Наклонившись вперед, Грант напряженно внимал.
– Вы хотите сказать, что хирургические коррекции, которым подвергались собаки, дали устойчивый результат? Что появились наследственные признаки?
Вебстер покачал головой:
– Не будем забегать вперед. Наверное, лет через двадцать я смогу вам ответить.
Он взял со стола бутылку бренди и протянул Гранту.
– Спасибо, – сказал тот.
– Неважно у меня с гостеприимством, – произнес Вебстер, – так что наливайте себе сами. – Он поднес стакан к огню. – Материал мне достался отменный. Собака умна. Вы даже не представляете, насколько она умна. Обычная, взятая с улицы, запоминает полсотни слов, а то и больше. Способные выучить сто – не редкость. Добавьте еще сто, и получите пригодный для общения словарь. Вы, наверное, заметили, что Натаниэль использует простые слова? Практически бейсик-инглиш.
Грант кивнул:
– Один-два слога. Натаниэль сказал, что очень многие слова ему не произнести.
– Мы сейчас в самом начале пути, – проговорил Вебстер. – Так много еще предстоит сделать… Например, освоить чтение. Собака видит не так, как мы. Я экспериментирую с линзами, пытаюсь исправить зрение, но если не получится, попробую другой способ. Ведь и человек может приспособиться к зрению собаки – например, печатать книги, которые она будет читать.
– А собаки? – спросил Грант. – Что сами они об этом думают?
– Собаки? – переспросил Вебстер. – Грант, хотите верьте, хотите нет, но им сейчас живется очень весело. – Глядя в огонь, он добавил: – Храни их Бог.
Вслед за Дженкинсом Грант поднялся по лестнице на второй этаж, где ждала гостевая комната. Когда он проходил в полуоткрытую дверь, раздался голос:
– Гость, это ты?
Грант остановился и резко развернулся.
– Пожилой джентльмен, сэр, – шепотом объяснил Дженкинс.
– Спать хочешь? – спросил старик.
– Не очень.
– Ну так заходи.
Томас Вебстер сидел на кровати, опираясь на подушки. Он заметил, что Грант уставился на его полосатый колпак.
– Лысею, – прохрипел старик, – голова мерзнет. Так-то я шляпу ношу, но в постели с ней неудобно. – И заорал на Дженкинса: – Какого черта стоишь? Не видишь, ему нужно выпить?
– Хорошо, сэр. – И Дженкинс исчез.
– Сядь, – велел Томас Вебстер. – Сядь и послушай. Мне болтовня поможет уснуть. Да и не каждый день мы тут видим новые лица.
Грант сел.
– О моем сыне что думаешь? – спросил старик.
Столь неожиданный вопрос поставил Гранта в тупик.
– Ну… он молодец. Такую работу с собаками проделал…
Томас захихикал:
– Ох, уж эти его собаки! Я тебе рассказывал, как Натаниэль со скунсом сцепился? Конечно, не рассказывал, мы же едва парой слов обменяться успели… – Он водил руками по одеялу, длинные пальцы нервно щипали ткань. – Чтоб ты знал, у меня еще один сын есть, Аллен. Или попросту Аль. Нынче он далеко от Земли – там, куда еще никто не забирался. Летит к звездам.
– Знаю, – кивнул Грант. – Читал. Экспедиция к альфе Центавра.
– Мой папаша был хирургом, – сказал Томас Вебстер. – Хотел, чтобы я пошел по его стопам. Должно быть, здорово горевал, когда я выбрал другой путь. Но был бы он жив сейчас, гордился бы нами.
– Не стоит вам тревожиться из-за сына, – произнес Грант. – Он…
Гневный взгляд старика заставил его умолкнуть.
– Я собственными руками сделал ему корабль! Сконструировал, проследил за строительством. Если бы дело было только в навигации, я бы не сомневался, что он долетит до цели. Но мой мальчик не промах, через сам ад эту лоханку проведет! – Старик сел чуть повыше; колпак, задев о подушку, сдвинулся набок. – Есть и другая причина верить, что он благополучно слетает туда и обратно. Раньше как-то не приходило в голову, но давеча я вспомнил и спросил себя: что бы это значило? Неужели… – Он сделал паузу, чтобы перевести дух. – Только не подумай, что я суеверный.
– Конечно, вы не суеверны, – сказал Грант.
– Уж не сомневайся, – кивнул Вебстер.
– Какое-то предзнаменование? – предположил Грант. – Предчувствие? Интуитивная догадка?
– Ничего подобного! – заявил старик. – Знание! Я почти убежден, что выбран Провидением. Что мое жизненное предназначение – построить корабль, который отправится к звездам. Кто-то решил – или что-то решило, – что настало время человечеству выйти в дальний космос и я должен слегка подсобить с этим.
– Вы так говорите, будто есть серьезная причина для подобной уверенности, – сказал Грант. – Будто случилось некое событие, дающее основание верить в успех экспедиции.
– В точку! – воскликнул Вебстер. – Именно о таком событии я и толкую. А случилось оно двадцать лет назад, на лужайке перед этим самым домом.
Он сел еще чуть повыше, одышливо засопел:
– Я был совершенно раздавлен. Рухнула мечта, жизнь была потрачена впустую. Основной принцип достижения необходимой для межзвездных полетов скорости, на который делалась ставка, оказался ложным. И что хуже всего, я ведь знал, что стою в шаге от открытия! Требовалась сущая мелочь, одна-единственная поправка в теории, чтобы все заработало. Но мне никак не удавалось понять, в чем же загвоздка.
