Те, кому повезло, адаптировались к окружающей среде, подчинили свои неординарные психические способности общепринятым поведенческим шаблонам. Но эти шаблоны, удобные для обычных людей, вязали мутантов по рукам и ногам, уменьшали их возможности, не позволяли принести максимальную пользу обществу.
Даже сейчас общество, пусть и бессознательно, ограничивает известные ему возможности мутантов, не дает им вырваться из накатанной колеи логики.
Но где-то на планете живут те, к кому, пожалуй, применимо слово «сверхчеловек». Их десятки, если не сотни, и на них никогда не влияли жесткие условия сложного общественного бытия. Вне накатанной колеи их способности развивались свободно.
Грант извлек из папки тонюсенькую стопку скрепленных листов и чуть ли не благоговейно прочел название: «Незавершенная философская концепция Джувейна и соответствующие примечания».
Нужен разум, не знавший логической колеи, разум, не опутанный четырехтысячелетней паутиной человеческого мышления, чтобы забрать из мертвой руки марсианского философа однажды поднятый им факел. Тот самый факел, что осветил дорогу для новых представлений о жизни и цели – дорогу прямую и легкую. Джувейн верил, что его философия позволит разуму за два поколения одолеть путь длиной в сто тысяч лет.
Джувейн умер, а здесь, в этом самом доме, человек доживал в страданиях свой век, внемля голосу покойного друга, скрываясь от суда обманутого в своих надеждах человечества.
Снаружи кто-то осторожно поскребся в дверь. Грант резко выпрямился, напряг слух. Раздался голос – тихий бархатистый скулеж.
Грант торопливо запихал бумаги в папку и подошел к двери. Едва приотворил ее, в комнату скользящей черной тенью юркнул Натаниэль.
– Оскар не знает, что я здесь, – сообщил пес. – Задаст мне, если узнает.
– Кто такой Оскар?
– Робот. Наша нянька.
Грант ухмыльнулся, глядя на пса:
– Натаниэль, зачем пришел?
– Хочу говорить с тобой, – ответил пес. – Ты здесь уже со всеми говорил. С Брюсом, с Дедой. Только со мной не говорил, а ведь это я тебя привел.
– Ладно, – сказал Грант. – Валяй, говори.
– Ты беспокоишься.
Грант наморщил лоб:
– Может, и так. Мы, люди, всегда чем-нибудь обеспокоены. Натаниэль, тебе бы уже следовало это знать.
– Ты беспокоишься из-за Джувейна. Совсем как Деда.
– Это не беспокойство, – возразил Грант. – Просто любопытство. И надежда.
– А почему этот Джувейн вас беспокоит? – спросил Натаниэль. – И кто он такой? И…
– Да никто. В смысле, он умер давным-давно. Сейчас Джувейн – просто идея. Проблема, вызов. То, о чем можно думать.
– Я умею думать, – с гордостью заявил Натаниэль. – Много думаю иногда. Но я не должен думать, как человек. Так Брюс сказал. Он сказал, что у меня должны быть собачьи мысли, а люди пусть думают по-своему. Он сказал, что собачьи мысли ничуть не хуже людских, а может, и куда лучше.
Грант кивнул с серьезным видом:
– Да, Натаниэль, в этом что-то есть. Тебе действительно следует думать не так, как это делают люди. Тебе…
– Есть много такого, о чем собаки знают, а люди – нет, – хвастливо заявил Натаниэль. – Мы видим и слышим то, что не видит и не слышит человек. Иногда по ночам мы воем, и люди нас ругают за это. Но если бы они видели и слышали то же, что и мы, спятили бы от страха. Брюс говорит, что у нас… Как это?..
– Ясновидение?
– Да, правильно, – подтвердил Натаниэль. – Я не все ваши слова выучил.
Грант взял со стола пижаму.
– Натаниэль, ты не против переночевать со мной? Можешь спать в ногах кровати.
Пес уставился на человека:
– Ого! Ты не шутишь?
– Конечно. Если мы – собаки и люди – собираемся стать партнерами, то нам следует прямо сейчас начинать на равных условиях.
– Не бойся, я не испачкаю белье, – пообещал Натаниэль. – Оскар меня сегодня мыл. – Он поскреб лапой за ухом. – Ну, может, пару блох не выловил.
Грант растерянно смотрел на атомный пистолет. Удобная штука, применимая в самых разных качествах, от зажигалки до смертоносного оружия. Может прослужить тысячу лет, защищена от неправильного обращения, если верить рекламе. Еще ни разу не отказывала.
Грант направил пистолет на землю, энергично потряс. Не помогло. Аккуратно постучал им о камень – результат тот же.
Тьма окутала нагромождение холмов. Откуда-то из глубины речной долины донесся дикий смех совы. На востоке зажигались первые звезды – мелкие, тусклые, – а на западе от солнца осталось лишь зеленоватое сияние над горизонтом.
Под валуном был сложен костерок, и еще груду хвороста Грант собрал поблизости, чтобы хватило на всю ночь. Но если не заработает пистолет, огня не будет.
Грант тихо выругался, подумав о холодной ночевке и ужине всухомятку.
Он снова, уже сильнее, постучал пистолетом о камень. Без толку.
В потемках хрустнул сучок, и Грант взвился на ноги.
Возле черного ствола одного из лесных великанов, упиравшихся макушкой в сумеречный небосвод, угадывалась высокая, мосластая, нескладная фигура.
