– Вы беседовали с Кингом и Мартином. Уверены, что они не передумают?
– Знаете, что они мне ответили? Заявили, что футбол мешает занятиям!
Судя по тону, тренер закусил удила.
– Полагаю, – довольно заметил инспектор, – что нам придется с этим смириться.
– Но это ненормально! – не унимался тренер. – Ни один мальчишка на свете не поставит уроки выше футбола! Ни один мальчишка на свете не предпочтет книжки…
– Значит, предпочтет, – сказал инспектор. – Особенно здесь, в Милвилле. Если не верите мне, можете посмотреть, как вырос у нас средний выпускной балл за последние десять лет.
– Меня тревожит, что они ведут себя не как дети, а будто маленькие взрослые. – Тренер покачал головой, словно эта мысль не укладывалась у него в голове. – Какой стыд! Если уйдет еще кто-нибудь из ветеранов, команду придется создавать заново!
– Главное, – счел нужным напомнить ему инспектор, – что мы создаем мужчин и женщин, которые в будущем составят гордость Милвилля.
Тренер сердито вскочил на ноги:
– Предупреждаю, мы проиграем. Нас обставит даже Бэгли!
– Не скажу, – заключил инспектор, – что это беспокоит меня больше всего на свете.
Дин сидел за столом и слушал, как затихает недовольный топот тренерских ног. Снизу доносилось урчание и шелест уборочной машины. Интересно, куда подевался Стаффи? Как обычно, где-то болтается. Теперь, когда всю работу за него делали хитроумные механизмы, у Стаффи образовалась бездна свободного времени. Прошли времена, когда ему, уборщику высшей квалификации, приходилось мыть и скрести от зари до зари.
Рабочие руки были в цене как никогда, иначе Стаффи уволили бы несколько лет назад, но теперь людей не увольняли просто так. Когда человечество шагнуло к звездам, у него появилось много новых забот. Если бы людей, как раньше, отправляли на пенсию, подумал Дин, он и сам давно лишился бы работы.
Сама мысль об этом была ему ненавистна. Это была его школа. Он создавал ее под себя. Дневал и ночевал тут, сначала рьяным молодым учителем, затем директором, а последние пятнадцать лет – школьным инспектором.
Он отдал ей всего себя, но и взамен получил немало. Школа была его женой и ребенком, его семьей, мерилом всего. «И больше мне ничего не надо», – думал Дин этим вечером в конце учебной недели, несмотря на Стаффи, который слонялся невесть где, и на то, что в школе, если верить тренеру, больше не было футбольной команды.
Инспектор встал и подошел к окну. Припозднившаяся ученица пересекала лужайку.
Дину показалось, что он ее узнал, хотя в последнее время глаза плохо видели вдаль.
Он прищурился. Да, это точно Джуди Чарльстон. Давным-давно он знал ее деда, и, кажется, внучка унаследовала походку Генри Чарльстона. Дин хмыкнул. Старина Чарльстон был совершенно лишен деловой хватки. В те времена он грезил только о космических кораблях.
Дин прогнал воспоминания о днях минувших. Явный признак старости, так недолго и в детство впасть.
И все же старина Генри Чарльстон был единственным жителем Милвилля, имевшим отношение к космосу. Если не считать Ламонта Стайлза.
Дин усмехнулся. Непреклонный Ламонт Стайлз, обретший славу спустя много лет после того, как оставил город, к немалому раздражению многих земляков, предрекавших, что добром он не кончит.
Впрочем, никто на свете не знал и, вероятно, никогда не узнает, чем завершилась его эпопея. И завершилась ли вообще.
Возможно, именно сейчас, думал Дин, Ламонт Стайлз шагает по улице фантастического города в одном из дальних миров. Интересно, что привезет он с собой, если когда-нибудь вернется домой?
В последний раз – сказать по правде, тот раз был единственным – он привез Воспитательниц, чем изрядно всех удивил.
Дин отошел от окна, вернулся к столу, сел и подвинул бумаги к себе, но дела не шли на ум. Так случалось всегда: стоило ему погрузиться в воспоминания о минувших днях, где были друзья и столько важных событий, как работа валилась из рук.
Заслышав шарканье ног, он отодвинул бумаги в сторону. Судя по звуку, это мог быть только Стаффи, решивший заглянуть на огонек.
Дин поймал себя на том, что с нетерпением ждет встречи. Если вдуматься, ничего удивительного: на свете осталось не так много людей, с которыми ему было о чем поговорить.
Удивительные вещи происходят со стариками. Годы берут свое, ослабляют и рвут узы прежних дней. Старики умирают, уходят в тень, дряхлеют и угасают. Или замыкаются в себе, погружаясь в свой внутренний мир, перестав находить покой в мире внешнем.
Доплетясь до двери, Стаффи остановился, облокотился на косяк, отер грязной рукой обвислые желтые усы.
– Какая муха укусила тренера? – спросил он. – Вылетел отсюда, словно ему пятки натерли скипидаром.
– У него больше нет команды, – ответил Дин. – По крайней мере, он так утверждает.
– Каждый сезон одно и то же. Ему только дай покрасоваться.
– На этот раз все серьезнее. Дин и Мартин отказались играть.
Еще несколько шаркающих шагов, и Стаффи рухнул в кресло.
