Теперь он уже шел не торопясь: у него очень болели ноги, от голода сосало под ложечкой.
Он должен вернуться к зданию во что бы то ни стало. Вдруг он осознал, что сделать это необходимо, но еще не понял, почему он должен так поступить, откуда в нем эта страстная устремленность.
Как будто он что-то забыл там и теперь надо идти и разыскать забытое. «Я что-то забыл», – не шло у него из головы. Но что он мог забыть? Ничего, кроме боли, сознания, что он неизлечимо болен, и маленькой капсулы с ядом в кармане, которую он решил раздавить зубами, когда боль станет невыносимой.
Он полез в карман, но капсулы там уже не было. Она исчезла вместе с бумажником, перочинным ножом и часами. «Теперь уже все равно, – подумал он, – капсула мне больше не нужна».
Он услышал позади себя торопливые шаги и, поняв, что догоняют именно его, резко обернулся.
– Питер! – крикнула Мэри. – Питер, мне показалось, что это вы. Я так бежала за вами.
Он стоял и смотрел на нее, не веря своим глазам.
– Где вы пропадали? – спросила она.
– В больнице, – ответил Питер. – Я убежал оттуда. Но почему вы…
– Нас эвакуировали, Питер. Пришли и сказали, что нужно уехать. Часть наших расположилась лагерем в той стороне парка. Папа просто из себя выходит, но я понимаю его: нас заставили уехать в самый сенокос, да и жатва скоро.
Она запрокинула голову и посмотрела ему в лицо.
– У вас такой измученный вид, – сказала она. – Вам опять плохо?
– Плохо? – переспросил он и тут же понял, что соседи, по-видимому, знают… что причина его приезда на ферму давным-давно известна всем, потому что секретов в деревне не бывает.
– Простите, Питер, – заговорила Мэри. – Простите. Не надо было мне…
– Ничего, – сказал Питер. – Все прошло, Мэри. Я здоров. Не знаю уж как и почему, но я вылечился.
– В больнице? – предположила Мэри.
– Больница тут ни при чем. Я поправился еще до того, как попал туда. Но выяснилось это только в больнице.
– Может быть, диагноз был неправильный?
Он покачал головой:
– Правильный, Мэри.
Разве можно говорить с такой уверенностью? Мог ли он, а вернее, врачи, сказать определенно, что это были злокачественные клетки, а не что-нибудь иное… не какой-нибудь неизвестный паразит, которого он, сам того не ведая, приютил в своем организме?
– Вы говорите, что сбежали? – напомнила ему Мэри.
– Меня будут искать. Полковник и майор. Они думают, что я имею какое-то отношение к машине, которую нашел. Они думают, я ее сделал. Они увезли меня в больницу, чтобы проверить, человек ли я.
– Какие глупости!
– Мне нужно вернуться на ферму. Я просто должен вернуться туда.
– Это невозможно, – сказала ему Мэри. – Там всюду солдаты.
– Я поползу на животе по канавам, если надо. Пойду ночью. Проберусь сквозь линию заграждения. Буду драться, если меня увидят и захотят задержать. Выбора нет. Я должен попытаться.
– Вы больны, – сказала она, с беспокойством вглядываясь в его лицо.
Он усмехнулся:
– Не болен, а просто хочу есть.
– Тогда пошли.
Она взяла его за руку. Он не тронулся с места.
– Скоро за мной начнется погоня, если уже не началась.
– Мы пойдем в ресторан.
– Они отобрали у меня бумажник, Мэри. У меня нет денег.
– У меня есть деньги, которые я взяла на покупки.
– Нет, – сказал он. – Я пойду. Теперь меня с пути не собьешь.
– И вы в самом деле идете туда?
– Это пришло мне в голову только что, – признался он, смущаясь, но в то же время почему-то уверенный, что его слова не просто безрассудная бравада.
– Вернетесь туда?
– Мэри, я должен.
– И думаете, вам удастся пробраться?
Он кивнул.
– Питер, – нерешительно проговорила она.
– Что?
– Я вам не буду обузой?
– Вы? Как так?
– Если бы я пошла с вами?
– Но вам нельзя, вам незачем идти.
– Причина есть, Питер. Меня тянет туда. Как будто в голове у меня звенит звонок – школьный звонок, созывающий ребятишек.
– Мэри, – спросил он, – на том флаконе с духами был какой-нибудь символ?
– Был. На стекле, – ответила она. – Такой же, как и на вашем нефрите.
«И такие же знаки, – подумал он, – были в письмах».
– Пошли, – решил он вдруг. – Вы не помешаете.
– Сначала поедим, – сказала она. – Мы можем потратить деньги, которые я взяла на покупки.
Они пошли по дороге рука об руку, как два влюбленных подростка.
– У нас уйма времени, – сказал Питер. – Нам нельзя пускаться в путь, пока не стемнеет.
Они поели в маленьком ресторане на тихой улице, а потом пошли в магазин. Купили буханку хлеба, два круга копченой колбасы, немного сыра, на что ушли почти все деньги Мэри, а на сдачу продавец дал им пустую бутылку для воды. Она послужит вместо фляги.
Они прошли городскую окраину, пригороды и оказались в поле; они не торопились, потому что до наступления темноты не стоило забираться слишком далеко.
Наткнувшись на речушку, они уселись на берегу, совсем как парочка на пикнике. Мэри сняла туфли и болтала ногами в воде, и оба были невероятно счастливы.
