— Замечательное блюдо. Только здесь его и умеют готовить по-настоящему. Если желудок и печень у тебя в порядке — попробуй.
— Я здоров, мадам Марица. Слава богу, совершенно здоров.
— Это хорошо. Значит, ты проживешь долго. Пожалуй, еще станешь таким же, как я… Это хорошо.
Стать таким, как она? То есть безобразной развалиной? А почему бы и нет? Кто не умирает в молодости, кто доживает до старости, неизбежно превращается в развалину. А я давно уже немолод. И скоро выйду из того возраста, который принято называть средним. Но я жив. Правда, не далее как позавчера я чуть было не умер. Однако смерть меня обошла. Я живу… Я снова курю… И снова чувствую голод… Впрочем, утолить его сегодня мне уже не удастся…
Время! Что же это такое — время? Но довольно о нем. Самое тягостное, пожалуй, то, что я не волен в своих воспоминаниях. Они приходят и уходят по каким-то своим, таинственным законам…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Итак, я находился в городе Телиу, в уездной больнице, и ждал возвращения Ороша, который должен был привести с собой доктора Дарвари. Надо было помочь раненому Цигэнушу. Хотя неизвестно, можно ли еще ему помочь.
Я продолжал свою прогулку по длинному больничному коридору. Отойдя несколько шагов от бронзового бюста боярина Доли, я остановился перед висевшей на стене фотографией. Это была очень странная фотография. На ней был виден старомодный экипаж начала века: высокие колеса, два мягких сиденья впереди и одно узкое, для кучера, сзади. На переднем сиденье развалился на кожаных подушках боярин Албу Доля Суровый в черном костюме и цилиндре на голове; на заднем — кучер в ливрее. Но где же лошади? На фотографии не было лошадей. И все же экипаж двигался… Вместо лошадей в него были впряжены люди. По шесть человек на каждой стороне дышла. Это были крестьяне, все босые, в узких белых портках, рваных рубахах и высоких кушмах. Внизу, под фотографией, я увидел надпись, сделанную тушью:
«Боярин Албу реставрировал церковь села Доли, воздвигнутую некогда его славными предками. Благодарные крестьяне везут его в город. Они сами запрягли себя в экипаж в знак любви и уважения к своему хозяину».
Я смотрел на фотографию. Я не мог оторвать от нее глаз. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я даже не услышал шагов человека, подошедшего сзади. Я услышал только, когда он заговорил:
— Интересная фотография, не правда ли? Моя жена не поверила своим глазам. Она англичанка. Я специально привел ее сюда, чтобы она тоже это видела… Замечательное фото.
— Да, товарищ префект, — ответил я, очнувшись. — Эта фотография, несомненно, представляет большой интерес.
Около префекта стоял молодой, но уже лысеющий брюнет с черными усиками, черными глазами и красными веками. Префект познакомил нас:
— Это доктор Дарвари! Товарищ Дарвари наш хирург, ему даже присвоили кличку мясник. — Префект хлопнул доктора по плечу и добавил: — У него хорошая рука, у нашего «мясника». Правда, тяжеловатая…
Доктор Дарвари протянул мне руку:
— Дарвари. Гораций Дарвари.
Только теперь я заметил в конце коридора и Лику Ороша. Он снимал с себя мокрый плащ.
Когда доктор Дарвари ушел осматривать Цигэнуша, префект Бушулянга спросил:
— Позвольте и мне удалиться! У меня, знаете ли, молодая жена, англичанка. Я бы не хотел заставлять ее ждать.
— Не надо оправдываться, — сказал Орош. — Ступайте туда, где вас ждут.
— Видите ли, — продолжал префект, — надо принять во внимание одно обстоятельство. У всех нас, я имею в виду тех, кто женился еще до победы над фашизмом, имеются известные трудности с женами. Они не понимают нашего нового ритма работы, не разбираются в новых формах нашей деятельности. Другими словами, у наших жен своя, старая психология, и трудно, очень трудно их в чем-нибудь переубедить. А как раз сегодня мы с женой приглашены в гости. Так что я вынужден с вами попрощаться. Передайте мой привет товарищу Цигэнушу. Я желаю ему скорейшего выздоровления.
Орош молчал. Я сказал вместо него:
— Мы передадим ваше пожелание. Спокойной ночи.
Префект ушел. Я спросил Ороша:
— Почему ты так долго?
— Я не мог найти Дарвари. Мобилизовал чуть ли не весь партийный актив и разослал людей по всему городу. Но Дарвари оказался за городом, в Тырнаве, за рекой, на чьей-то даче. Не так просто было увести его оттуда — шла крупная картежная игра… Судя по отзывам, Дарвари — хороший врач, однако нас он не любит. Однажды он сказал мне открыто: «Если б вы, коммунисты, не пришли к власти, я бы разбогател. Я сделал бы блестящую карьеру и в конце концов получил бы кафедру в университете».
Я усмехнулся:
— Кажется, он прав… Мы многим испортили карьеру. Но что делать? Иначе мы не могли.
В коридоре снова появился Дарвари. Он был уже в белом халате и белой шапочке и выглядел теперь совсем иначе, чем в обычном костюме. И разговаривал он иначе: с нарочитой сухостью и не глядя на собеседника.
