– Это компенсируется… – сказал Риггз. – Ваша семья…
– Они приходят ко мне. – Янг поморщился словно от отвращения. – Тысячи и тысячи молодых отпрысков, называющих меня Прадедом и Предком, просят у меня советов, но практически никогда им не следуют. Я не знаю даже малой их части, но слушаю их и подробно объясняю запутанное родство, что делает меня занудой в их глазах. Все это ново для них и старо, чертовски старо для меня.
– Предок Янг, – сказал Станфорд. – Вы видели, как человек с Земли уносится к отдаленным звездным системам. Вы видели, как человеческая раса с одной планеты расселяется на тысячи планет. Вы принимали в этом участие. Неужели вы не испытываете хотя бы некоторого удовлетворения?..
– Вы играете абстракциями, – перебил его Янг. – Все это касается только меня… определенной специфической массы протоплазмы в форме двуногого существа, называемого, как это ни смешно, Эндрю Янгом. Я был бескорыстен всю свою жизнь. Я мало просил для себя. Но сейчас становлюсь совершенным эгоистом и прошу рассмотреть мое дело как персональную проблему, а не как расовую абстракцию.
– Признаете вы это или нет, – возразил Станфорд, – но данная проблема отнюдь не персональная. И ее непременно следует решить раз и навсегда во имя спасения всей расы.
– Но именно это я и пытаюсь втолковать вам, – мгновенно отреагировал Янг. – Это проблема, с которой вам самим обязательно предстоит столкнуться. Однажды вы решите ее, но пока просто обязаны сделать поправку на тех, перед кем она уже стоит.
– Подождите немного, – посоветовал председатель Риггз. – Кто знает… Сегодня, завтра…
– Или через миллион лет! – резким тоном прервал его Янг и вышел – высокий энергичный человек, чьи шаги от гнева стали быстрыми, тогда как обычно он ступал неторопливо и устало.
Конечно же, существовал один шанс.
Но надежды было мало.
Как человек может вернуться на почти шесть тысяч лет назад и уловить наконец то, чего никогда не понимал?
Эндрю Янг помнил все. Помнил так четко, как будто это случилось сегодня утром. Каким прекрасным и великолепным казалось происходящее! Чувство счастья было новым и ярким, как крыло синей птицы апрельским утром или как скромные лесные цветы после проливного дождя.
Он был мальчиком, он видел синюю птицу, но не мог подобрать слова, чтобы описать ее и дать ей название. Он лишь показывал на нее своими маленькими пальчиками и складывал губы, словно говоря: «Ух ты!»
«Однажды, – думал он, – она была у меня в руках, а я даже не имел понятия, что это такое и как это ценно. Сейчас-то я знаю ей цену, но, увы, она исчезла – покинула меня в тот день, когда я стал думать как человеческое существо. Первая взрослая мысль слегка отстранила ее, вторая отодвинула еще дальше, и, наконец, она исчезла куда-то, только не знаю куда».
Он сидел в кресле в маленьком дворике, выложенном каменными плитами, и чувствовал, как солнечные лучи проникают сквозь дымку в ветвях деревьев, уже почувствовавших весну и постепенно раскрывавших нежные листья.
«Что-то другое… – размышлял про себя Эндрю Янг. – Что-то, не родственное человеку. Маленький зверек, который мог выбирать свой путь из множества дорог. И конечно же, мой выбор оказался неправильным. Я выбрал путь Человека. Но был и другой путь. Должен был быть – я уверен. Прекрасный путь домового или, может быть, даже эльфа. Это звучит сейчас глупо и по-детски, но так было не всегда.
Я выбрал путь человека, потому что меня подвели к нему. Меня толкали на него, как овцу в стаде.
Я вырос и потерял то, что имел».
Он сел и напряженно задумался, стараясь проанализировать события и понять, что же именно он искал и чему не было названия – разве только: «счастье». Счастье – состояние существования, а не та вещь, которую можно получить обратно или схватить. Он мог вспомнить, что это за чувство. С глазами, открытыми в настоящем, он мог вспомнить красоту дня в прошлом, его божественную чистоту, великолепие красок, которые сияли так ярко, как никогда потом, как будто не прошло и дня с момента Творения и мир до сих пор был по-новому ясен. Конечно, он и был новым. Он должен был быть таковым для ребенка. Но это не объясняет всего – не объясняет бездонности видения, познания и веры в красоту и божественность нового чистого мира. Это не объясняет нечеловеческого восторга, вызванного открытием, что существуют цвета, чтобы видеть, запахи, чтобы чувствовать, и мягкая зеленая трава, чтобы до нее дотрагиваться.
«Я безумен, – сказал себе Янг. – Или становлюсь безумным. Но если безумие приведет меня обратно к пониманию того странного ощущения, которое я испытывал в детстве, к тому, что было потеряно, я приму безумие».
Он откинулся в кресле, по-прежнему не открывая глаз и уносясь мыслями в прошлое.
Мальчик сидел на корточках в углу сада. С грецких орехов опадали листья, похожие на дождь из шафранного золота. Он поднял один, но тот выскользнул из его пальцев, потому что детские руки были еще пухленькими и с трудом удерживали предметы. Он попытался снова и на этот раз схватил лист за черенок. Теперь он видел, что это не просто пятно желтизны: лист был изящным, с множеством маленьких прожилок. Мальчик держал лист так, что солнце просвечивало сквозь него золотым светом.