Когда стемнело, они пошли дальше. Луны не было, но в небе сияли звезды. И хотя Мэри с Питером спотыкались, а порой плутали неведомо где, они по-прежнему сторонились дорог, шли полями и лугами, держались подальше от ферм, чтобы избежать встреч с собаками.
Было уже за полночь, когда они увидели первые лагерные костры и обошли их стороной. С вершины холма были видны ряды палаток, неясные очертания грузовиков, крытых брезентом. А потом они чуть не наткнулись на артиллерийское подразделение, но благополучно скрылись, не нарвавшись на часовых, которые, наверное, были расставлены вокруг лагеря.
Теперь Мэри с Питером знали, что находятся внутри эвакуированной зоны и должны пробраться сквозь кольцо солдат и орудий, нацеленных на здание.
Они двигались осторожнее и медленнее. Когда на востоке забрезжила заря, они спрятались в густых зарослях терновника на краю луга.
– Я устала, – со вздохом сказала Мэри. – Я не чувствовала усталости всю ночь, а может, не замечала ее, но теперь, когда мы остановились, у меня больше нет сил.
– Мы поедим и ляжем спать, – сказал Питер.
– Сначала поспим. Я так устала, что не хочу есть.
Питер оставил ее и пробрался сквозь чащу к опушке.
В неверном свете разгоравшегося утра перед ним предстало здание – голубовато-серая громадина, которая возвышалась над горизонтом подобно тупому персту, указующему в небо.
– Мэри! – прошептал Питер. – Мэри, вот оно!
Он услышал, как она пробирается сквозь заросли.
– Питер, до него еще далеко.
– Знаю, но мы пойдем туда.
Припав к земле, они разглядывали здание.
– Я не вижу бомбы, – сказала Мэри. – Бомбы, которая висит над ним.
– Она слишком далеко.
– А почему именно мы возвращаемся туда? Почему только мы не боимся?
– Не знаю, – озабоченно нахмурившись, ответил Питер. – В самом деле, почему? Я возвращаюсь туда, потому что хочу… нет, должен вернуться. Видите ли, я выбрал это место, чтобы умереть. Как слоны, которые ползут умирать туда, где умирают все слоны.
– Но теперь вы здоровы, Питер.
– Какая разница… Только там я обрел покой и сочувствие.
– А вы забыли еще о символах, Питер. О знаке на флаконе и нефрите.
– Вернемся, – сказал он. – Здесь нас могут увидеть.
– Только наши подарки были с символами, – настаивала Мэри. – Ни у кого больше нет таких. Я спрашивала. На всех других подарках не было знаков.
– Сейчас не время строить предположения. Пошли.
Они снова забрались в чащу.
Солнце уже взошло над горизонтом, косые лучи его проникали в заросли, кругом стояла благословенная тишина нарождающегося дня.
– Питер, – сказала Мэри. – У меня слипаются глаза. Поцелуйте меня перед сном.
Он поцеловал ее, и они прижались друг к другу, скрытые от всего мира корявыми, сплетшимися низкорослыми кустами терновника.
– Я слышу звон, – тихо проговорила Мэри. – А вы слышите?
Питер покачал головой.
– Как школьный звонок, – продолжала она. – Как будто начинается учебный год и я иду в первый класс.
– Вы устали, – сказал он.
– Я слышала этот звон и прежде. Это не в первый раз.
Он поцеловал ее еще раз.
– Ложитесь спать, – сказал он, и она заснула сразу, как только легла и закрыла глаза.
Питера разбудил рев; он сел, сон как рукой сняло.
Рев не исчез, он доносился из-за кустов и удалялся.
– Питер! Питер!
– Тише, Мэри! Там что-то есть.
Теперь уже рев приближался, все нарастая, пока не превратился в громовой грохот, от которого дрожала земля. Потом снова стал удаляться.
Полуденное солнце пробивалось сквозь ветви. Питер почуял мускусный запах теплой земли и прелых листьев.
Они с Мэри стали осторожно пробираться через чащу и, добравшись почти до самой опушки, сквозь поредевшие заросли увидели мчащийся далеко по полю танк. Ревя и раскачиваясь, он катил по неровной местности, впереди задиристо торчала пушка, и весь он был похож на футболиста, который рвется вперед.
Через поле была проложена дорога… А ведь Питер твердо знал, что еще вечером никакой дороги не было. Прямая, совершенно прямая дорога вела к зданию, покрытие ее было металлическим и блестело на солнце.
Далеко слева параллельно ей была проложена другая дорога, справа – еще одна, и казалось, что впереди все три дороги сливаются в одну, как сходятся рельсы железнодорожного пути, уходящего к горизонту.
Их пересекали под прямым углом другие дороги, и создавалось впечатление, будто на земле лежат две тесно сдвинутые гигантские лестницы.
Танк мчался к одной из поперечных дорог; на расстоянии он казался крохотным, а рев не громче гудения рассерженной пчелы.
Он добрался до дороги и резко пошел юзом в сторону, будто наткнулся на что-то гладкое и неодолимо прочное, будто врезался в прозрачную металлическую стену. Было мгновение, когда он накренился и чуть не перевернулся, однако этого не произошло, ему удалось выровняться; он дал задний ход, потом развернулся и загромыхал по полю, назад к зарослям.