— Я прошу вас пройти в операционную, — сказал он, — и поговорить с вашим другом. Ему нужно с вами посоветоваться. А потом сообщив мне о вашем решении. Ранение оказалось тяжелее, чем я думал. Это серьезный случай, очень серьезный…
Мы поспешили в операционную. Цигэнуш лежал на металлическом столе с обнаженной раной. И мы увидели его раздробленное колено. Оно выглядело ужасно. Но еще ужаснее был тяжелый, зловонный запах, который шел от раны.
Увидев нас, Цигэнуш сделал попытку приподняться:
— Доктор Дарвари уверяет, что нужно ампутировать ногу. По его словам, другого выхода нет. Во всяком случае, он не видит другого решения.
— Мрачноватое решение, — пробормотал Орош.
Доктор Дарвари стоял в дверях. Он все слышал.
— Что же прикажете делать? — спросил он сухо. — Ничего иного я предложить не могу, господин Орош. И я обязан вам сказать, что промедление опасно. Состояние пациента ухудшается, и он рискует жизнью…
— Значит, дело дрянь? — спросил Цигэнуш.
— Дрянь не дрянь, но положение серьезное.
Цигэнуш пристально посмотрел на нас:
— Что вы скажете?
Орош ответил:
— Вполне возможно, что доктор прав.
Цигэнуш помолчал. Потом он посмотрел на Дарвари и сказал совсем просто:
— Хорошо — я готов.
— Прекрасно, — сказал Дарвари.
Цигэнуш сделал попытку пошутить:
— Я как-то слышал, доктор, что в городе вас называют мясник… Ну что ж, освежуйте меня, если нет другого выхода.
Он говорил спокойно, он пробовал шутить, но лицо его сильно побледнело.
Доктор Дарвари ответил сухо и неприязненно:
— Я освежую вас по всем правилам науки, господин товарищ. И с максимальным искусством, на которое я способен… Надеюсь спасти вам жизнь.
Цигэнуш вздохнул:
— По правилам или без правил, а я останусь без ноги.
Дарвари продолжал еще суше:
— Другого выхода нет. И я надеюсь, вы, согласитесь, что лучше лишиться ноги, чем потерять жизнь.
— А знаете ли вы, что я очень любил танцевать? — неожиданно спросил Цигэнуш, и на лице Дарвари появилось выражение недоумения — он не понимал, шутит Цигэнуш или говорит серьезно.
А Цигэнуш продолжал:
— И моей невесте нравилось, как я танцую. Когда у нас бывало свободное время, мы вместе шли на танцы… Там мы иногда встречались и с товарищами…
— Для танцев ваша невеста найдет себе другого партнера, — сострил доктор. — А что касается встреч с товарищами, то вам теперь не нужно уединяться. Теперь вы хозяева. Вся страна в вашем распоряжении… Не только рестораны и танцульки…
Цигэнуш молчал. Видно было, что доктор ему несимпатичен, но он сдерживал себя и молчал.
Покидая операционную, Орош сказал вслух, но ни к кому не обращаясь:
— Может, не обязательно ампутировать всю ногу?
— Не знаю, — сказал я. — Я в этих делах ничего не понимаю.
Пока мы шли по коридору, Орош сообщил мне последние новости, переданные по телефону из Урлэвынта и Горны. Похороны в Урлэвынте закончились дракой между Гынжами и сторонниками Босоанки. А в Горне прошлой ночью было произведено вооруженное нападение на примарию — ранен товарищ Эрете.
Я слушал рассеянно…
Я думал о Цигэнуше. Вот сейчас доктор Дарвари, наверно, уже приступил к анестезии… Все готово, инструменты уже прокипятили, сестры надели свои белые маски… Скоро, очень скоро Цигэнуш останется без ноги…
Навстречу нам по больничному коридору шел высокий человек в темных очках и кожаном пальто. Он шел в сопровождении товарища Лалеску, которого я часто встречал в уездном комитете партии. Увидев нас, Лалеску сказал человеку в темных очках:
— Вот товарищи, которых вы разыскиваете.
Человек в темных очках подошел к нам. Это был высокий, красивый блондин с пшеничными усами, чем-то неуловимо он напоминал молодого жеребца. Здороваясь, он не снял ни шапки, ни даже перчаток.
— Разрешите представиться, — сказал он, протягивая руку в перчатке Орошу и поражая удивительной силой своего голоса, — Бэрбуца. Из центра. Мосорел Бэрбуца. — И он пожал руку Ороша с такой силой, точно хотел оторвать ее от плеча. — Пожмем друг другу руки по-рабочему, товарищ. Да-да, по-рабочему.
Слегка смутившись, Орош сделал попытку представить «товарищу из центра» и меня. Тогда Мосорел Бэрбуца протянул и мне один палец… один-единственный палец… После этого он уже не обращал на меня никакого внимания.
— Нельзя ли найти здесь какое-нибудь укромное местечко? — многозначительно спросил он Ороша. — Нам нужно потолковать с глазу на глаз. Я привез новые указания сверху. Очень важные указания.
— А почему обязательно с глазу на глаз? — спокойно спросил Орош.
Бэрбуца вызывающе посмотрел на меня и неожиданно согласился с Орошем:
— Можно и втроем… Если вы, товарищ Орош, настаиваете! Но только в том случае, если вы настаиваете!
Пока мы разговаривали, к нам подошел санитар и передал, что доктор Дарвари просит нас пройти в его кабинет и дожд