И Джеймс знал об этой его способности… Стоп! Нет, он узнал только сейчас, в эту самую минуту, – но теперь кажется, будто был осведомлен в самом начале.
«Что же со мной творится? – подумал он. – Что-то неправильное. Я должен был знать, что не застану пуудли врасплох, но я не знал. А он знал о моем приближении – и мог бы с легкостью прикончить меня в любой момент, после того как я вылез из рва».
«Глупец, – сказал пуудли. – Глупец, однодневка, дубликат…»
Дубликат!
Джеймс ощутил, как из него – Гендерсона Джеймса – уходят воля, и личность, и твердое, не подвергавшееся прежде сомнению восприятие себя как Гендерсона Джеймса, человека. Словно кто-то перерезал нитку, и Джеймс – кукла-марионетка – безвольно обмяк на сцене.
Так вот почему он не застал пуудли врасплох! Два Гендерсона Джеймса! Пуудли контактировал с одним из них, с оригиналом, с настоящим Гендерсоном Джеймсом, и знал о каждом его шаге, и был уверен, что пребывает в безопасности, пока тот далеко. Пуудли не подозревал о существовании второго Гендерсона Джеймса, подкрадывающегося к нему в ночи.
Гендерсон Джеймс, дубликат.
Гендерсон Джеймс, однодневка.
Гендерсон Джеймс – сегодня ты есть, а завтра тебя не будет.
Да, его не оставят в живых. Оригинальный Гендерсон Джеймс не допустит, чтобы его копия продолжала существовать. Даже если бы он допустил, не позволило бы общество. Дубликатам дается очень короткий срок, и нужны они для весьма особых задач. А когда задача выполнена, дубликату обязательно открывается горькая правда: теперь ему конец.
Теперь ему конец… Да, в буквальном смысле. С глаз долой, из сердца вон. Его прикончат безжалостно и хладнокровно – так отрубают голову курице.
Он подошел в темноте к пуудли и опустился на колено, провел рукой по его телу. Ладонь тут и там натыкалась на бугорки. Но этим созревшим почкам уже не дано полопаться, исторгнув выводок детенышей.
Джеймс встал.
Дело сделано, пуудли мертв, орда чудовищ не вырвалась на свободу. Можно возвращаться домой.
Домой?
Ну конечно, эта мысль записана в его мозгу. Так он должен теперь поступить. Вернуться в дом на Саммер-авеню, где поджидают палачи. Безмятежно, ни о чем не подозревая пойти навстречу гибели.
Его создали для выполнения одной конкретной задачи. Еще час назад он учитывался в чьих-то планах, а теперь стал не нужен. Бесполезен. Избыточен.
«Нет, минуточку! – сказал он себе. – А что, если я не дубликат? Ведь я не чувствую себя дубликатом».
И это правда. Он чувствует себя Гендерсоном Джеймсом. Он и есть Гендерсон Джеймс. Живет на Саммит-авеню. Незаконно добыл неземного зверя, известного под названием пуудли, чтобы разговаривать с ним, исследовать его реакции, измерять параметры его разумности, раскрывать силу, глубину и направленность его нечеловечности. Конечно, он совершил несусветную глупость, но тогда казалось исключительно важным понять враждебную инопланетную психику.
«Я человек», – сказал он себе.
И это действительно так, но данный факт ровным счетом ничего не значит. Конечно, он человек. Гендерсон Джеймс – человек, и его копия не отличается от оригинала. Копия создана с учетом всех его черт, повторена даже самая малейшая деталь.
И тем не менее, сколь бы точно ни совпадал дубликат с оригиналом, сколь бы полноценной личностью ни ощущал он себя, это все же новый человек. Он способен постигать и думать, и однажды ему станет известно все, что известно оригиналу.
Но все-таки ему требуется время, какой-то короткий срок, чтобы прийти к полному раскрытию заложенных в него знаний, чтобы разобраться с опытом, содержащимся в его мозгу. Сперва он будет искать ощупью и хвататься за самые важные, самые необходимые сведения. Когда же выяснит, что он собой представляет, перестанет шарить вслепую во мгле и уверенно протянет руку к тому, чего он хочет.
Именно так было с Джеймсом. Он шарил вслепую. Поначалу его рассудку давались только самые простые, базовые истины и факты.
Я человек.
Я на планете по имени Земля.
Я Гендерсон Джеймс.
Я живу на Саммит-авеню.
Прошло немало времени, вспомнилось ему, прежде чем удалось извлечь из глубин мозга цель его существования. Найти и уничтожить пуудли. До сих пор он не смог разыскать в потайных закоулках сознания серьезные причины, вынудившие Гендерсона Джеймса пойти на огромный риск – взяться за изучение столь свирепой и коварной твари. Конечно, причины были, их не могло не быть, и вскорости они станут ясны, все до единой.
Вот только… если он Гендерсон Джеймс, оригинал, то он уже должен знать эти причины. Потому что они – часть его жизни, часть его самого. Нет необходимости выискивать их в затуманенных недрах разума.
И пуудли, конечно же, понял, что есть два Гендерсона Джеймса. Он следил за одним, а пришел другой. Не нужно обладать таким изощренным умом, как у пуудли, чтобы догадаться об этом.
«Если бы он не сказал, – подумал Джеймс, – я бы так никогда и не узнал правду. Если бы он сразу умер и не успел выкрикнуть оскорбление, я бы остался в неведении. И сейчас шагал бы к своему дому на Саммит-авеню».
