Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Почему воет ветер, когда его никто об этом не просит? Почему дождь идет тогда, когда никто его не призывает? Почему нет дождя, когда все его ждут?
— Вся наша жизнь!.. Почти вся наша жизнь уже прошла, Фили, сгорела, как свеча, осталось немного, совсем немного, Фили…
— Сколько осталось?
— Не знаю. Но чувствую, что нам еще немного осталось жить, Фили… У нас мало времени впереди, очень мало…
Где-то на краю села заголосили петухи. Приближалась полночь. Вместе с петухами проснулись и залаяли собаки. Кто-то из ночных сторожей выстрелил в воздух.
— Я хочу тебя поцеловать, Фили, разве ты этого не понимаешь? Нам осталось мало жить… Совсем мало, Фили… Именно поэтому я хочу тебя поцеловать, Фили… Именно поэтому…
— Ты меня уже целовал. Один-единственный раз ты меня поцеловал, и этого мне достаточно…
Мы разговариваем шепотом. Фили все теснее прижимается ко мне, и я начинаю гладить ее по плечу. Я чувствую, как она вся дрожит от моей ласки. Я слышу, как она шепчет:
— Меня никто еще так не ласкал… Никто… Никогда… Почему ты меня ласкаешь?
Опять никто… Опять никогда…
— Не знаю, Фили. Я и сам не знаю почему… Мне просто захотелось тебя приласкать…
— Только и всего… тебе просто захотелось… А я думала… Нет, я ничего не думала…
В ее голосе звучит сожаление. Она встает и идет к окну. Она смотрит в окно… За окном свистит ветер и раскачивает ветки деревьев. Свистит ветер, и шумит дождь…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Дождь и ветер…
Я снова подхожу к Филимоне. Я пытаюсь ее обнять. Но она отталкивает меня.
— Нет, я не хочу. Не хочу, чтобы ты меня обнимал…
— Ладно, ладно, — грустно говорю я. — Не хочешь, не надо. Человек может прожить и без поцелуев… Человек может прожить и без любви…
— Человек может прожить и без любви, — подтверждает Филимона. — Но что это за жизнь? Лучше уж совсем не жить… Ты помнишь Орзу?
— Да, разумеется.
— За шесть лет жизни со старым армянином она родила шесть раз. Она родила трех мальчиков и трех девочек. Когда она родила шестого ребенка, ее армянин умер. Он умер, так и не поцеловав ее ни разу… ни одного разу… Родить шестерых детей человеку, который ни разу тебя не поцеловал…
В родном селе Омида я учился в школе не только с Филимоной — в нашем классе училась и Орзу. Филимона была дочкой бедного крестьянина, в то время как Орзу…
Большой, хорошо убранный двор у речки. Сад с множеством фруктовых деревьев: яблони и груши, шелковицы и орехи… И в этом живописном дворе — просторный домик кузнеца со светлыми большими окнами, всегда чисто выбеленный, опрятный… Кузнец был мастером своего дела, но дом держался трудами его жены — высокой, светловолосой женщины с голубыми глазами. Она была из дальних краев, и звали ее как-то не по-нашему — не то Хэди, не то Нана — я уже сейчас не помню. Но я до сих пор помню ее глаза — голубые, яркие; таких ярких голубых глаз я никогда больше не встречал в жизни. А волосы у жены кузнеца были желтые и напоминали спелый овес… Девушка, с которой я учился в школе, была очень похожа на мать — такая же голубоглазая, желтоволосая. Поэтому мы и прозвали ее Орзу[2]. Она не обижалась, ей даже нравилось это прозвище, и оно закрепилось за ней — иначе ее уже никто не называл.
Окончив школу, я уехал из родного села и вернулся туда уже после войны, в восемнадцатом году. Немцев прогнали, убитых стали забывать, и жизнь вошла в свою привычную колею. Что бы ни случалось, жизнь продолжается и рано или поздно входит в свою привычную колею… К тому времени, как я вернулся, Орзу превратилась в девицу на выданье: ей исполнилось восемнадцать лет, полных восемнадцать лет. И красота ее славилась по всей округе. Молодежь устраивала вечеринки то в одной, то в другой деревне. И парни приезжали на лошадях, стучались в ворота кузнеца и спрашивали:
— Барышня Орзу придет на бал к нам, в Караванец?
— Придет, — отвечала мать. — Почему бы ей не прийти?
— Барышня Орзу пожалует на бал в Вода Карол?
— Пожалует… Почему бы ей не пожаловать?
И молодые люди сообщали в другие села:
— На нашем балу будет барышня Орзу из Омиды…
— Дочь кузнеца, у которой богатое приданое…
— Кто женится на дочери кузнеца — разбогатеет… Получит кучу денег…
Дочь кузнеца посещала все вечеринки и молодежные балы, но не одна, а всегда в сопровождении своей матери, которая не спускала с нее глаз.
— Моя дочь должна выйти замуж чистой и незапятнанной…
— А за кого вы собираетесь ее выдать?
— Ну, это мы еще посмотрим. Зачем загадывать?
Множество женихов побывало в доме кузнеца, и ни один из них не понравился родителям. Но вот однажды…
Однажды в ворота кузнеца постучался темнолицый человек, похожий на армянина. Он был уже не первой молодости, небрит, одет небрежно, к тому же еще со следами оспы на лице. Сопровождала его усатая старуха с черными, пронзительными глазами.
