– Ну, теперь можно и поговорить. Но сперва хлебни глоток. Знаешь, все эти годы я вроде как ждал твоего появления. То есть не то чтобы ждал, когда ты появишься, а просто было интересно, появишься или нет.
– Боялся моего появления.
– Ну, может, и не без того, но не очень. Разумеется, я несколько смущен, но…
Он оборвал фразу на полуслове. Я отхлебнул шотландского и напомнил:
– Я спрашивал о Мэри.
– Она не появится, – покачал он головой. – Отправилась в противоположном направлении.
– Ты имеешь в виду – в прошлое?
– Точно. Поговорим о ней чуть позже.
– Я смотрю, конструкция пропала. Я заглушил ее?
– Заглушил.
– Я все думал, может Леонард или Старик Пратер…
Он пожал плечами:
– Леонард – вряд ли. Не тот случай. А Старик Пратер… Ну, видишь ли, Пратер этим никогда не занимался. Он вообще никогда ничем не занимался, всегда держался в сторонке. Он оставался только наблюдателем – таков был стиль его жизни, в этом и заключалась его функция. В его распоряжении были люди, выполнявшие его…
– Понял, – перебил я. – Значит, вы его уволокли. Где он теперь?
– Он? Ты имеешь в виду двигатель?
– Вот именно.
– В данный момент в корпусе астрофизики.
– Я что-то не припоминаю…
– Просто он новый. Это первый новый корпус в учебном городке за последние пятьдесят лет. Да еще космодром.
Я приподнялся в кресле, затем снова сел.
– Космодром?..
– Чарли, мы побывали в системе Центавра и на 61-й Лебедя.
– Кто – мы?
– Именно мы. Институт Енотова Ручья.
– Значит, он работает?
– Как зверь.
– Звезды… – произнес я. – Боже мой, мы достигли звезд! Знаешь, когда мы встретились той ночью на холме… В ту ночь я готов был кричать звездам, что мы идем им навстречу. И что же вы там нашли?
– В Центавре – ничего. Там просто три звезды. Это, конечно, любопытно, но планет нет, даже в виде обломков, планетная система так и не сформировалась. В Лебеде планеты есть, целых двенадцать штук, но приземлиться некуда: одни являются метановыми гигантами, на других еще не закончился процесс формирования коры, а одна так близко от своего солнца, что там лишь зола да пепел.
– Значит, другие планеты все-таки существуют.
– Да, миллионы, миллиарды солнечных систем. По крайней мере, мы так считаем.
– Ты все время говоришь «мы». А как насчет остальных? Что думает правительство?
– Чарли, ты не понял: этим открытием владеем только мы и больше никто.
– Но…
– Понимаю. Они пытались, но мы ответили «нет». Не забывай, что мы частный институт. Сюда не вложено ни гроша из федеральных денег, или денег штата, или любых других…
– Енотов Ручей, – выдавил я, задохнувшись от такой неожиданной перспективы. – Добрый старый Енотов Ручей, всегда полагавшийся только на самого себя…
– Пришлось разработать систему безопасности, – самодовольно продолжал Кирби. – Весь участок буквально опутан самыми разными сенсорами, детекторами и охраной. Это влетает в копеечку.
– Ты сказал, что двигателя здесь нет. Значит, вы смогли построить другие.
– Без проблем. Мы разобрали его на детали, зарисовали их, измерили и сфотографировали. Зарегистрировали все до последнего миллиметра. Мы можем построить сотни таких двигателей, да только…
– Ну?
– Мы не знаем, как он работает, так и не уловили принцип.
– А Леонард?
– Леонард умер, уже много лет назад. Покончил жизнь самоубийством. Но я не уверен, что даже если бы он был жив…
– Еще одно. Вы не решились бы возиться с двигателем, если бы не нашли способ изолироваться от эффекта времени. Мы со Стариком Пратером потыкались вокруг этой…
– Разум, – кратко ответил Кирби.
– То есть как это – разум?
– Ну, помнишь наш ночной разговор? Я сказал, что создаю…
– Разумную машину! – воскликнул я – Ты это хотел сказать?
– Да, именно это. Искусственный интеллект. В ту ночь я почти завершил работу.
– Значит, Мэри была на верном пути. В тот вечер за обедом она сказала: «Мысль». Телепатическая мысль, нацеленная на двигатель. Видишь ли, вещь должна быть нематериальной. Мы напрочь вывихнули мозги, но так ни к чему и не пришли, хотя догадывались, что какой-нибудь изолятор должен существовать.
И я умолк, ожидая, пока информация как-то уляжется в сознании.
– Правительство наверняка подозревает, – наконец промолвил я, – откуда у вас этот двигатель – из разбившегося космического корабля.
– Да, корабль был, и они заполучили достаточно данных, чтобы в конце концов понять, как он был устроен. Отыскали и немного органической материи – достаточно, чтобы получить отчетливое представление о пассажирах. Правительство, разумеется, подозревает, что был и двигатель, хотя не уверено в этом. А мы не признались в находке. По нашей версии, мы его просто изобрели.
– Но ведь они с самого начала должны были догадаться, что затевается нечто странное, – заметил я. – Хотя бы потому, что мы с Мэри пропали и это надо было как-то объяснить. Не столько из-за меня, сколько из-за Мэри, которая кое-что значила на этом свете.