Он стоял, охваченный тоской одиночества, обдуваемый ветром, на островке в окружении рва. Во рту было горько.
Джеймс коснулся ногой мертвого пуудли.
– Прости, – сказал он. – Я жалею, что убил тебя. Знал бы правду, не сделал бы этого.
Жестко выпрямив спину, он пошел прочь.
3
Джеймс остановился на углу, в густой тени. Через улицу в полуквартале высился особняк.
На втором этаже в одном из окон горел свет, а еще сиял фонарь у ворот и освещал дорожку к крыльцу.
«Как будто дом ждет возвращения хозяина», – подумал Джеймс.
А ведь именно так и есть. Держа на коленях руки, старушка легонько покачивается в скрипучем кресле-качалке… В руках под пледом – дробовик.
У Джеймса задралась губа в полуоскале. Он не двигался, смотрел на дом. «Да за кого они меня принимают? Прямо на виду расставили западню и не сомневаются, что я в нее попадусь?»
И тут Джеймс вспомнил. Ну конечно: они уверены, что он считает себя настоящим Гендерсоном Джеймсом, единственным и неповторимым. Не дубликатом. Ждут, когда он войдет в дверь, нимало не сомневаясь, что это его дом. Ну в самом деле, как он мог узнать правду?
Его произвели на свет для того, чтобы он выполнил работу за оригинала. Совершил убийство. Должно быть, оригинал не согласился рисковать своей шеей. Или не захотел пачкать руки.
А может, все совсем не так. Может, для этой задачи требовались двое: оригинал – чтобы отвлечь бдительный разум пуудли, а дубликат – чтобы подкрасться незамеченным и нанести смертельный удар?
Какова бы ни была причина, второй Гендерсон Джеймс существует. Его создали за большие деньги по образцу Гендерсона Джеймса первого. Гигантские кладовые знаний, удивительные технологии, глубочайшее понимание органической химии, психологии человека, процессов его жизнедеятельности – и вот вам Гендерсон Джеймс номер два. Закон допускает такое в определенных обстоятельствах… например, в интересах государственной политики. Но есть жесткие условия, и одно из них требует прекратить существование дубликата после выполнения им задачи, ради которой он создается.
Как правило, это условие выполнить несложно, поскольку дубликат не подозревает о том, что он дубликат, не знает своей судьбы, не принимает мер, чтобы защититься от близкой смерти.
Дубликат морщил лоб, силясь решить этическую головоломку.
Он жив, и ему хочется остаться в живых. Жизнь оказалась слишком сладка на вкус, слишком приятна, чтобы отказаться от нее и уйти в небытие, из которого он вышел… Небытие ли? Может ли теперь он, причастившийся жизни, надеяться на существование после смерти, как надеется любой человек? Есть ли у него, как у любого человека, право на гарантии и блага, сулимые религией и верой? Он попытался вспомнить что-нибудь о религии и вере, но всплывавшие знания были обрывочны и увертливы. Возможно, ясность наступит позже, когда нейронный архивариус в мозгу обретет способность оперировать знаниями, унаследованными дубликатом от оригинала.
В душе зашевелилась злость: как же несправедливо, что ему дано лишь несколько жалких часов жизни, позволено узнать, как эта жизнь прекрасна – только для того, чтобы миг спустя расстаться с ней. Поистине нечеловеческая жестокость. Такой жестокости не бывало прежде, она порождена извращенным сознанием технологизированного общества, которое мерит человеческое существование исключительно мерками механической и физической целесообразности, бестрепетной рукой отбрасывая любую частичку социума, которая не выполняет определенной функции.
«Эта жестокость, – сказал себе Джеймс, – не только в лишении жизни, но и в одарении ею».
Конечно, главный виновник – его оригинал. Это он приобрел пуудли и позволил ему сбежать. Допустив ошибку, он не смог ее исправить самостоятельно и был вынужден заказать дубликат.
И тем не менее разве можно взвалить на него всю вину за случившееся?
Может, следует испытывать благодарность к нему за то, что позволил дубликату просуществовать несколько часов, узнать, что собой представляет жизнь? Вот только сомнительно, что за такое стоит благодарить…
Джеймс стоял и смотрел на дом.
Светится окно кабинета рядом с хозяйской спальней. Там Гендерсон Джеймс – оригинал – дожидается известия о том, что дубликату пришел конец. Какое же легкое это дело – сидеть и ждать. Приговорив к смерти человека, которого ты в глаза не видывал, даром что он создан в точности по образу и подобию твоему. Куда сложнее было бы расправиться с ним, глядя в глаза… Трудно убить того, кто в других обстоятельствах мог бы стать для тебя больше чем братом. Плоть от плоти твою, кровь от крови, разум от разума…
А ведь и правда, такой человек мог бы принести тебе огромную практическую пользу. Он мыслит в точности как и ты, он без малого твое второе «я». Ведь ты же, по сути, удвоился.
Ну в самом деле, что мешает это устроить? Пластическая хирургия, плата за секретность, и вот уже твой дубликат – совсем другая личность. Подмазать чиновников, выправить фальшивые документы… Ничего невозможного. Гендерсон Джеймс, дубликат, решил, что такая идея способна заинтересовать Гендерсона Джеймса, оригинал. По крайней мере, хотелось на это надеяться.