Ворота открыл сам кузнец.
— Кого вы ищете?
— Вас, — ответила усатая старуха. — Мы прослышали, что вы собираетесь выдать замуж свою дочку, вот мы и пришли взглянуть на невесту.
Кузнец спросил старуху:
— А у вас есть внук?
— Внук? Нет. Но у меня сын — жених.
— А где же он?
— Где мой сын? Вот он!
Кузнец, как говорится в таких случаях, чуть в обморок не упал. Но он был вежливым человеком и пригласил старуху с сыном в дом. Что произошло в дальнейшем, никто не знает. Известно только, что уже через две недели сыграли свадьбу. И девушка Орзу, красивая и богатая невеста Орзу, стала женой господина Акопа, у которого была лавка в городе Руши-де-Веде, на городском базаре. Вскоре после свадьбы кузнец продал свой дом, сад и кузницу и переехал с женой к зятю, в город. А месяца через два оба умерли — и кузнец, и его жена, женщина с яркими голубыми глазами и странным именем, которое трудно запомнить. Смерть их была ужасной: обоих искусала взбесившаяся кошка, которая жила в доме зятя.
В те времена я довольно часто бывал в Руши-де-Веде и часто видел Орзу. Она всегда была беременной. На мое приветствие она отвечала гордым кивком головы — она гордилась своим животом.
За шесть лет она родила шестерых детей. Потом ее армянин внезапно умер, а она осталась вдовой. За шесть лет — шестеро детей. Какая женщина от этого не подурнеет?
— Приходи ко мне вечерком, Мишу…
Это она говорит мне. Для нее я навсегда остался Мишу.
— Не могу, тетя Орзу. У меня много дел.
— Я хотела угостить тебя сигаретами, отличными сигаретами, которые остались от моего мужа…
— Спасибо, тетя Орзу, — я не курю…
Все женщины со временем теряют свою красоту и привлекательность. Все женщины, достигнув определенного возраста, становятся тетями… Как странно все-таки, что я называю свою школьную подругу тетей. Тетя Орзу…
Санитар Резя вдруг проснулся и спросил:
— Я долго спал?
— Несколько минут, не больше.
— А мне кажется, что я проспал целую вечность. Мне даже приснился сон…
— Когда видишь сны, всегда кажется, что проспал долго. Что же тебе приснилось?
— Уже не помню… Хотя… Да, вспомнил… Мне приснилось, что я снова на войне. Только не на фронте, а где-то в тылу… На санитарном пункте перевязываю раненого… И удивительное дело — рана точно такая, как у товарища Цигэнуша — в колене…
— Сны часто сливаются с жизнью. Иногда трудно понять, где кончается сон и начинается действительность.
Резя меня не слушал. Он подошел к Цигэнушу и молча осмотрел его. Я тоже взглянул на раненого и удивился: лицо его изменилось, он как будто сразу постарел на несколько лет, губы стали тонкими, бледными. На щеках его играл лихорадочный румянец. Глаза Цигэнуша были закрыты, но я не был уверен, что он спит.
— Плохо дело, — сказал Резя. — Он весь горит.
Цигэнуш не спал и услышал эти слова.
— Скажи мне правду, санитар, — очень плохо? Я хочу знать правду.
Санитару, как и настоящему доктору, этот вопрос не понравился. Резя смутился и сказал:
— Ну, чего там… Не то чтобы уж совсем плохо… Однако лучше бы вам сейчас находиться в Телиу, под присмотром настоящего врача, имеющего подходящие лекарства. Лекарства от заражения…
— У меня жар?
— Ну, это уж так положено… Думаю, градусов тридцать восемь, а может, и тридцать девять потянет… Это еще ничего… Бывает похуже… Помню, у одного больного было сорок один…
— И что с ним стало?
— Ничего с ним не стало… То есть, он-то, конечно, умер… Умер, и все! И больше ничего…
Я снова стал припоминать свою подругу детства Орзу. У нее были такие же голубые глаза, как и у ее матери, у этой странной, чужой женщины, приехавшей к нам издалека и умершей от укуса бешеной кошки. Вот что интересно: когда умерла эта женщина с ярко-голубыми глазами? Когда ее укусила бешеная кошка или раньше? Умереть-то она, конечно, умерла после укуса, как и ее муж — кузнец. Но свою смерть оба предрешили задолго до этого. Они предрешили ее в ту самую минуту, когда договорились с пожилым армянином, что отдают ему в жены свою дочку. Многие просили руки Орзу. Но родители отдали предпочтение именно тому, кто приютил в своем доме их смерть.
— Как ты жила со своим армянином, Орзу?
— Хорошо.
— Он сделал тебе шесть детей.
— Да, шесть. Он сделал их ночью, в темноте.
— Он не обнимал тебя, не ласкал?
— Нет, не обнимал.
— Он не целовал тебя?
— Нет, не целовал.
Орзу вздыхает. Потом начинает плакать. Вздыхает и плачет.
— Почему ты плачешь, Орзу?
— Потому что мой Акоп умер, так и не поцеловав меня ни разу. Он не любил меня. Все, что происходило между нами, происходило ночью, в темноте, без поцелуев, без любви…
Я стою у окна, прислонившись лбом к стеклу. Оконное стекло холодное, а лоб у меня горячий… Те мертвые в лесу — мертвы. Все люди, которые умерли, — мертвы. А я жив… Я дышу… Мое сердце бьется… Я живу…