суд. Начальник лагеря назначает сопровождающего и выписывает нам билеты. Приехав в Бухарест, я даю хорошую взятку солдату и говорю: «Послушай, парень, я человек положительный и никуда бежать не собираюсь. Тебе нет никакого смысла ходить за мной по пятам. Вот тебе деньги, пойди погуляй, осмотри город, а я тем временем займусь своими делами. Вечером можешь прийти ко мне ночевать. Какой у нас сегодня день? Среда? Мы отправимся обратно в пятницу…»
— А если солдат не соглашается?
— Какой ему смысл не соглашаться? До сих пор мне еще ни разу не попадался солдат, который бы отказался. Вот так я живу два-три дня дома, делаю необходимые покупки, а потом возвращаюсь сюда. Думаю, что в будущую субботу я получу новую повестку из Бухареста. Что вам привезти?
— Натуральный кофе. Хотя вряд ли вы его достанете.
— Это вы не достанете, а за меня не беспокойтесь. Привезу вам натуральный кофе. Еще не было случая, чтобы я не выполнил заказа. Ведь я в прошлом коммерсант, владелец магазина. Вам не приходилось бывать в магазине «Рай»?
— Не помню…
— Я всегда стоял там у кассы. Это был мой магазин. После 6 сентября, когда Антонеску со своими легионерами пришел к власти, я понял: моя песенка спета. Евреям не дадут больше заниматься торговлей. И я придумал такой ход: зачем ждать, пока меня вышвырнут из моего собственного магазина? Лучше-ка я его перепишу на другое имя. Возьму себе компаньона. Я даю магазин, товар, деньги, а он даст свое имя, только имя. Но зато настоящее румынское имя, которое мы и напишем на вывеске. А доходы будем делить пополам. Долго искать такого компаньона не пришлось. Мой выбор пал на одного продавца, который работал у меня уже много лет. Я считал его вполне приличным человеком. И я сделал ему предложение: «Дорогой Петрика, беру тебя в компаньоны, — удивляюсь, как это он не упал в обморок от радости. — Ты согласен?» Еще бы! Какой может быть разговор. Словом, мы тут же отправились в нотариальную контору и оформили все честь честью: я будто бы продаю ему магазин. Одновременно мы подписали другую бумагу — секретную, ее мы уже не стали заверять в нотариальной конторе; согласно этой секретной бумаге, мы обязаны были делить доходы поровну. Так… Прошло несколько дней, и вот однажды я прихожу в магазин. Петрика стоит у кассы. Увидев меня, спрашивает:
— Что вам угодно, господин? Желаете что-нибудь купить?
И все это таким тоном, как будто он видит меня впервые в жизни.
— Ты с ума сошел? — спрашиваю я.
А он снова свое:
— Что вам угодно, господин?
— Перестань валять дурака, Петрика!
Он:
— Я вас не знаю. Уходите!
Кончилось тем, что он вышвырнул меня из магазина с помощью моих же приказчиков. Все они смотрели на меня, как будто никогда в глаза не видели. Я помчался к адвокату и выяснил, что поправить ничего нельзя — ведь я продал этому Петрике магазин и оформил продажу у нотариуса. Что делать? Вот так я и остался без магазина и без денег. Тогда я начал продавать вещи. Сначала чайный сервиз, потом ковер… А когда началась война против Советского Союза, меня схватили и отправили в лагерь. Долго я не мог понять, в чем меня обвиняют. Потом мне объяснили: оказывается, я шпион. Кроме того, я будто бы давал деньги коммунистам. Вы в это верите? Можете себе представить, чтобы такой человек, как я, стал тратить деньги на политику? Вот и вся моя история… Значит, вам нужен натуральный кофе. А хорошего чаю не желаете?
Очень многие из заключенных приходили в мой барак, чтобы рассказать мне свою историю, свой роман, как говорили некоторые из них. Все они заканчивали свои рассказы примерно так:
«Настанет день, когда война кончится и вам захочется описать все, что вы здесь видели. Мне будет приятно, если вы упомянете и меня. Пусть читатель знает, что был и такой человек на свете и что он тоже попал в лагерь наряду с важными и знаменитыми людьми».
Среди рассказчиков, проявлявших особую настойчивость, выделялись два человека: Майер с моноклем и сеньор Алонсо. Майер с моноклем действительно носил монокль. Этот монокль торчал у него в глазу, даже когда он ложился спать. Однажды его спросили:
— Господин Майер, и в ванной вы тоже не снимаете свой монокль?
— Нет, дорогой, я кладу его на туалетный столик, а то он запотеет.
— А на любовном свидании?
— Это смотря по обстоятельствам. Дома я кладу монокль на стол. Но если это случается где-нибудь в другом месте, я прячу монокль в жилетный карман.
В первый же день моего пребывания в лагере ко мне подошел этот человек с моноклем. Он протянул руку и сказал:
— Здравствуйте, господин Станку. Очень рад с вами познакомиться. Очень, очень рад. Разрешите представиться: Майер с моноклем.