– Привет, – сказал Грант.
– Что-то не ладится, чужак?
– Пистолет… – начал отвечать Грант и сразу прикусил язык.
Этому типу совсем не нужно знать, что перед ним безоружный.
Человек подошел, протянул руку:
– Сломался, да?
Грант почувствовал, как из его ладони выскользнула рукоятка пистолета.
Человек опустился на землю, завозился, похмыкивая. Грант всматривался изо всех сил, но в сгущающейся мгле чужие руки были всего лишь чернильными пятнами, то и дело затмевающими блеск металла.
Щелчки, скрежет. Незнакомец шумно втянул воздух и рассмеялся. Снова скрежетнуло, и человек встал, протянул пистолет.
– Теперь порядок, – сказал он. – Может, даже лучше, чем было.
И снова хруст сучка под ногой.
– Эй, подождите! – вскричал Грант, но незнакомец не остановился – среди призрачных деревьев двигался столь же призрачный человеческий силуэт.
По телу Гранта пошел озноб, вызванный вовсе не холодом ночи. От этого озноба застучали зубы, зашевелились волосы на затылке, руки покрылись гусиной кожей.
И ни звука, кроме шепота ручья – узенького потока, бегущего рядом с бивуаком.
Дрожа, Грант опустился на колени рядом с кучкой хвороста, нажал на спуск. Вынырнул язычок голубоватого пламени, сучья загорелись.
Старого Дэйва Бакстера Грант застал сидящим на изгороди и пыхающим трубкой с коротким чубуком, почти утонувшей в его усах.
– Здорово, чужак, – сказал Дэйв. – Залезай, посиди со мной.
Грант забрался на изгородь, лицом к полю, где кукуруза уже была убрана, но весело золотились тыквы.
– Гуляешь? – спросил Дэйв. – Или вынюхиваешь чего?
– Вынюхиваю, – признался Грант.
Дэйв вынул трубку изо рта, сплюнул, снова зажал мундштук зубами. Усы опасно облегли чашечку.
– Копальщик?
– Нет, – ответил Грант.
– Был тут парняга года четыре, а может, пять назад, – сказал Дэйв, – так он рыл что твоя кроличья такса. Отыщет место, где был когда-то город, и ну шуровать. Все жилы из меня вытянул: расскажи да расскажи про город. А что тут рассказывать? Слышал когда-то от деда название, но будь я проклят, ежели запомнил. У того парняги был целый ворох старых карт, он их все разворачивал да рассматривал, хотел понять, где тут что стояло, но, похоже, так и не понял.
– Искал антиквариат? – предположил Грант.
– Может быть, – кивнул старик. – Я-то изо всех сил старался держаться от него подальше. Хотя он был не хуже того, который искал проходившую тут когда-то дорогу. У этого тоже были карты. И ведь нашел, представляешь? Только я ему не сказал, что это была протоптанная коровами тропа. – Дэйв с хитрецой взглянул на Гранта и спросил: – Ты же не ищешь старые дороги, а?
– Не ищу, – подтвердил Грант. – Я перепись веду.
– Чего-чего?
– Перепись. Запишу твое имя, возраст и где живешь.
– Это еще зачем?
– Правительство хочет знать, – объяснил Грант.
– Правительство? – хмыкнул старик. – Мы тут про него давно забыли, с чего вдруг оно вздумало нам докучать?
– Никому оно докучать не будет, – сказал Грант. – Просто возьмет на заметку и, может, даже деньжат тебе подкинет. Кто знает?
– Ну, это совсем другое дело, – решил Дэйв.
Они сидели на ограде, как вороны, и глядели на поля. Над дымоходом прячущейся в солнечной низине крыши курился дымок, подкрашенный желтым березовым огоньком. Через бурое осеннее поле безмятежно текла извилистая речка, а за ней ярус за ярусом поднимались горы, позолоченные листвой кленов.
Сидя на ограде, Грант впитывал сгорбленной спиной осеннее солнце, вдыхал запахи стерни.
Чем не житье, сказал он себе. Хорошие урожаи, дрова под рукой, кругом вволю дичи. Сущий рай.
Он глянул на сидящего рядом старика, на испещрившие его лицо добрые морщинки и попытался позавидовать его судьбе, этой немудрящей пасторальной жизни, родственнице историческим временам американского Фронтира.
Да, американский Фронтир – со всеми его радостями, но не с бедами.
Дэйв вынул трубку изо рта, указал ею на поле.
– Работы еще прорва, – сообщил он, – да кому ее поручишь? От пацанов никакого проку, им бы на охоте целыми днями пропадать или на рыбалке. А машины ломаются. Что-то Джо давненько не появлялся. Вот уж кто с машинами в ладах, так это Джо.
– Твой сын?
– Не. Чокнутый малый, живет где-то в лесу. Придет, починит, что сломалось, и снова его ни слуху ни духу. Лишнего слова не скажет, даже «спасибо» от тебя не подождет. Дед говорил, что Джо давно в наших краях поселился, еще мальчишкой. С тех пор так и приходит на ферму, коль нужда в его помощи возникает.
У Гранта аж дух захватило:
– Погоди-ка! Неужели это один и тот же человек? Быть того не может!
– Да в том-то и дело, – сказал старик. – Парень, ты не поверишь, но с того дня, когда я его в последний раз видел, он ничуточки не постарел. Такой вот странный типчик. О нем каких только баек не ходит! Дед все рассказывал, как Джо игрался с муравьями.