тому что ему подобные бестии – обычные обитатели зоопарка, специально привезенные на Землю, чтобы их разглядывали и изучали представители жестокого человеческого рода.
Джеймс молча стоял у ограды.
Гендерсон Джеймс. Тридцати шести лет, неженатый. Эксперт по психологии инопланетян. И нарушитель закона, запрещающего содержать в домашних условиях опасных неземных животных.
«Но почему я думаю о себе так? – пришла к нему мысль. – Почему стою тут столбом и пытаюсь разложить себя по полочкам? Инстинктивное желание постичь собственное „я“?.. В этом нет необходимости. Глупое это занятие – вычерчивать контуры своей психики. Глупо также продолжать эту охоту».
Джеймс вспомнил, как многие дни боролся со жгучим желанием приобрести пуудли, как воображал катастрофические последствия поражения в этой борьбе. Если бы к нему не явился старый контрабандист и за бутылкой отменного вина из созвездия Волка не заявил, что за определенную – конечно же, головокружительную – сумму может привезти живого пуудли в хорошем состоянии, ничего не случилось бы. Джеймс был уверен, что у него самого никогда бы не возникла идея добыть столь опасного зверя. Но того бывалого капитана он знал давно и ценил за прежние сделки. Этот человек не упускал возможности зашибить деньгу хоть честным, хоть нечестным способом, но на него всегда можно было положиться. Он делал то, за что ему платили, а после держал рот на крепком замке.
Джеймс решил заполучить пуудли, потому что это самый необычный зверь в Галактике и его уникальные повадки, будучи разгаданы, позволили бы найти оригинальные подходы к инопланетным умам и характерам, дополнить новыми главами многосложный научный труд. Но затея эта, при всех сулимых ею выгодах, была чрезвычайно рискованной, и теперь риск вырос стократ, потому что зверь вырвался на волю. Даже не вообразить, сколько родится потомков у этого первого выводка, который может появиться с часу на час. Наверное, такая прорва, что они сотрут с лица земли все человеческое население или по меньшей мере сделают планету непригодной для ее законных хозяев.
Такой мир, как Земля с миллионами ее жителей, – легкая добыча для хищных клыков и управляющих этими клыками хищных умов. Пуудли будут охотиться не ради утоления голода и даже не из-за безумной кровожадности, а по той единственной причине, что они абсолютно убеждены: опасность для их рода не исчезнет, пока на Земле существует иная разумная жизнь. Это борьба за выживание – так дерется загнанная в угол крыса… Вот только пуудли – не крыса. Если и можно его куда-то загнать, то разве что в смертоносную растерянность его рассудка.
Когда земляне попытаются переловить расплодившихся хищников, те разбегутся по всей планете, на это им хватит ума. Они знают, как действуют ружья, капканы и яды; они будут непрестанно плодиться. Каждый из них ускорит процесс почкования, чтобы на смену погибшему сородичу появлялись десятки, если не сотни новых.
Джеймс бесшумно перелез через ограду и сполз на топкое дно. Прикончив чудище, смотрители осушили ров. Наверняка собираются очистить его от ила, но пока не дошли руки.
Он медленно, осторожно побрел по жиже, чавкая подошвами. Добрался до каменистого склона – это островок, окруженный рвом.
Несколько мгновений Джеймс стоял, упираясь ладонями в мокрые валуны и сдерживая дыхание, чтобы не мешало прислушиваться. Зверь, завывавший в потемках, уже угомонился; кругом царила мертвая тишина. Впрочем, Джеймсу это лишь казалось. Вскоре он различил слабые звуки – сновали в траве и кустах насекомые, шелестели листья высившихся за рвом деревьев, издали доносились хриплые вздохи спящего города.
И тут на Джеймса накатил страх. Страх, порождаемый этой ненастоящей тишиной, этим топким рвом, этой грудой влажных камней.
Пуудли чрезвычайно опасен. Не только потому, что он силен и ловок, но и потому, что разумен. Насколько разумен – неизвестно. Но он несомненно способен размышлять, замышлять, планировать. Он может говорить, хоть его речь и не похожа на человеческую… Возможно, она даже лучше человеческой. Ведь он не просто произносит слова – он умеет передавать эмоции. Пуудли приманивает жертву, посылая в ее разум свои мысли. Зачаровывает ее мечтами и иллюзиями, а потом разрывает ей горло. Ему ничего не стоит усыпить человека мурлыканьем, погрузить его в самоубийственное бездействие. Или даже свести с ума одной-единственной молниеносной мыслью, внедрив в мозг нечто столь чуждое и отвратительное, что сознание сжимается в тугой комок и застывает в таком состоянии – как часы с перекрученной и сломавшейся пружиной.
Пуудли мог разродиться давным-давно, но терпел, откладывал почкование до дня своего побега. Джеймс уже не сомневался, что хищник замышлял остаться на Земле. Остаться, чтобы завоевать ее. И он готов безжалостно расправиться с любым, кто попробует сорвать его план.
Ладонь опустилась, коснулась револьвера, Джеймс ощутил, как затвердели непроизвольно челюстные мышцы. И в этот миг он обрел азарт и решимость, каких не бывало никогда прежде. Он полез по склону, находя опоры для рук и ног, мелко дыша, прижимаясь к камням. Двигался быстро, уверенно и бесшумно, потому что необходимо было взобраться наверх, прежде чем пуудли узнает о чужом присутствии.