Сижу это я, стало быть, на лужайке и горе горюю, а передо мной лежит черновая схема. Я с ней не расставался, повсюду носил с собой, надеялся, что однажды взгляну, и меня осенит: да вот же она, ошибка! Ты же знаешь, как это бывает.
Грант кивнул.
– И тут появляется человек. Из горцев. Знаешь, кого мы зовем горцами?
– Конечно.
– Так вот, подходит этот парень, неуклюжий, расхлябанный. Ковыляет с таким видом, будто не бывает у него в жизни ни забот, ни хлопот. Останавливается рядом, заглядывает через плечо и интересуется, что это тут у меня.
«Космический двигатель», – отвечаю.
Он тянет руку к чертежу, и я отдаю. «Ну посмотри, – думаю, – все равно же ни черта не поймешь».
А он возвращает чертеж и тычет в одно место пальцем. Потом разворачивается и чешет прочь, а я сижу и таращусь вслед. До того обалдел, что ни слова сказать не смог, даже просто окликнуть его.
Старик сидел с прямой спиной, в нелепо скошенном колпаке, и глядел в стену. Снаружи вдоль стрех дул ветер, глухо завывал. И было у Гранта ощущение, что в этой хорошо освещенной комнате присутствуют призраки. Хотя в призраков он не верил.
– Вы его разыскали? – спросил Грант.
Старик отрицательно качнул головой:
– Как в воду канул.
Появился Дженкинс со стаканом, поставил его на прикроватный столик.
– Сэр, я еще приду, – обратился он к гостю. – Отведу вас в вашу комнату.
– Не нужно, – сказал Грант. – Просто скажи, где она.
– Как пожелаете, сэр, – произнес робот. – Третья отсюда. Я включу там свет и оставлю дверь открытой.
Мужчины посидели молча, слушая удаляющиеся шаги по лестнице. Старик взглянул на стакан с виски, прочистил горло:
– Эх, жалко, Дженкинс мне выпивку не принесет.
– Берите мою, – предложил Грант. – Я все равно не хочу.
– Правда не хочешь?
– Нисколечки.
Старик потянулся за стаканом, хлебнул, шумно выдохнул:
– То, что надо! А мое виски Дженкинс разбавляет – доктор велел.
Было в доме Вебстеров что-то такое странно-неуютное, отчего чувствуешь себя чужим: ты будто голый в этих шепчущихся о чем-то своем стенах.
Сев на кровать, Грант расшнуровал ботинки, сбросил их на ковер.
Этот робот, служивший четырем поколениям семьи и говорящий о давно умерших так, будто не далее как вчера приносил им стаканчик виски. Этот старик, беспокоящийся о корабле, что плывет в космической мгле вне Солнечной системы. Этот мужчина, мечтающий о появлении нового биологического вида, который пойдет лапа об руку с человеком к своей неведомой судьбе.
И над всем этим возвышается призрак Джерома А. Вебстера. Он ни разу не упомянут, но он, несомненно, здесь, человек, бросивший в беде друга, хирург, не исполнивший свой врачебный долг.
Джувейн, марсианский философ, был в шаге от величайшего открытия, но умер, потому что Джером А. Вебстер не смог оставить свой дом, не смог разорвать цепи агорафобии, которыми был прикован к нескольким квадратным милям земной поверхности.
В одних носках Грант подошел к столу, куда Дженкинс положил его рюкзак. Распустил завязки, распахнул горловину, достал пухлую папку. Вернувшись на кровать, вывалил кипу бумаг, зарылся в них.
Бланки, исписанные листы. Сотни человеческих жизней, запечатленных на бумаге. Не только события, о которых рассказали люди, и ответы на вопросы Гранта, но и уйма всякой всячины, увиденной и услышанной в каждом доме, где ему случилось провести часок, а то и денек.
Люди, которых Грант разыскивал в этой горной глуши, принимали его радушно. Из-за его профессии. Из-за того, что он приходил пешком, усталый и исцарапанный ветками, с рюкзаком за плечами. Не было в нем ничего от современности, способной насторожить их, вызвать отчуждение. Да, это самый утомительный способ проведения переписи, но единственный, позволяющий решить задачу, которую поставил перед собой Всемирный комитет.
Где-нибудь когда-нибудь вот эти бланки, что лежат на кровати, и заполненные другими счетчиками, будет изучать кто-нибудь вроде Гранта и обнаружит то, что искал, чью-то линию судьбы, отклонившуюся от общего потока судеб. Явную поведенческую аномалию, сделавшую одну жизнь не похожей на другие жизни.
Конечно, человеческие мутации совсем не редкость. Многие из них на слуху, известны мутанты, достигшие высокого положения в обществе. Например, большинство членов Всемирного комитета. Но качества и способности этих мутантов развивались в рамках миропорядка, под неосознаваемым воздействием среды, которая формировала мысли и реакции, приводя их в некое соответствие с мыслями и реакциями обычных людей.
Мутанты появлялись всегда, иначе бы не развивался человеческий род. Но еще каких-то сто лет назад они не считались таковыми. Их называли великими бизнесменами, великими учеными, великими жуликами. А то и чудиками, уродцами, которых человечество, не терпевшее отклонений от нормы, могло только презирать или жалеть.