Часть третьяРОЗА
ROZA
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Я понял, как мало еще знал Лику Ороша, когда увидел, что он улыбается. Казалось, он не находил ничего странного в том, что генеральный инспектор министерства внутренних дел горячо интересуется судьбой братьев Чиорану. Он попросил инспектора, а также сопровождавших его лиц присесть и даже извинился перед ними, что не может пригласить их позавтракать.
— Вам, наверно, известно, — сказал Орош, — что наш уезд очень пострадал от засухи. Столовая уездного комитета партии, как, впрочем, и все остальные столовые города, очень плохо снабжается. Так что уж вы извините великодушно…
— Не надо оправдываться, — сказал Бушулянга. — Мы ведь уже позавтракали. Об этом позаботилась моя супруга. Ее система снабжения не зависит от засухи и других стихийных бедствий и действует безотказно.
Мосорел Бэрбуца поторопился подтвердить слова Бушулянги.
— Отличная хозяйка! Должен честно признаться, что в моем доме дела обстоят несколько иначе. Моя жена была всю жизнь занята политикой, она скиталась по тюрьмам и почти забыла, как ведется хозяйство.
Поскольку наши гости, очевидно, были совсем лишены чувства юмора, Орош подхватил слова Мосорела Бэрбуцы и сказал с самым серьезным видом:
— Да, да, таковы все старые каторжане. Мы все немного не от мира сего.
— Совершенно верно, — немедленно подтвердил Бэрбуца. — Вы и теперь живете, как в годы подполья, продолжая витать в облаках. Вы мало спите и плохо питаетесь, как будто вы не от мира сего…
Спокойно выслушав всю эту чепуху, Лику Орош перешел к делу. Он спросил инспектора, прибывшего из Бухареста, давно ли тот знаком с братьями Чиорану.
— О да, — ответил Алистар Мынзу. — Можно сказать, с детства. Мой покойный отец, полковник Флондор Мынзу, был близким другом отца братьев Чиорану — полковника Леонида Чиорану. Они вместе кончали военную академию и любили друг друга, как родные братья.
— Стало быть, вы тоже из Телиу? — спросил Орош.
— Нет. Покойный Леонид Чиорану владел еще одним поместьем в районе Ботошань, по соседству с нами. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я принял так близко к сердцу судьбу братьев Чиорану. Они ведь ничего плохого не сделали, не так ли? Люди теперь взвинчены, озлоблены и потому легко наговаривают друг на друга.
Орош задумался и сказал:
— Конечно, их можно было бы отпустить на все четыре стороны. Но разве вы не знаете, что братья Чиорану убили товарища Мардаре, примаря деревни Блажинь? Он был хорошим активистом. Что скажут люди, если мы отпустим на свободу его убийц? Они скажут, что вернулись старые порядки.
Алистар Мынзу снисходительно улыбнулся:
— По-моему, еще не известно, кто убил товарища Мардаре. В этом вопросе пока нет полной ясности… Разве у вас имеются доказательства, что его убили именно они, братья Чиорану?
— Конечно, имеются. Имеются, например, показания свидетеля, товарища Ваноги.
— Ваноги? Но товарищ Бушулянга уверяет, что этот Ванога запойный пьяница. Наверно, он и в тот день был под мухой, а у пьяниц часто бывают галлюцинации. С чего бы это вдруг братьям Чиорану стать убийцами? Зачем им понадобилось убивать кого-то? Война-то ведь давно кончилась.
Я все ждал, что Лику Орош потеряет терпение. Но не дождался. Человек этот никогда не выходил из себя. При любых обстоятельствах он умел держаться спокойно и твердо.
— Ванога — запойный пьяница? — переспросил он с удивлением. — Придется навести справки. Мне этого никто не говорил.
— Наведите справки, — снисходительно сказал инспектор. — А пока суд да дело, распорядитесь, чтобы братьев Чиорану освободили из-под ареста. Они хорошие, интеллигентные люди. Я-то ведь знаю их с детства. И все трое — добрые ребята. Мягкие, душевные… В этом отношении они похожи на своего покойного отца. Редкой доброты был полковник Леонид Чиорану.
Наверно, мне не следовало вмешиваться, но я не удержался:
— О да! Я многое слышал о покойном боярине Леониде. Это была незаурядная личность!
Инспектор не обратил никакого внимания на мой иронический тон и сказал:
— Боярин Леонид был настоящим человеком! Таких теперь уже мало…
В разговор вмешался Бушулянга:
— В сущности, братьев Чиорану арестовали незаконно. Их, как, впрочем, и Босоанку и отца Грэмаду, арестовали не органы власти, а так называемые народные массы. Это любимое выражение товарища Ороша. Он все время рассуждает об активности масс, о бдительности масс. А мне, по правде говоря, все это надоело. Надоели мне ваши так называемые массы, товарищ Орош…
— Это серьезный вопрос, — сказал инспектор. — Мы не можем терпеть самоуправства с чьей бы то ни было стороны. Нельзя допускать, чтобы люди сами устанавливали справедливость, даже если они правы. Впрочем, в данном случае, насколько я понимаю, ни о какой правоте не может быть и речи. Я довольно хорошо знаю крестьян, в детстве я жил с ними бок о бок и имел возможность изучить их психологию. Мужики очень любят жаловаться на несправедливость…
— Значит, по-вашему, — сказал Орош, слегка повышая голос, — по-вашему, крестьяне должны спокойно наблюдать, как их убивают, и не реагировать на это? Даже теперь, когда боярские земли уже поделены и старые хозяева отстранены от политической власти?