Он присел на корточки с зажатым в руке листом и замер от наступившей вдруг тишины. Потом он услышал шорох лежавших вокруг прихваченных морозом листьев, которые словно шептали ему тихо о том, как они проплыли по воздуху и вместе с другими своими золотыми собратьями нашли наконец постель.
В этот момент мальчик ощущал себя одним из этих листьев, частью шепотов, которые они издавали, частицей золотого сияния осеннего солнца и далекого синего тумана над холмом, тем, что возвышался над яблоневым садом.
Камень скрипнул под чьей-то ногой… Янг открыл глаза – и золотые листья исчезли.
– Сожалею, что побеспокоил вас, Предок, – сказал мужчина. – Мне было назначено на это время. Я бы не побеспокоил вас, если бы знал…
Янг укоризненно уставился на него, не произнося ни слова.
– Я ваш родственник, – пояснил пришедший.
– Ну, в этом можно не сомневаться, – откликнулся Янг. – Вселенная переполнена моими потомками.
Человек слушал его со смирением.
– Конечно, иногда вы можете быть недовольны нами. Но мы вами гордимся, сэр! Поверьте, мы почитаем вас… Ни одна семья…
– Знаю, – перебил его Янг. – Ни в одной другой семье нет такого старого ископаемого, как я.
– Точнее – такого мудрого, – сказал мужчина.
Эндрю Янг фыркнул:
– Не мели чушь! Давай лучше послушаем, что ты скажешь, раз уж ты здесь.
Техник смущался и нервничал, но оставался почтительным. Все уважительно вели себя с предками, кем бы они ни были. Тех, кто был рожден на смертной Земле, теперь осталось немного.
Нельзя сказать, что Янг выглядел старым. Он выглядел как все люди, достигшие зрелости, а его прекрасное тело могло принадлежать и двадцатилетнему.
Техник выглядел изумленным.
– Но, сэр… это…
– Медвежонок, – закончил за него Янг.
– Да-да, конечно, вымерший земной вид животного.
– Это игрушка, – объяснил ему Янг. – Очень древняя игрушка. Пять тысяч лет назад у детей были такие. Они спали с ними.
Техник содрогнулся.
– Прискорбный обычай! Примитивный…
– Ну, это как посмотреть, – заметил Янг. – Я спал с ним много раз. Могу лично заверить вас, что в каждом таком медвежонке заключено целое море утешения.
Техник понял, что спорить бесполезно.
– Я могу сделать для вас прекрасную модель, сэр, – сказал он, стараясь изобразить энтузиазм. – Я создам механизм, способный давать простые ответы на ключевые вопросы, и, конечно, сделаю так, что медвежонок будет ходить, на двух или на четырех ногах.
– Нет! – отрезал Эндрю Янг.
– Нет? – На лице техника появилось удивленное и в то же время обиженное выражение.
– Нет! – повторил Эндрю Янг. – Мне не нужен хитроумный механизм. Я хочу, чтобы оставался простор для воображения. Неудивительно, что современные дети не обладают воображением. Теперешние игрушки развлекают их целым набором трюков и не способствуют развитию фантазии. Сами они не могут придумать ничего – за них все делают игрушки.
– Вы хотите, чтобы он был тряпичным, набитым внутри чем-то мягким? – печально спросил техник. – С торчащими в разные стороны гнущимися лапами?
– Точно, – согласился Янг.
– Вы уверены, что именно таково ваше желание, сэр? Я могу сделать изящную вещь из пластика.
– Нет, только тряпичный, – настаивал Янг. – И он должен рычать.
– Рычать, сэр?
– Именно. Ты понимаешь, о чем я говорю. Он должен рычать, когда трешь им лицо.
– Но никто в здравом уме не захочет тереть им лицо.
– Я захочу, – сказал Эндрю Янг. – И настаиваю на том, чтобы он был рычащим.
– Как пожелаете, сэр, – ответил, сдаваясь, техник.
– Когда ты закончишь с этим, мы поговорим о других моих задумках.
– Других задумках? – Техник бросил на него странный взгляд.
– Высокий стул, – продолжал Янг. – Детская кровать с сеткой. Мохнатая собака. И пуговицы.
– Пуговицы? – спросил техник. – Что такое пуговицы?
– Я все тебе объясню, – небрежно бросил Янг. – Это очень просто.
Когда Янг вошел в комнату, ему показалось, что Риггз и Станфорд уже поджидали его, словно знали, что он придет. Он не стал терять время на вступление и формальности. «Они знают, – сказал он себе. – Знают. Или полагают, что знают. И будут наблюдать за мной. Они наблюдали за мной с того момента, как я подал прошение, встревожились из-за того, что я задумал, или гадают, каков будет мой следующий шаг. Им известно даже то, чего я еще не делал. Они знают об игрушках, мебели и других вещах. Мне нет нужды рассказывать им о своих планах».
– Мне нужна помощь, – сказал он.
Они кивнули, как будто ожидали, что он попросит о помощи.
– Я хочу построить дом, – объяснил он. – Большой дом. Гораздо больше, чем обычный.
– Мы создадим необходимые проекты, – сказал Риггз. – Что-нибудь еще…