– Мне стыдно признаться… – Кирби действительно выглядел несколько смущенным. – Мы ничего такого не говорили, но постарались обставить все так, чтобы казалось, будто вы убежали на пару.
– Вот за это Мэри вряд ли сказала бы вам спасибо.
– Что бы там ни было, – заметил он в свое оправдание, – в студенческие годы вы с ней встречались.
– Ты говорил, что Мэри отправилась в прошлое. Откуда вы знаете об этом?
Он немного помолчал, но потом все-таки ответил вопросом на вопрос:
– Помнишь нашу ночную беседу?
– Мы говорили о твоей разумной машине, – кивнул я.
– Не только. Я говорил, что человека по имени Крамден на свете никогда не было, что пожертвования приходили от кого-то другого, но приписывались несуществующему Крамдену.
– И какое это имеет отношение к нашему вопросу?
– Об этом вспоминал Старик Пратер. Он рассказывал мне о вашем споре, закончившемся то ли вытягиванием соломинок, то ли бумажек из шляпы, или чем-то в этом роде. Леонард был против. Говорил, что заглушать двигатель подобным образом большой риск. А Мэри соглашалась, что это риск, и твердила, что любит рисковать.
Он запнулся и взглянул на меня. Я покачал головой.
– Все равно не улавливаю. Какое это имеет значение?
– Ну, позже оказалось, что она настоящий игрок и притом удачливый при игре ва-банк. Она выиграла на бирже целое состояние. С той поры о ней почти никто не слыхал. Она себя не афишировала.
– Постой-постой! Она интересовалась экономикой. Прослушала несколько курсов и читала какие-то труды. Интересовалась экономикой и музыкой. Меня всегда удивляло, что она избрала именно этот институт…
– Точка в точку. Я и сам часто раздумывал об этом по ночам, и вот оно как обернулось. Ты представляешь, каких дел может натворить человек вроде Мэри, да с ее подготовкой, если его забросить на сто лет назад? Ориентируется в экономической структуре, знает, что покупать, когда войти в дело и когда выйти. Конечно, не во всех деталях, а в общем, благодаря знанию истории.
– Это твои предположения или факты?
– Есть и факты, хотя и не очень много. Всего несколько, но их вполне достаточно для квалифицированной оценки.
– Итак, малышка Мэри Холланд залетела в прошлое, сколотила себе состояние, пожертвовала его на Институт Енотова Ручья…
– Более того. Разумеется, был сделан первоначальный взнос, с которого все и началось. А затем, пятнадцать лет назад, почти одновременно с появлением машины времени, пошли дополнительные пожертвования, находившиеся на депозите нью-йоркского банка на протяжении многих лет с распоряжением о выплате в указанное время. Довольно кругленькая сумма. На этот раз было указано и имя пожертвователя: Женевьева Лэнсинг. По тем скудным сведениям, которые мне удалось собрать, это была эксцентричная старуха, великолепная пианистка, никогда не игравшая на публике. А эксцентричной ее считали за то, что в те времена, когда никто об этом даже не задумывался, она была твердо убеждена, что в один прекрасный день люди полетят к звездам.
Я промолчал, он тоже не вымолвил больше ни слова, а лишь тихо встал, извлек из бара бутылку и снова наполнил стаканы.
Наконец я заерзал.
– Она знала. Знала, что на постройку космического корабля и космодрома потребуются дополнительные вложения.
– На это они и пошли. И назвали корабль «Женевьева Лэнсинг». Мне ужасно хотелось назвать его «Мэри Холланд», но я не осмелился.
Я допил виски и поставил стакан на стол.
– Вот что, Кирби. Ты не мог бы принять меня на денек-другой? Мне надо как-то освоиться. Боюсь, что сразу мне будет не по себе.
– Мы в любом случае не сможем тебя отпустить. Нельзя допустить, чтобы ты вернулся. Не забывай, вы с Мэри Холланд удрали пятнадцать лет назад.
– Но не могу же я вечно торчать здесь! Если ты считаешь, что так нужно, я возьму другое имя. Думаю, что спустя столько лет меня никто не узнает.
– Чарли, тебе не придется просто торчать здесь. У нас есть для тебя работа. Быть может, из всех живущих на свете эту работу можешь выполнить только ты.
– Не представляю…
– Я же говорил, что мы можем строить двигатели времени. Мы можем использовать их, чтобы путешествовать к звездам, но не знаем принципа их работы. Мириться с этим нельзя. Работа выполнена меньше чем наполовину. Все только начинается.
Я медленно встал.
– Значит, все-таки теперь Енотов Ручей и я навеки неразлучны.
Он протянул мне руку:
– Чарли, мы рады, что ты нашел свой дом.
Пока мы трясли друг другу руки, я вдруг понял, что вовсе не обязан всю жизнь торчать в Енотовом Ручье – когда-нибудь я отправлюсь к звездам.
Спокойной ночи, мистер Джеймс
1
Он воскрес из небытия. Он обрел сознание, выйдя из бессознательности.
Он вдыхал запахи ночи и слышал шепот росших на набережной деревьев, и ветерок, заставлявший деревья шептать, оглаживал его добрыми бесплотными пальцами. Как будто окружающий мир проверял, целы ли у него кости, нет ли ссадин и ушибов.