ривал с богом». Затем они беседовали с женой «человека, который разговаривал с богом», а иногда даже с самим человеком, «который разговаривал с богом». Петраке Лупу заикался, он не умел связать двух слов, но был при этом довольно хитрым и ловким малым. О своей «чудесной встрече» он рассказывал примерно так:
— Я… э-э-это пас своих овечек. Да, овечек. И я был э-э-это один-одинешенек. Я играл на своей дудке. И вдруг… э-э-это увидел бога. Я еще не знал, что э-это бог. Э-это был старик с белой-белой бородой. Я э-э-это встал и поклонился… И тогда старичок, то есть господь бог, приблизился, остановился и сказал: «Э-э… Петраке, Петраке, ты должен сказать людям, чтобы они э-э-это… перестали грешить. Слышишь, Петраке? Скажи им, чтобы они э-э-это стали добрее». — «Скажу, — ответил я. — Обязательно скажу. А ты э-э-это кто такой, старичок?» — «Ты меня э-э-это не узнаешь, Петраке?» — «Нет, не узнаю». — «Э-э-это плохо, Петраке. Очень плохо. Я господь бог, Петраке. Очень жаль, что ты э-э-это не узнал меня». Тогда я пал перед ним на колени и говорю: «Э-э-это прости меня, господи!» — «Прощаю тебя, Петраке. Но скажи людям, что ты э-э… разговаривал со мной. И скажи им, чтобы они э-э-это… собрали деньги и отдали их э-э… приходскому батюшке из Маглавита. Пусть он на э-э-эти деньги построит часовню. Вот здесь, где мы с тобой разговариваем, здесь пусть э-э-это… построит часовню ваш приходский батюшка».
Люди окружали «святого» пастуха, щупали его одежду и спрашивали: «А потом? Что было потом? Что еще сказал господь?»
— Потом… э-э-это… он ничего больше не говорил. Только посмотрел вот так на э-э… меня и э-э-это превратился в легкий дымок… А дымок развеялся по э-э… ветру.
Люди таращили глаза, а Петраке крестился и отбивал земные поклоны. Слепые, хромые, больные падучей, прокаженные теснились около пастуха. Петраке, «человек, который разговаривал с богом», приказывал им лечь на землю. Больные послушно растягивались на траве. Петраке бормотал молитвы и осенял лежащих крестным знамением.
— Идите… э-э… домой. Молитесь. И вы… э-это… выздоровеете, если не потеряете веру в чудеса и в господа бога. А теперь… э-э-это… пожертвуйте каждый сколько может на… э-э… постройку часовни.
В придунайской долине рядом с селом Маглавит вырос целый палаточный городок. На скорую руку построили деревянную часовню. Рядом появились киоски для продажи свечей, ладанок и прочих предметов церковного промысла. Через некоторое время тут же появились кабачки, буфеты, постоялые дворы.
— Ты уже видел человека, который разговаривал с богом?
— Да, видел…
— Вот и хорошо! Значит, можно теперь и закусить. Выпьем пивца.
— Нет, лучше вина… Виноградное вино полезнее для здоровья…
Ветер безумия достиг самых отдаленных уголков румынского государства. Болезнь распространилась вширь и вглубь. Появились и другие «святые», которые видели господа бога и разговаривали с ним. Некоторые беседовали не с самим господом богом, а с его приближенными. Одному свинопасу из Марамуреша среди бела дня явился святой Петр. Некий хлебороб из Северной Молдовы беседовал со святой Параскевой. В Мандравеле цыганка говорила вечером у колодца с юным светловолосым ангелом с огненными крыльями и вскоре забеременела, хотя и была девственницей. Цыганка охотно показывала всем желающим свой живот, и люди ждали рождения нового мессии. Когда всеобщий интерес к цыганке несколько поостыл, репортеры разыскали других «святых». Один известный поэт и философ написал очерк, в котором уверял, что видел своими глазами, как вокруг головы Петраке Лупу порхали херувимы. Никто не возразил. Никто даже не усмехнулся.
— Хитро придумано!
— Еще бы! Никто уже не говорит о нищете и бедности. Никто не клянет правительство. Все заняты чудесами. Все ждут нового откровения от «человека, который разговаривал с богом».
— Ну, вряд ли им удастся заморочить голову всему народу.
И вот я отправился в Маглавит. Я сфотографировал Петраке Лупу, рассказывающего толпе паломников, как свершилось «чудо». Я даже взял у него интервью для газеты. Я хотел сфотографировать и господа бога, но, несмотря на все мои просьбы и молитвы, он не пожелал предстать перед фотообъективом. Я провел в Маглавите целую неделю. Поговорил с больными, искавшими здесь исцеления. Поговорил со священниками, которые заправляли всем этим спектаклем. Поговорил я и с корчмарями, не скрывавшими, что Маглавит для них золотое дно. И вернулся в Бухарест с тремя блокнотами, заполненными разоблачительными материалами. Ответственному секретарю нашей редакции моя затея понравилась.
— Замечательно! Вот это будет подлинная сенсация. Мы разоблачим «чудо» Маглавита. Прикроем всю эту лавочку.
Но главный редактор придерживался другого мнения.