— Никто их не убивает, — спокойно возразил Алистар Мынзу. — Все это басни, измышления, призраки… Никто их не трогает, товарищ секретарь.
Майор Радулиан молчал. Он выслушал весь разговор и ни разу не вмешался. Мосорел Бэрбуца, решив, что дело развивается благоприятно, но необходим еще один, решающий аргумент, вдруг посмотрел на портреты, развешанные по стенам кабинета, и, назвав имя одного из самых авторитетных товарищей в партии, сказал:
— О, если б товарищ… если б товарищ знал, что здесь происходит! Он давно распорядился бы арестовать Гынжей… А заодно и всех тех, кто их поддерживает… Он всегда требует от нас строгости. Действуйте железной метлой, говорит он. Насаждайте порядок! А Гынжи проповедуют анархию. Гынжи — анархисты. Это ведь они арестовали братьев Чиорану. Спрашивается, за что? Землю мы у них уже отобрали. Что же еще? У них осталось маленькое именьице. Пусть владеют им на здоровье.
Я слушал молча. И не переставал удивляться. Чем больше они говорили, тем яснее мне становилось, что власть перешла в наши руки пока еще только формально. По существу, власть еще не у нас. Сколько еще таких инспекторов в министерстве внутренних дел! Сколько по всей стране префектов типа Бушулянги! Сколько еще таких «ответственных товарищей», как Мосорел Бэрбуца!
Алистар Мынзу, кажется, стал терять терпение.
— Вот и вы сами, товарищ Орош, — сказал он раздраженным тоном, — вы ведь тоже подвержены человеческим чувствам. Вы сидели в тюрьмах, и вас, может быть, там обидели. Вполне естественно, что это вас озлобило. Но ведь не следует свои чувства переносить на других. Братья Чиорану — убийцы? Чепуха! Кого они убивали? Когда?
Ответ Ороша был неожиданно резким и четким:
— До войны, во время войны и после войны. Не далее как позавчера.
— Но у вас же нет доказательств! — кипятился инспектор. — Ванога — пьяница. Мы не можем полагаться на свидетельство пьянчужки.
— Не кипятитесь, — сказал майор Радулиан, который, видимо, решил положить конец этой бесплодной дискуссии. — Братьев Чиорану задержали мы… Ведется следствие. Если выяснится, что они ни в чем не виноваты, мы их, разумеется, освободим.
— А почему бы это не сделать сразу? — упорствовал инспектор. — Ведь чтобы вести следствие, не обязательно держать подследственного в тюрьме. Я требую, чтобы вы освободили их немедленно!
Я уже перестал удивляться. Я уже давно все понял. Я понял, что инспектор забыл… Он забыл, что случилось в стране за последние два года, и ведет себя так, как он привык вести себя прежде. (Я наблюдал это уже не в первый раз. Многие забывали, что наступили новые времена, и вели себя так, будто в Румынии ничего не произошло.)
— Вы не имеете права мне приказывать, — спокойно сказал майор Радулиан. — Этот вопрос не в вашей компетенции.
— Вы за это ответите, господин майор! Помяните мое слово: вам придется ответить.
— Я готов отвечать за свои действия. Я никогда не боялся ответственности…
Майор уже не был для Алистара Мынзу товарищем. Он стал для него господином. Я давно заметил, что люди, подобные Алистару Мынзу, легко забывают слово «товарищ». Они начинают называть господами тех, кого только что называли товарищами, как только повышают голос и выходят из себя.
— Посмотрим, посмотрим, — продолжал Алистар Мынзу в том же раздраженном тоне. — Но я решительно заявляю, что готов поручиться за братьев Чиорану. Да, да, за них я готов идти в огонь и воду. Это хорошие, честные и добрые люди. И совесть их чиста…
Майор закурил сигарету и спокойно заметил:
— А я бы вам не советовал идти за братьев Чиорану в огонь и воду. Особенно в огонь…
— Почему?
— Потому что обожжетесь.
С улицы донесся равномерный, монотонный шум — пошел дождь. Снова на землю обрушились осенние потоки, Орош посмотрел в окно и сказал:
— Дождь… Снова дождь…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
— Хотя идет дождь, — сказал Бушулянга, — мы все же не откажемся от своего намерения съездить сегодня в Темею.
— На машине? — спросил Орош.
— Разумеется. А почему ты спрашиваешь?
— Так просто… Я подумал о наших активистах, которые ходят по селам пешком…
— Ваши пропагандисты молоды, — сказал Бэрбуца. — Когда я был молод, я тоже ходил пешком. На войне я маршировал с полной выкладкой в дождь и холод. Да еще под угрозой нападения партизан.
— Вы воевали только на Восточном фронте? — спросил Орош.
— Да, только на Восточном.
Орош задумчиво сказал:
— На Восточном фронте было совершено множество преступлений.
— Да, — согласился Бэрбуца. — Война есть война. Все войны чреваты преступлениями. Но за все, что произошло в эту войну, несет ответственность генерал Антонеску. Генерал Антонеску и тот другой Антонеску — Михай, по прозвищу Икэ. Только они виноваты. И они уже за все заплатили. Их судили и расстреляли. Так что и говорить больше не о чем…