— Кого вы теперь любите? — спрашивают ее.
— О, теперь я переживаю самую большую любовь в своей жизни. Я люблю Зогу, и Зогу любит меня.
— А кто такой Зогу?
— Как! Вы не знаете Зогу? Его знают все. Он проводит время в холле отеля «Атене-Палас». Дамы из высшего общества от него без ума. Он имеет громадный успех! Его профессия? Да нет у него никакой профессии! Папенькин сыночек. Вы разве никогда не ели колбасу «Зогу»? Очень жаль. Великолепная колбаса. Может быть, вы никогда не пробовали горчицу «Зогу»? Сыночек Зогу живет за счет колбасной фабрики своего отца. Но старик — скупердяй. Так что сыну приходится подрабатывать.
— Каким образом?
— Очень просто. У него большие связи в высшем обществе. Всегда кому-нибудь нужен партнер, чтобы составить пульку. Иногда нужен воспитанный и респектабельный молодой человек, который мог бы проводить мадам к парикмахеру или к модистке. Или взял бы на себя хлопоты по устройству званого обеда. Зогу понимает толк в таких вещах. Поэтому его все любят и ценят. Замечательный молодой человек Зогу. Я безумно люблю его. Пусть только кто-нибудь попробует отбить его у меня.
У госпожи Ирмы дрожат губы, как у молодой кобылки в весеннюю пору. Улыбаясь, она показывает два ряда великолепных белых зубов…
В «первом классе» лагеря есть и «антифашисты». Собственно, они не против фашизма вообще. Они против немцев. Они за англичан. Подлинных антифашистов посылают в другие секции. А этих привезли сюда всего-навсего за то, что они распевали в ночном баре английские песни. Среди них выделяются отпрыски промышленника Нанеску. Их трое: два брата, Помушор и Помулец, и их сестра Помушоара.
Старший — Помушор. За ним идет Помушоара. Самый младший — Помулец.
Барбу Нанеску — счастливый отец этой троицы — владеет мельницей в шесть этажей. Мельница мелет муку. Мука приносит господину Барбу Нанеску деньги. А дети их тратят. В ночных барах, в казино и других увеселительных местах.
Помушор светловолос, у него монгольский разрез глаз и короткие кривые ноги, как будто он всю жизнь провел в седле. Он родился в Яссах во время первой мировой войны. В доме его родителей квартировали солдаты и офицеры из Туркестана.
Помушоара родилась в Лондоне. Родители прожили в английской столице около года. Помушоара — высокая сухая девушка, рыжеволосая, похожая на шотландку. У нее очень светлые зеленые глаза. В личном архиве госпожи Ольги Нанеску хранится фотография одного английского танцовщика, у которого точно такие же глаза.
Помулец очень смуглый, худой, губы у него толстые, волосы черные, курчавые. Он родился в Брашове, после того как госпожа Нанеску вернулась из длительного путешествия по странам арабского востока. Она прожила целую зиму в Каире и несколько раз ездила осматривать пирамиды. На фоне пирамид госпожа Ольга Нанеску фотографировалась три раза. У каждой пирамиды с другим верблюдом и другим проводником. И как бы ни напрягала она свою память, ей уже нипочем не вспомнить, кто из этих трех проводников наградил ее третьим отпрыском.
Помушор когда-то брал уроки бокса. Каждому, кто пытается с ним спорить, он напоминает:
— Послушай, ты меня не раздражай. Я умею боксировать.
И гордо показывает свои бицепсы. Помушор учился в Страсбурге и хорошо говорит по-немецки. Он учился и в Англии и знает английский. Свои англофильские настроения он объясняет примерно так:
— Я и отцу говорил: папочка, немцы проиграют войну. Немцев много, но они все ленивы и глупы, потому что пьют пиво. Пиво пучит живот. А толстый живот притупляет ум. Англичане пьют виски, поэтому они умные, подвижные, быстрые. Я тоже пью пиво. Но мне это не помешало взять в Лондоне первое место по бегу на стометровке. Не верите? Давайте попробуем: кто хочет бежать со мной наперегонки? До креста и обратно.
Мы советуем ему вызвать на соревнование журналиста Бенкиу — он хромой и не может шага сделать без палки.
— Вы смеетесь надо мной? Зря! Смотрите, рано или поздно я обломаю вам конечности. Пощупайте мои мускулы: английская сталь!
Помушоара сердится на брата:
— Кого ты хочешь запугать своими бицепсами? Не будь грубияном! Иначе… — Она грозит ему пальцем.
Помушор побаивается своей сестры. Тут его хваленые бицепсы не помогут: она то и дело обещает ему расцарапать лицо.
— Я нарисую тебе на щеках географическую карту!
Помулец самый тихий и молчаливый из троих. Но он очень ревнив. Он убежден, что все мужчины лагеря зарятся на его сестру. Иногда он подходит к кому-нибудь и говорит:
— Ты что-то слишком часто поглядываешь на мою сестру. Оставь ее в покое. Она не для тебя. Иначе тебе придется познакомиться с кулаками моего брата.
— Почему ты прячешься за спину брата? Разве у тебя самого нет кулаков?
— Есть. Но я не боксер, я теннисист. Я живу только ради игры в теннис. И ради женщин. У меня их целая дюжина в Бухаресте: артистки, балерины… Папенька тоже с ними знаком.
— А зачем ты знакомил их с папенькой?