— Ничего мы не прикроем… В крайнем случае нам придется закрыть газету, а Маглавит останется. Я женат, у меня трое детей. Если мы напечатаем хоть одну строчку, разоблачающую Маглавит, мы потеряем своих читателей. И это еще не все: фанатики и хулиганы отомстят нам — они подожгут редакцию. Вы разве не видите, как далеко зашло дело? Правительство, церковь, армия, полиция — все стараются поддержать этот блеф. Потому что всем это выгодно. И мы с вами выступим против? Да нас сотрут в порошок!
В конце концов я вынужден был признать, что он прав. И мои очерки о Маглавите так и остались ненаписанными. Все это происходило во время летних отпусков. Политическая жизнь замерла. Правительство Татареску крепко держалось в седле. Но, как известно, читатели газет и во время каникул требуют новостей. Где же их взять? Ответственный секретарь нашей редакции продолжал нажимать на своих репортеров:
— Мне нужна какая-нибудь новость для завтрашнего номера. Какая-нибудь изюминка…
— Новостей нет.
— Хороший журналист всегда раскопает что-нибудь новенькое.
— Где копать?
— Где хотите. Нужна сенсация! Каждый день нужна какая-нибудь сенсация!
— Если я принесу очерк «Корова родила орла», ты его напечатаешь?
— Разумеется. Очерк готов? Давай-ка его сюда.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что вчера такая история уже была напечатана в газете «Темпо».
И вот однажды, когда я сидел в редакции и ломал голову, чем бы заняться, меня попросили к телефону. Незнакомый голос спросил:
— Вам известен генерал по фамилии Антонеску? Ион Антонеску, которого в армии прозвали Рыжий пес? Слыхали о нем?
Я ответил:
— Слыхал или не слыхал… а, собственно, в чем дело? Кто вы такой?
— Кто я такой, в данном случае не так уж важно, — ответил незнакомец. — Однако я хочу вам сообщить, что сегодня во второй половине дня в городском суде слушается не совсем обычное дело, связанное с этим генералом. Думаю, что вас, как журналиста, оно может заинтересовать.
И мой собеседник повесил трубку. Я подумал: не совсем обычное дело? Может, это как раз то, что мне нужно? И сразу же отправился в суд.
В здании бухарестского Дворца юстиции я узнал, что интересующее меня дело будет слушаться в пятой секции. Я подошел к дверям этой секции и спросил привратника:
— Дело генерала Антонеску уже началось?
— Нет. Оно начнется через час, не раньше.
Прогуливаясь по огромному залу Дворца юстиции, по так называемому Залу потерянных шагов, где было тесно и жарко от народа, я увидел одну молоденькую, сильно накрашенную девицу, которую как-то уже встречал в кафе. Она тоже меня узнала и, подойдя ко мне, спросила:
— Вы с кем-нибудь судитесь?
— К сожалению…
— А что у вас? Подозрение в убийстве? Мошенничество? Кража казенных денег? Или обыкновенная драка?
— Вы ошиблись, мадемуазель. Речь идет о разводе. Я хочу развестись со своей женой. Мы поженились лет двести тому назад, а теперь мне хочется жениться на молоденькой.
Девица не обратила ни малейшего внимания на мою иронию и сразу же перешла к делу:
— Ах так! Развод? Разрешите представиться: адвокат Магдалена Плешуву.
— Очень приятно. Значит, вы могли бы быть моим адвокатом?
— Я пока только стажер. Но советую вам обратиться к моему патрону — мадемуазель Сарсаиле. Она специализировалась на разводах. У нее по десять-пятнадцать бракоразводных дел в неделю.
— Спасибо за совет. Но прежде чем подать на развод, я хотел бы знать, что меня ожидает. Где я могу послушать, как ведутся подобные дела?
— В зале номер четыре. Если хотите, я вас провожу. Я как раз свободна.
— Большое спасибо. Мне не хотелось бы вас затруднять.
Расставшись с Магдаленой Плешуву, я разыскал четвертый зал. Там уже шло судебное заседание. На высоком резном кресле сидел председатель суда — пожилой человек с большим шрамом на левой щеке. Он вел допрос.
— Почему вы желаете развестись, мадам? — спрашивал председатель у молодой миловидной женщины с доброй и робкой улыбкой. — Скажите нам всю правду. Суд должен знать ваши истинные побуждения.
— Я замужем уже третий год, господин председатель.
— Третий год? Значит, фактически два года? И за два года вам уже надоела супружеская жизнь?
— Надоела, господин председатель. Смертельно надоела. За два года мой муж ни разу не сводил меня в «Корсо». А мне ведь тоже хочется побывать в этом знаменитом кафе и поглядеть на его завсегдатаев — артистов и художников… За два года мы ни разу не побывали даже в кино. А мне очень хочется посмотреть, какие нынче моды, как люди развлекаются… ну и все прочее…
Судья со шрамом на лице нахмурился и обратился к мужу:
— Слыхали, что говорит ваша супруга, уважаемый? Это правда, что вы ни разу не были с ней в «Корсо»? И ни разу не водили ее в кино? Это правда?
— Правда, господин судья. Мы не были в «Корсо». И не ходили в кино. Мы никуда не ходили.
— А почему? Разве это так уж дорого стоит?
Муж вздохнул и ответил:
— Я работаю всю неделю, господин судья. С утра до вечера. У меня маленькая лавчонка на улице Юстиниана. Мне приходится торчать в ней с раннего утра и до позднего вечера, иначе дело себя не оправдает. И вот наступает воскресенье… По воскресеньям мне хочется отдохнуть, поспать: я ведь очень устаю, господин судья…