Увидев мое недоумение, он пояснил:
— Так меня зовут все. Дело в том, что в Бухаресте немало людей по фамилии Майер; одного зовут Руди, другого Сами, третьего Иозеф. Но во всем Бухаресте только один Майер носит монокль. И это я. По этому признаку меня и отличают от всех остальных Майеров. Сейчас я расскажу вам свою историю. То, что со мной произошло, — настоящий скандал. Представьте: полиция получает приказ арестовать инженера Майера. Должен вам сказать, что среди множества бухарестских Майеров есть и инженер. К несчастью, он еще приходится мне братом. Но мы давно в ссоре. Мне этот брат не по душе. Всю жизнь он был чокнутым и даже занимался политикой. Это его личное дело. Меня политика не интересует. Я интересуюсь только своим домом и семьей. Я всегда вел скромную и добродетельную семейную жизнь. Зачем мне политика? Но вот приходят ко мне агенты полиции и объявляют, что собираются выслать меня в лагерь. Я спрашиваю: это еще что за фокусы? Почему я должен ехать в лагерь? Я ведь ничего противозаконного не сделал.
— Ладно, ладно, — говорят агенты. — У нас нет времени на дискуссии. Поехали в полицию!
В полиции я тоже пробовал протестовать: на каком основании меня арестовали? Отвечают:
— Разве вы не инженер Майер?
Я рассмеялся. Полиция не очень-то подходящее место для смеха, но я все же рассмеялся и говорю:
— Прекрасно! Если вам дан приказ арестовать инженера Майера — арестуйте его. А я не инженер Майер.
— Как это так? — кричит полицейский комиссар. — Разве вы не инженер Майер?
— Нет.
— А кто же инженер Майер?
— Мой брат.
— Не притворяйтесь! Вы инженер Майер! Я взмолился:
— Господин комиссар, умоляю вас, доложите господину префекту бухарестской полиции, что произошла ошибка. Клянусь вам, я не инженер Майер. Я Майер с моноклем.
Комиссар сделал знак какому-то агенту и крикнул:
— Уведите его наверх!
Я еще хотел что-то сказать, но мне не дали опомниться и потащили наверх, на пятый этаж. Пешком. Я чуть не задохнулся. У меня слабое сердце… Вот и вся моя история. Как вы думаете: меня скоро освободят?
— Не знаю. Откуда мне знать?
— Вы не знаете? Да разве может это быть, чтобы вы не знали? Вас арестовали позднее, а в Бухаресте все знают мою историю. Весь город возмущен. Меня обязаны освободить!
Он ушел, расстроенный тем, что я так и не смог сказать ему ничего нового про его историю, которой «возмущен весь Бухарест». Но вечером того же дня он снова появился на пороге моей комнаты. Сначала он постучал в дверь. Он человек воспитанный.
— Войдите!
— Добрый вечер. Могу я вас побеспокоить?
— Пожалуйста. Садитесь.
— Спасибо.
Он медленно раздевается, снимает пальто, шляпу, шарф; на нем великолепный шерстяной шарф. Впрочем, все вещи, которые носит Майер с моноклем, великолепного качества. Сев на стул, он сразу же начал свое:
— Вы знаете мою историю? Что вы о ней скажете? Сейчас я вам объясню, как все произошло…
— Поговорим о чем-нибудь другом, господин Майер. Вы мне уже все рассказали, и я уже объяснил вам, что мне ничего про вас не известно.
Он обиделся. И даже слегка покраснел от обиды. Но через минуту-другую он вновь заладил свое:
— Умоляю вас, ответьте мне откровенно: можно ли примириться с таким возмутительным поступком полиции? Я не инженер Майер. Я Майер с моноклем. Я веду примерную семейную жизнь. Меня знает весь Бухарест…
Всякая попытка остановить его безнадежна. Наконец я вижу, что он немного устал, и спрашиваю:
— Все это очень хорошо, господин Майер. Но почему вы все время говорите о своей примерной семейной жизни? А я вот слышал, что вы большой донжуан…
Я ничего решительно о нем не слышал. Но он мне надоел… Однако мое замечание его не обидело. Более того, оно, кажется, ему польстило. Он вытер свой монокль белым шелковым платком с монограммой в углу и предложил:
— Могу рассказать вам всю свою жизнь, и вы убедитесь, что я всегда был безупречно честным человеком и не нарушал морали. В молодости я был очень беден. Впрочем, молодые не замечают бедности. Когда молод, то разгуливаешь по улицам, засматриваешься на хорошеньких женщин и надеешься на будущее. Должен вам сказать, что я уже тогда был очень хорошо одет. Что там у тебя в кошельке, ведь не видит никто, а костюм, рубашка, галстук, ботинки — это бросается в глаза. Знаете поговорку: по одежке встречают… И вот я строил планы, как разбогатеть. И господь бог — все ведь от него, и хорошее и плохое, хотя плохое все-таки, наверное, не от бога, а от людей… — так вот, господь бог послал нам мировую войну. Первую мировую войну. Потом господь бог сделал так, что война кончилась. Немцы покинули Бухарест, и пришли французы. По-французски я, конечно, разговариваю довольно прилично, поэтому сразу же отправился во французскую комендатуру. На улицах — шум, кричат приветствия, люди радуются, что война кончилась. А я говорю самому себе: пусть радуются и устраивают манифестации. Мне это ни к чему. Зачем мне ходить на манифестации, где все давят друг друга? Помнут тебе костюм и еще, не дай бог, наступят тебе на бантик новых туфель. Тогда носили туфли с пряжкой-бантиком… Лучше-ка я пойду в комендатуру. Ведь солдаты, которые прибыли в Бухарест, должны чем-то питаться… И вот я явился в комендатуру, прошел в кабинет к главному французскому начальнику: «Что вам нужно? Мясо для солдат? Могу продать вам мясо — я скототорговец!» Выяснилось, что это им как раз и нужно…