— Если я его не познакомлю, он мне не даст денег. Девочки просят на чулки, на платья, на духи. А я несовершеннолетний. Я говорю: «Папенька, мне нужно столько-то». — «На что?» — «На платье для Мими». — «Какая Мими?» — «Ты разве ее не знаешь?» — «Конечно, нет. Ты же нас не знакомил». — «Хорошо, папенька, я вас познакомлю». Я привожу Мими и знакомлю ее с папенькой. После ее ухода он говорит: «Она мне понравилась. Купи ей платье у «Висера». Она этого стоит». А если девушка ему не понравилась, он говорит: «Убери ее прочь». Мой папенька здорово разбирается в женщинах.
— А госпожа Нанеску знает об этих ваших делах?
— Зачем ей знать? Мы же в ее дела не вмешиваемся. О них осведомлена только Помушоара. Мы, мужчины, туда не лезем.
— Если ты не лезешь в дела своей сестры в Бухаресте, почему же ты здесь вдруг решил следить за ее нравственностью?
— Здесь другое дело. Здесь не скроешься от чужих глаз и все узнают. В Бухаресте можно делать все, что взбредет в голову, и ни одна живая душа не проведает. Если б вы видели, какую жизнь мы ведем в Бухаресте — я и мой братец! Сколько денег мы тратим! Мама с сестренкой, разумеется, тоже тратят деньги. И сам папенька не отстает… Кстати, не хотите ли отобедать со мной? Приглашаю вас на обед…
Обед у братьев Нанеску не похож на тот, к которому мы привыкли в лагерной столовой. Они привезли с собой собственного повара. Продукты им доставляют из Бухареста. Вина из лучших подвалов.
Многие заключенные старались подружиться с братьями Нанеску. Среди них и принц Джим. Четверо из его предков сидели на престоле княжеств Молдовы и Валахии. Более далекие предки были владыками в Византии. Впрочем, не все историки это признают. Есть и другая версия, согласно которой византийские предки этой княжеской семьи владели только двумя ослами и жили в Истамбуле.
Принц Джим-Базиль Голеску небольшого роста, худенький, с какой-то развинченной походкой. Когда смотришь, как он шагает по аллее или по комнате, кажется, что его кости слабо пригнаны одна к другой. Зубы он давно потерял, во рту торчат только желтые сломанные резцы. Голос у него низкий, хриплый, тон всегда недовольный. Он критикует все и всех. Правительство, отправившее его в лагерь, состоит из жуликов и ничтожеств. Но точно таким же было и предыдущее правительство. Таким будет и следующее. Единственно кто достойно управлял Румынией — легионеры под председательством Хории Симы. В те счастливые дни принц Джим носил рубашку из зеленого шелка, подпоясанную новеньким ремнем С кобурой для револьвера, и не вылезал из бухарестских кафе и ночных баров. Но теперь принц стал англофилом и ругает Антонеску.
Кто-то спросил его:
— Почему вы были легионером?
Он ответил просто и убедительно:
— Потому что я хотел получить назад свои поместья.
— Разве их экспроприировали?
— Частично… Все, что осталось, я продал…
— А теперь вы перестали надеяться на легионеров?
— Их время прошло. Я теперь стою за Англию и западных союзников. Надеюсь, немцы скоро проиграют войну и я увижу новозеландских стрелков на Каля Викторией.
— Почему именно новозеландцев?
— Они мне нравятся. Я как-то видел их в кинохронике. Они все высокие, сильные, загорелые…
— А что вы сделаете, если вместо новозеландцев увидите на улицах Бухареста советских солдат?
— Тогда я застрелюсь.
— Вряд ли у вас хватит смелости.
— Если не хватит смелости на самоубийство, я уеду за границу.
— Неплохая идея, — говорит Помушоара Нанеску. — Но чтобы уехать за границу, нужны деньги. А у вас ведь ничего нет.
Принц озадаченно почесывает затылок и говорит:
— Буду зарабатывать на жизнь карточной игрой. Я ведь опытный шулер. (В лагере все это знают, и никто с ним не садится играть.)
— Это ведь ненадолго. Вас разоблачат…
— Тогда я пойду на содержание к женщинам…
Помулец, видимо, не без основания скептически замечает:
— Слишком поздно, Джим…
Вот кого охранял в лагере под Тыргу-Жиу Думитру Кичура, ехавший теперь рядом со мной по одной из дорог уезда Телиу. Где они теперь — братья Нанеску, принц Джим? Дошло ли до них, что прежняя жизнь кончилась навсегда? Бывший солдат Думитру Кичура это понял. Он твердо знает: нас много, а их мало. Но пока что они еще «смеют». Да, они смеют даже убивать… И одного убитого мы везем теперь в Блажинь, и его тело покачивается впереди нас, привязанное к седлу…
В полдень мы прибыли в Блажинь. И я увидел еще одно бедное село с невзрачными приземистыми домиками и маленькими пустыми двориками. Нас ждали, все село высыпало на улицу.
Со всех сторон раздавались вопросы:
— Где вы его нашли?
— Почему завернули в одеяло?
— Вы его уже опознали? Кто это?
Мы не отвечали. И не потому, что не знали, кого привезли… Нотариус, который шел впереди, все время отдавал какие-то распоряжения. Он уже не суетился, как в прошлый раз. Он приказал вынести во двор примарии стол и положить на него тело. Потом велел принести воды, чтобы обмыть его. Он отдал еще какие-то приказания, которые я не расслышал. Когда труп положили на стол, нотариус взглянул на него и вдруг побледнел. Судя по выражению его лица, я понял, что он только сейчас узнал убитого. Другие крестьяне, собравшиеся во дворе примарии, тоже только сейчас поняли, кто лежит на столе. И впервые люди назвали убитого по имени: