, но в этот раз нас сопровождала группа техников. Места было много, и так они могли наблюдать за тем, что делает Вонючка. Полагаю, в случае с атомным кораблем держать руку на пульсе было особенно важно.
Я сел в капитанское кресло, Вонючка устроился у меня на коленях. Полковник побыл с нами какое-то время, потом ушел, и мы остались одни.
Мне было неспокойно. Все-таки полковник дело говорил. Но время тянулось, ничего не происходило, и я стал надеяться, что обойдется.
Так прошло четыре дня. Я попривык и успокоился. Убеждал себя, что на Вонючку можно положиться. Он не сделает нам ничего плохого. Если судить по тому, как вели себя техники и как скалил зубы генерал, Вонючка пока оправдывал ожидания.
На пятый день, когда мы начинали свою вахту, генерал сказал:
– Думаю, сегодня закруглимся.
Это меня обрадовало.
А потом, когда мы уже собирались сделать перерыв на обед, все и случилось. Вряд ли я смогу изложить по порядку, поскольку сам мало что понял. Я как будто услышал чей-то крик, хотя никто не кричал. Я привстал с кресла и снова сел.
Крик повторился.
Я понял: сейчас что-то будет. Вот прямо костьми ощутил. Надо поскорее убраться с атомного корабля. Меня охватил страх – животный ужас. Но чувство долга пока было сильнее. Я не мог уйти. Я должен был оставаться на месте и выполнять свою работу. Я вцепился в подлокотники и велел себе собрать волю в кулак.
Но тут меня накрыла такая паника, что все остальное потеряло значение. Я уже не мог с ней бороться. Я вскочил, сбросив Вонючку на пол, кинулся к двери, насилу открыл ее, и вспомнил, что я не один.
– Вонючка!
Хотел было вернуться и подобрать его, но паника усилилась, и я помчался наутек, не разбирая дороги.
Бегу я, значит, по мосткам, железо под ногами гремит, а снизу слышно, как там тоже все мечутся и кричат. Я сразу понял, что не ошибся, что не просто так перетрухнул. На корабле что-то случилось.
Люди хлынули изнутри на палубу и стали торопливо спускаться по лестнице. Моторка уже шла, чтобы забрать их. Один не удержался на лестнице, свалился в воду и поплыл к суше.
Вокруг котлована собирались пожарные машины и кареты «скорой помощи», а на главном корпусе базы пронзительно завывала сирена – точно кошка, которой наступили на хвост.
Глядя по сторонам, я видел застывшие бледные лица. Народ был перепуган не меньше моего, но я от этого почему-то не забоялся еще сильнее, а даже малость успокоился.
Люди торопливо спускались по лестнице один за другим, в воду упали еще несколько и теперь добирались вплавь. Если бы кому-нибудь пришло в голову засечь время, наверняка один из этих пловцов поставил бы мировой рекорд.
Ожидая своей очереди к лестнице, я снова подумал о Вонючке и решил, что надо за ним вернуться. Но на полпути остановился, растеряв остатки храбрости. И вот что странно: я совершенно не понимал, что же меня так пугает.
В общем, я в числе последних спустился в перегруженную моторку, и она с трудом поползла к суше.
Там уже метался тот самый военный врач и выкрикивал приказы, отправляя пловцов на санитарную обработку. Все кругом тоже бегали и орали, пожарные машины стояли с работающими моторами, сирена выла.
Кто-то вдруг завопил:
– Назад! Бегите! Все назад!
И мы, конечно, побежали, как стадо перепуганных овец.
А потом раздался бессловесный крик, и мы обернулись. Атомный корабль медленно поднимался из котлована. Вода под ним бурлила и шипела, а сам он уверенно и грациозно летел прямо вверх, ни разу даже не вздрогнув. Летел и летел, пока не скрылся в зените.
Я вдруг сообразил, что вокруг мертвая тишина. Все застыли на месте и не дыша таращились в небо. Даже сирена заткнулась.
Кто-то похлопал меня по плечу. Это был генерал.
– Где Вонючка?
– Он за мной не побежал, – ответил я уныло. – А возвращаться за ним было страшно.
Генерал развернулся и зашагал через поле. Сам не знаю, почему я последовал за ним. Он припустил бегом, и я потрусил рядышком. Вместе мы влетели в главный корпус, помчались вверх по ступенькам в наблюдательный пункт, и генерал взревел с порога:
– Засекли?
– Да, сэр. Ведем.
– Это хорошо… Хорошо. – От быстрого бега генерал запыхался. – Придется его сбить. Куда он направляется?
– Вверх, сэр. По-прежнему движется вертикально.
– Высота?
– Около пяти тысяч миль, сэр.
– Невозможно! Это же не космический корабль!
