Мы пожали друг другу руки и сели за столик. Старик заказал кофе и пирожные.
Вскоре Радомир извлек из кармана рукопись и прочел нам свои стихи. Это были хорошие стихи. В них говорилось о гайдуках и корчмарках, о лунном сиянии в волшебную летнюю ночь. Неожиданные рифмы, богатый и яркий язык. Мы все поздравили поэта. А когда вышли из кондитерской, мой новый знакомый пригласил меня к себе.
— А где вы живете?
— Неподалеку отсюда, у парка Чишмиджиу, в гостинице «Астория». Идемте, я познакомлю вас с Ганей.
Я согласился.
В гостинице нас ждала молоденькая тоненькая барышня с русыми волосами и большими голубыми глазами.
— Ганя.
— Очень приятно.
— Это моя жена.
— Когда вы поженились?
— Прошлой зимой, как раз перед экзаменами на аттестат зрелости.
— Вы зарегистрировались?
— Любовь не нуждается в регистрации.
Он обнял Ганю и поцеловал ее. Девушка, судя по ее виду, была совершенно счастлива.
— У нас будет и ребенок, не так ли?
— Будет, Раду. Обязательно будет.
Прошли годы.
Я довольно часто встречал поэта и считал его своим другом, он тоже обращался со мной по-дружески. Мы часто виделись в университете, а по субботам — в доме профессора Михаила Драгомиреску.
Радомиру, как и многим другим молодым поэтам, покровительствовал старый профессор литературы, автор книги «Литературная наука». Одних он сделал ассистентами на своей кафедре, другим помог как-то иначе. Он был очень добрым человеком. Больше всего на свете он любил поэзию и, что не так уж часто встречается, любил и тех, кто эту поэзию создавал. Свою любовь он распространял даже на плохих поэтов.
Однажды Радомир позвал меня к себе. Он жил теперь в другом районе.
— Приходи, я познакомлю тебя с женой.
— Но ведь мы знакомы.
— Когда вы успели познакомиться?
— Ты разве забыл? Три года назад в гостинице «Астория». Кажется, ее зовут Ганя.
Поэт рассмеялся:
— Ганя? Вот это здорово! Ее звали Розика. Я прозвал ее Ганей, потому что это более поэтическое имя. «Ганя» Сенкевича, роман его молодости. Ты, наверно, читал…
— Да, читал. А что с Ганей?
— Ты хочешь сказать — с Розой?
— Да, с Розой, девушкой с большими голубыми глазами.
— Это было юношеское увлечение, не больше. Правда, она родила ребенка, но мы уже давно расстались. Теперь я женился по-настоящему. Приходи к нам.
Прошло еще несколько лет.
Радомир стал довольно известным поэтом и ассистентом профессора Михаила Драгомиреску. В университете я его больше не встречал, потому что давно перестал туда ходить. Мы как-то все реже виделись и в других местах. Но я следил за его стихами, печатавшимися в журналах. В них по-прежнему воспевались храбрые гайдуки, лунные ночи, любовь. И стихи были по-прежнему удачны. Но в последнее время Радомир стал писать и прозу. Она появлялась и в легионерских газетах и существенно отличалась от его нежных стихов. Это была грубая, вульгарная проза фашистского публициста.
Радомир стал заниматься политикой.
Встретившись случайно на улице или в кафе, мы раскланивались, иногда даже останавливались и обменивались незначительными фразами.
— Как поживаешь?
— Спасибо. Хорошо… Ты еще пишешь стихи?
— Пишу… А что ты скажешь о моей политической деятельности?
— Она мне не нравится.
— А мне жаль, что ты не с нами. Я буду министром.
— На здоровье.
— Тебя не интересует политика?
— Нет.
— Ты разве не хочешь стать депутатом, министром? Иметь большую власть?
— Нет.
— Странно…
— До свиданья.
— До свиданья.
— Ты бы еще подумал… Может, все-таки перейдешь к нам?
Проходят годы.
Политическая борьба осложняется. Я стал журналистом и выступаю против легионеров, против «Железной гвардии». Парламентские выборы. Страсти накаляются. Выстрелы. Убитые. Почти в каждом городе есть жертвы политических страстей.
За день до Нового года по радио разносится весть о злодейском убийстве премьер-министра И. Г. Дука бандой легионеров. Убийцы — соратники по партии поэта Радомира. Начинаются аресты легионеров. Новое правительство закрывает их газеты. Среди арестованных — несколько идеологов «Железной гвардии»: Никифор Крайник, Нае Ионеску, Драгош Пропопеску и… поэт Радомир. Все они обвиняются в сообщничестве с убийцами премьер-министра.
Тюрьма «Вакарешти».
«Дофтана».
«Жилава».
Полиция разыскивает главаря легионеров — Корнелиу Кодряну. Но не находит; Между легионерами, оставшимися на свободе, и правительством идут тайные переговоры. К тому времени, когда начался наконец суд над убийцами И. Г. Дука, правительство уже заключило тайное соглашение с партией, которая его убила.