Должно быть, пуудли сейчас расслаблен, сосредоточен на своих заботах, поглощен процессом рождения многочисленного потомства, которому в скором времени предстоит беспощадный крестовый поход, зачистка планеты от потенциальных врагов… То есть от всех мыслящих существ, кроме пуудли.
Но это если логово зверя здесь, а не в каком-нибудь другом уголке города.
Джеймс – единственный человек, пытающийся думать как пуудли, и дело это не из легких и приятных. К тому же невозможно узнать, насколько хорошо оно ему удается. Остается лишь надеяться, что его логика достаточно жестока и изощренна.
Скрюченные пальцы нашли траву. Джеймс поглубже утопил их в дерне и с усилием протащил свое тело через последние футы каменного склона.
Он лежал на чуть пологой поверхности и напряженно слушал, пытаясь уловить признаки опасности. Изучил землю перед собой, прощупав каждый квадратный фут. Вдали сияли фонари, освещая дорожки зоопарка. Джеймс преодолевал ров в кромешной тьме, но и здесь, на островке, хватало теней, в которых мог таиться враг.
Пядь за пядью Дреймс продвигался, то и дело замирая, чтобы разведать местность непосредственно перед собой. В окаменевшем кулаке он сжимал револьвер. Малейшее движение, любая выпуклость рельефа помимо камня, кочки или кустика вызывали желание открыть огонь.
Минуты казались часами, глаза саднило от напряженного высматривания, а решимость и азарт исчезли без следа, осталась лишь воля, жесткая, как натянутая тетива. В разум просачивалась боязнь неудачи, а вместе с ней полностью созревшее, до сего момента отторгавшееся понимание того, что эта неудача может означать – не только для всего мира, но и для чести и достоинства человека по имени Гендерсон Джеймс.
Осознав эту роковую перспективу, он понял, как следует поступить, если окажется, что пуудли не прячется здесь и нет ни малейшего шанса найти его и убить. Надо обратиться к властям. Сообщить в полицию, написать в газеты, выступить по радио – любым способом предупредить горожан…
И разоблачить себя – человека, чье тщеславие и самонадеянность поставили жителей Земли под удар врага, замышляющего отнять у них планету.
Люди просто-напросто не поверят. Люди будут смеяться над ним, пока смех не превратится в кровавый кашель разорванных глоток. Джеймса прошиб пот при мысли о цене, которую заплатит не только этот город, но и целый мир, прежде чем убедится в его правдивости.
Послышался шорох, возникло черное пятно на фоне еще более густой черноты.
В кустах перед Джеймсом, не далее чем в шести футах, встал со своей лежки пуудли. Джеймс вскинул револьвер, палец напрягся на спусковом крючке.
«Не делай этого, – заговорил в его мозгу пуудли. – Я пойду с тобой».
Палец надавил с расчетливой медлительностью, и револьвер подпрыгнул, но в этот самый миг по сознанию бичом хлестнул ужас. Не дольше секунды продержался в уме Джеймса кошмарный посыл, раздирающий мозг заряд мерзости, – и улетел прочь, как отрикошетившая пуля.
– Слишком поздно, – проговорил Джеймс, и его голос дрожал, и дрожал его мозг, и дрожало тело. – Надо было атаковать сразу. Ты потерял драгоценные секунды. Если бы не промедлил, то опередил бы меня.
«Как просто, – подумал Джеймс. – Гораздо проще, чем я ожидал».
Пуудли мертв или умирает, и миллионам ни о чем не подозревающих жителей Земли больше не грозит гибель. И ничто не грозит самому Гендерсону Джеймсу. Он не будет опозорен, не лишится той скромной крепости, которую построил за годы, чтобы укрыться от беспощадных глаз общества. Нахлынула волна облегчения – и сошла: ни пульса, ни дыхания, только страшная слабость.
«Глупец, – заговорил пуудли, и близость смерти туманила его слова в мозгу Джеймса. – Глупец, однодневка, дубликат…»
Он умер, и Джеймс ощутил это. Ощутил, как ушла жизнь и осталась только пустота.
Джеймс медленно поднялся на ноги. Казалось, его разбил паралич. Поначалу он решил, что это из-за случившегося. Ведь он познал смерть – таившаяся в мозгу у пуудли, она только что тянула к нему руки.
Пуудли хотел его заморочить. Увидел револьвер и попытался вывести Джеймса из равновесия, а в следующий миг атаковал разрывающей разум мыслью. Но задел лишь самый краешек мозга. Промедли Джеймс еще хотя бы миг, с ним было бы покончено. Ослабни хоть чуть-чуть палец на спусковом крючке…
Наверняка пуудли знал, что логика подскажет Джеймсу искать его в зоопарке. Но похоже, слишком уж презирал охотника – не пытался выследить, не устроил засаду, даже логова своего не покинул. Ждал, пока Джеймс едва не споткнулся об него. И это странно, ведь пуудли с его сверхъестественными психическими способностями должен был угадывать каждый шаг преследователя. С момента своего побега ежесекундно выяснять, что у Джеймса на уме.