– Это из-за Воспитательниц, – заявил он. – Все дело в них.
Дин выпрямил спину:
– О чем ты?
– Я наблюдаю за ними много лет. Те дети, с которыми они сидят, и те, которые ходят в их сад, они другие. Что-то они там с ними делают.
– Не выдумывай, – сказал Дин.
– Ничего я не выдумываю, – заупрямился Стаффи. – Вы меня знаете, я не стану подозревать их только из-за того, что они с другой планеты. Кстати, с какой планеты?
Дин покачал головой:
– Не помню, чтобы Ламонт рассказывал. Может быть, не при мне.
– Странные они существа, – сказал Стаффи, задумчиво поглаживая усы, словно хотел придать своим словам больший вес, – но разве это преступление? Разве мало тут других чужаков, кроме них? Нет, у нас в Милвилле других нет, но тысячи разумных пришельцев из других миров преспокойно разгуливают по Земле.
Дин согласно кивнул, не вникая, с чем именно соглашается. Однако смолчал, да и смысла отвечать не было: если Стаффи садился на любимого конька, его было не остановить.
– Они кажутся мирными, достойными созданиями. Никому не лезут в душу. Просто живут здесь с тех самых пор, как Ламонт привез их, помощи ни у кого не просят. И за все эти годы ничем себя не опорочили, а большего от них никто и не ждал.
– Тогда с чего ты решил, что они как-то влияют на детей?
– Они их меняют. Неужели сами не видите?
Дин покачал головой:
– Нечего там видеть. Нынешнее поколение выросло на моих глазах, как раньше на моих глазах выросли их родители. Что значит меняют?
– Они ускоряют их взросление.
– Не болтай ерунду, – оборвал его Дин. – Кто ускоряет?
– Воспитательницы ускоряют взросление наших детей. Вот где собака зарыта. Только-только пошел в школу – и уже взрослый.
Откуда-то снизу донеслось недовольное гудение уборочного автомата.
Стаффи вскочил на ноги:
– Опять эта швабра! Как пить дать, снова застряла в дверях!
Он развернулся и бодро заковылял к выходу.
– Вот же безмозглая железяка! – пробурчал Стаффи, исчезая за дверью.
Дин подвинул бумаги к себе. Поздно, пора домой.
Вместо бумаг он видел перед собой множество детских лиц и в выражении их серьезных больших глаз читалось что-то трудноуловимое, загадочное.
Дин знал это выражение: на детских лицах проступала печать взросления.
Они ускоряют взросление!
– Нет, – сказал себе Дин, – быть того не может!
Да вот же они, неопровержимые доказательства: высокие баллы, множество стипендиатов, полное безразличие к спорту. И совершенно другое отношение к учебе. Что уж говорить об уровне детской преступности – много лет Милвилль гордился тем, что не испытывает проблем с малолетними правонарушителями. Дин вспомнил, как несколько лет назад его попросили написать об этом статью в учительский журнал.
Вспомнить бы, о чем он там писал. В памяти всплывали фрагменты: осознание родителями того факта, что дети – полноценные члены семьи, роль местных церковных общин в воспитании молодежи, акцент на социальных дисциплинах.
«Неужели я ошибался, – спрашивал он себя. – И дело совсем в другом?»
Дин пытался сосредоточиться на работе – получалось плохо. Он был слишком подавлен, перед глазами стояли детские лица.
Наконец он смахнул бумаги в ящик стола, встал, надел поношенное пальто и водрузил на седую голову видавшую виды фетровую шляпу.
Внизу Дин обнаружил Стаффи, который сердито заталкивал в подсобку уборочную машину.
– Подумать только, – возмущался уборщик, – снова застряла в решетке радиатора! Не подоспей я в последнюю минуту, пришлось бы его менять. – Стаффи уныло покачал головой. – Эти машинки хороши, только если все идет как по маслу, а чуть что не так, от них никакого проку. То ли дело в старые времена, Джон.
Стаффи захлопнул дверь подсобки и раздраженно повернул ключ.
– Стаффи, ты хорошо знал Ламонта Стайлза?
Уборщик сосредоточенно тер усы.
– А то как же, мы ведь росли вместе! Вы-то чуток постарше, у вас была своя компания.
Дин задумчиво кивнул.
– Я помню, Стаффи. Странно, что только мы с тобой остались в нашем городе, а остальные упорхнули.
– Ламонт уехал в семнадцать. Его ничего здесь не держало. Мать умерла, отец спился, а сам он едва сводил концы с концами. В те времена никто и не думал, что из него выйдет что-нибудь путное.
– Нелегко приходится мальчишке, если против него ополчился весь город.
– Еще бы! – согласился уборщик. – Все были против него. Уезжая, он сказал мне, что когда-нибудь вернется и всем им покажет. Тогда я решил, что он просто бахвалится, как свойственно юнцам.
– Ты ошибался, – сказал Дин.
– Еще как, Джон.
Потому что спустя тридцать лет Ламонт действительно вернулся. Вернулся в свой пустой дом на Кленовой улице, мужчина лет пятидесяти, еще крепкий и бодрый, несмотря на белоснежную шевелюру и смуглую кожу, задубевшую под жаркими лучами далеких звезд, вернулся из странствий между мирами и планетами.