Генерал кинулся к выходу, наткнулся на меня, рявкнул: «Прочь с дороги!» – и затопал вниз по лестнице.
Я тоже вышел наружу, но свернул в другую сторону. У административного корпуса заметил полковника. Хотел было мимо пройти, но он меня окликнул.
– Удалось ему, – сказал он.
– Я хотел его забрать, но он ни в какую…
– Ну конечно. Как по-вашему, почему мы все побежали с корабля?
Я задумался. Ответ мог быть только один.
– Нас прогнал Вонючка.
– Конечно. Не только машины вызывали у него сочувствие, Эйза… Конечно, он дожидался, когда мы дадим ему что-то серьезное, то, из чего можно сделать космический корабль. Но тащить людей в космос не захотел и потрудился выгнать нас.
– Выходит, он и правда немножко скунс, – сказал я, поразмыслив.
Полковник удивленно прищурился:
– Это еще почему?
– Мне не нравилось это прозвище – Вонючка. Несправедливо так обзывать того, кто совсем не пахнет. Но видать, запах у него был. Такой, который чуешь не носом, а мозгом. Такой, который может отпугнуть не хуже обычного. Вот мы все и побежали.
Полковник кивнул и поднял глаза к небу:
– Я рад, что он добился своего.
– Я тоже рад.
Хотя все-таки я был слегка обижен на Вонючку. Мог бы хоть со мной попрощаться. Я ведь был ему лучшим другом на всей планете, а он взял и прогнал меня наравне с остальными. Я решил, что это попросту свинство.
Хотя теперь уже не так уверен.
Я по-прежнему не знаю, за какой конец положено держать разводной ключ, но у меня новая машина. Купил ее на деньги, заработанные на базе. И ездит она сама. Ну, то есть за городом, по спокойным дорогам. Когда поток оживленный, сама не может, пугливая. Далеко ей до старушки Бетси.
Я теперь так умею. А понял это, когда машина однажды поднялась в воздух и аккуратно перелетела через упавшее на дорогу дерево. Ведь я столько времени провел с Вонючкой, успел кой-чего понабраться.
Я мог бы научить ее летать, но не стану. Не ровен час, обойдутся со мной как с Вонючкой.
Садовый волшебник
Милли отправилась перекусить, а я как раз вернулся с обеда, так что в конторе остался один. Вольготно расположился за столом, закинув на него ноги, и предался размышлениям о том, как бы мне перехитрить пса, повадившегося рыться в моем мусорном контейнере.
У нас с этим псом который месяц шла война, и я уже был готов прибегнуть к любым, даже самым отчаянным мерам.
Я огородил контейнер массивными бетонными плитами, надеясь, что псу через них не перебраться, но не тут-то было – этот здоровяк вставал на задние лапы и запросто дотягивался до мусора зубами, все подчистую вытаскивал и разбрасывал окрест. Я клал на крышку что-нибудь тяжелое, а пес, недолго думая, спихивал груз и делал свое черное дело. Я подстерегал негодяя, швырял в него камни и все, что под руку подвернется, но он в конце концов разгадал мою тактику. Завидит меня, убежит, а через полчаса возвращается как ни в чем не бывало.
Меня уже подмывало припрятать в контейнере небольшой капкан для охоты на ондатру, чтобы воришке хорошенько прищемило нос. Но тогда наверняка в какой-нибудь вторник я забуду убрать снасть и вместо пса попадется мусорщик. А может, окружить помойку проволокой? Сунется мой недруг и схлопочет хороший удар током. Нет, не стоит: десять против одного, что он не испугается, а зажарится. Казнить его мне вовсе не хочется.
Я, чтоб вы знали, собак люблю. Но согласитесь: это не значит, что я должен любить их всех без исключения. И если бы вам пришлось ежеутренне возвращать мусор в контейнер, вы бы к вандалу питали не больше приязни, чем я.
Так вот, сижу это я и гадаю, что бы подсунуть псу такого вкусненького, чтобы он не околел, но животом помаялся на славу, и вдруг звонит телефон.
Это был старина Пит Скиннер из Эйкон-Риджа.
– Можешь приехать? – спрашивает.
– Пожалуй, могу, – говорю. – А что такое?
– У меня на Сороковом-северном ямища.
– Промоина, что ли?
– Нет. Похоже, кто-то вырыл яму, а землю унес.
– Да ну? И кто бы это мог быть?
– Понятия не имею. И это еще не все. Возле ямы осталась куча песка.
– Так, может, это и есть ответ? Кому-то песок понадобился?
– Ты отлично знаешь, – проворчал Пит, – что нет у меня нигде песчаной почвы. Мало, что ли, брал образцов? Здесь только глина.