На скамье подсудимых — трое убийц, непосредственные исполнители преступления, и их сообщники. Адвокаты яростно защищают убийц, и особенно их сообщников. Я уже сейчас не помню, в какой именно день на процесс явился в качестве свидетеля сам Корнелиу Кодряну. Он приехал в сопровождении полковника Зэвояну и после дачи свидетельских показаний преспокойно уехал на той же автомашине.
Сенсация.
— Видали, какой человек Кодряну? Сам явился на процесс.
— А почему бы ему не явиться, если он знал заранее, что ему ничто не угрожает?
Процесс продолжался еще несколько недель. Суд решил, что Кодряну непричастен к убийству. Непричастны и остальные легионерские вожди и идеологи. А Радомир? Его освободили еще задолго до суда.
Почему?
Он наивный поэт, который случайно занялся политикой. Он рассеянный, как все поэты. Вероятно, по рассеянности он и попал к легионерам. И по наивности. Молодежное движение с песнями, маршами и мистическими ритуалами — вот он и поддался. Как мог он знать, что в этом движении есть и террористы, которые собираются совершать политические убийства? Нет, он этого не знал — он ведь только поэт.
Радомир продолжал писать стихи. Только стихи. Жена родила ему девочку. И нежное сердце поэта умилилось. Отцовское счастье вдохновило. Радомир сел к столу и написал стихи.
Стихи, воспевающие нежность, невинность и обаяние его девчушки. Колыбельные песни для своей дочки. Из них составилась целая книга.
Я встретил его на площади у королевского дворца. Он пожал мне руку и спросил:
— Как поживаешь?
— Хорошо. А ты?
— У меня вышла книга.
Он извлек из портфеля книгу и тут же на улице начертал на первой странице дарственную надпись.
— Прочитай ее… Это стихи о моей девочке. Я очень дорожу ими.
Я беру книгу:
— Спасибо. Обязательно прочту сегодня же вечером. До свиданья.
Но он задерживает меня:
— Погоди. Я хочу тебе еще кое-что показать.
Он ищет в карманах и вынимает листок с каким-то текстом, отпечатанным на ротаторе.
— Что это такое?
— «Баллада о Никадорах».
— Каких Никадорах?
— О наших трех героях.
— Какие герои?
— Герои, которые наказали И. Г. Дука.
И, не глядя на меня, он начинает читать свою балладу, посвященную убийцам. Закончив чтение, он протягивает мне листок.
— Возьми. У меня много. Мы уже напечатали на ротаторе несколько тысяч экземпляров. И потихоньку распространяем их…
— Радомир, как ты мог это написать? Те трое, которых ты воспеваешь в своей балладе, — убийцы. Они убили человека…
Поэт удивлен:
— Они наказали подлеца. Для нас, легионеров, Никадоры — святые.
— Для меня Никадоры — вульгарные убийцы. И я не могу понять, как тот же поэт, который воспевает невинность и красоту маленькой девочки, может посвящать стихи убийцам.
— Ты наивен, дорогой мой. Поэзия — одно, а политика — другое.
— Может быть.
С того дня автор «Баллады о Никадорах» считал меня своим врагом. Когда мы встречались, он отводил глаза и не кланялся.
Шли годы.
Осень 1937-го.
Легионерское движение снова действует легально. Издает газеты и журналы, устраивает митинги. «Балладу о Никадорах» вывешивают на стенах. Правда, нет уже зеленых рубашек — они запрещены правительством. Зато каждый легионер носит в петлице зеленый крестик. Радомир написал гимн «Святая легионерская молодость». Молодой композитор Нелло Манзати (читай Ион Мынзату), автор модных танго, переложил стихи Радомира на музыку. Они стали официальным гимном «Железной гвардии».
Уши полицейских, по-видимому, заложены ватой. Они ничего не слышат. Они ничего не видят. Правда, «Железную гвардию» формально запретили после убийства И. Г. Дука. Но через некоторое время разрешили видному легионеру генералу Зизи Кантакузино-Граничеру создать новую партию под названием «Все для отечества». В эту партию записался и Корнелий Кодряну со всем своим штабом. Центральный клуб новой партии назывался «Зеленый Дом». Газеты партии выходили с зелеными заголовками, даже некоторые подписи печатались зеленым шрифтом.
Поэт Радомир тоже, конечно, член новой партии. За легионерский гимн Кодряну присвоил ему звание Легионерский командир. Под его командованием — несколько «ячеек», составляющих одну «семью». Он назвал ее «Луминица». Луминица — имя его дочери. Красивое имя. Я впервые встретил его в романе Чезаря Петреску «Затемнение». В ячейках семьи «Луминица» составляются черные списки. В них имена врагов «Железной гвардии» — журналистов, политических деятелей, не желающих поддерживать фашизм; коммерсантов, отказывающихся давать деньги на пропаганду фашистских идей, а также множества других людей, которые по той или иной причине считались врагами легионерского движения. В черных списках — тысячи имен. В тот день, когда легионеры захватят власть, они расправятся с теми, кто занесен в черные списки.
Радомир пишет и политические памфлеты. Они печатаются в легионерской газете «Буна вестире». И вот осенью 1937 года мне вдруг звонит по телефону Виктор Яманди:
— Я болею и сижу дома. Если у вас есть время, зайдите меня навестить. У меня есть к вам просьба…
Виктор Яманди недавно был министром. Но накануне выборов его почему-