В то время как одни люди убивали друг друга на Балканах, другие, может быть, именно поэтому вспомнили о боге.
— Где бы найти бога и попросить его избавить нас от войны?
— В церкви. Где же еще?
И вот молодые люди, особенно те, кому предстояло идти в армию, повадились ходить в церковь. Батюшка Томица Бульбок сразу же заважничал и стал упрекать всех, в том, что они довели церковь до запустения.
— Что? Вспомнили бога? — спрашивал батюшка.
— Вспомнили, батюшка.
— То-то… А в божьем доме гуляет ветер и плещет дождь. Посмотрите-ка на святых — они отсырели.
— Так, может, высушить их, батюшка Томица? Видимо, настало время, чтобы слегка подсушить их…
Но батюшка Томица Бульбок не понимал иронии.
— Как же это можно святых сушить? Вы поглядите на них — кожа да кости. Они вели праведную жизнь, часто постились, потому и стали святыми.
— В таком случае мы тоже святые, батюшка. И от нас остались только кожа да кости. Мы тоже часто постились. Гораздо чаще, чем полагается…
— Не о вас речь. Речь идет о святых. О тех, чьи лики изображены на стенах нашей церкви.
— О них мы и говорим, батюшка. Мы предлагаем высушить их.
— Да как вы это сделаете?
— Очень просто. Принесем лестницу, приставим ее к стенке, влезем наверх и вытрем святых тряпками или полотенцами.
— Эх, глупости не говорите. Сперва надо собрать деньги, купить кровельного железа да заново перекрыть крышу. Иначе все будет по-старому.
— А где денег-то взять, батюшка? И так не хватает, чтобы налоги уплатить, а тут еще новый налог? Где же нам взять столько денег?
— Надо достать. А то, чего доброго, отсыреет и испортится лик самого господа бога. Он рассердится и пошлет на вас болезни, голодуху и прочие напасти. Так что уж придется вам раскошелиться.
Люди роптали, но в конце концов собрали сходку на церковной площади. Было решено отправить людей в соседние села для сбора пожертвований, а уж если не хватит, придется и самим добавить. Словом, месяца через два была собрана порядочная сумма, вполне достаточная для приобретения кровельного железа. И тогда встал вопрос о кровельщике.
— Я знаю хорошего кровельщика. Он пока что занят — делает новую крышу в церкви села Воевод. Но скоро освободится. За лето он мог бы отремонтировать нам церковную крышу и колокольню.
— А кто он такой? Как его зовут?
— Зовут его Абрам. Абрам Калеб из Турну.
— Значит, он…
— Ничего это не значит. В Добрудже он делал новые крыши и на мечетях. Он отличный мастер и хороший человек. Если ему заплатить, он сделает отличную крышу. Эка важность, что он не нашего вероисповедания, иудей то есть…
Кто-то подтвердил:
— Я тоже о нем слышал: хороший мастер…
— Значит, надо послать кого-нибудь в Воевод и договориться с ним. Да хорошенько поторговаться, мы ведь люди небогатые.
— Ладно, поторгуемся. Вы уж не беспокойтесь…
Через неделю два человека на двух подводах отправились в Воевод с наказом привезти к нам, в Омиду, кровельщика Абрама Калеба вместе с семьей и домашним скарбом, а также с его помощником, который подсобляет ему при кровельных работах.
— А где они будут жить?
— У Пэскуцы. У него жена городская и домик новый, чистенький, как в городе.
— А согласится ли его Папелка?
— Почему бы ей не согласиться? Мы ведь ей заплатим. Деньги всем нужны.
Итак, Абрам Калеб будет жить на нашей улице: от нас до дома Пэскуцы рукой подать.
К вечеру того же дня из Воевода прибыли повозки с семьей и имуществом кровельщика. Мы, мальчишки, побросали свои игры и кинулись разглядывать гостей. Очень удивил нас багаж Абрама Калеба — два чемодана, несколько кастрюль и сковородок да еще кошелка, в которой были укутанные в сено — чтобы не разбились — стаканы и чашки. И это все? Маловато для горожанина, рассудили мы. Наверное, все остальное он оставил дома, в городе. Но потом мы узнали, что у Калеба не было в городе никакого дома. Все свое имущество он возил с собой из села в село…
— Это и есть все наше хозяйство, — сказала жена кровельщика.
— Значит, вы не будете задирать нос, как другие горожане?
— Не будем.
Семейство Абрама Калеба состояло из жены, высокой женщины с пышными рыжими волосами, красивой, зеленоглазой, и четырех дочек, очень похожих друг на друга, круглолицых и кудрявых. Был у Абрама Калеба еще и ученик — маленький турок с толстыми вывернутыми губами. Звали его Сулейман. Кровельщик подобрал его где-то на окраине придунайского города Турну, который, по тогдашним моим понятиям, находился на краю света. Другой придунайский городок, Руши-де-Веде, был мне хорошо знаком, поскольку там проживал мой родной дядя Тоне Брэтеску, владелец дешевого ресторанчика и мясной лавки на центральной площади.
Все придунайские города были когда-то турецкими крепостями. Господство турок давно кончилось, но многие из них продолжали жить на городских окраинах. Они совсем не были похожи на тех, которые завоевывали когда-то эти места. Нынешние турки были очень бедны и несчастны.
Женщины из нашего села заинтересовались женой кровельщика, парням приглянулись его старшие дочки, а нам, детям, больше всего понравился его ученик — турок Сулейман, хотя мы и побаивались его.
— Этот башибузук ест людей?
— Нет, не ест.
— Этот башибузук режет людей?
— Нет, не режет. Время башибузуков прошло.
Кровельщик и его семья поселились в доме Пэскуцы. Дом казался новеньким, потому что хозяин каждые полгода белил его. Теперь дом этот уже обветшал. Пэскуца давно умер. Умерла и жена его — Папелка. В доме, насколько мне известно, живет теперь Веве-слепой.
Женщины Омиды довольно быстро разузнали, что Ася Калеб родом из Молдовы.
— Как это вы пошли замуж за господина Калеба? — беззастенчиво расспрашивали ее. — Вы такая видная из себя, молоденькая и хорошенькая, а Абрам низкого роста и уже не молодой… Не очень-то вы подходите друг другу…
— Да, муж постарше меня. Но он добрый человек, очень добрый. И не глядите, что приземистый и полный — вы посмотрели бы на него, когда он работает! Вот начнет перекрывать колокольню — тогда увидите, какой он ловкий. И совсем не боится высоты, как будто он не человек, а птица с крыльями.
— У вас красивые дочки, Ася. Дай бог им здоровья. Но они совсем не похожи на господина Калеба.
Ася Калеб усмехалась, показывая красивые белые зубы:
— Потише… Как бы Абрам не услышал…
— А в чем дело?
— Да ни в чем! Но если он услышит, чего доброго, заподозрит меня в измене. А мне бы этого не хотелось — мы ведь живем душа в душу.
Старшей дочке, Марте, высокой стройной девушке с большими блестящими глазами и черными как смоль волосами, было уже семнадцать. Рыжеволосой Марине исполнилось пятнадцать, Лии — тринадцать, а Розе — одиннадцать.
— Марту я родила, как только мы уехали из Сорга, где Абрам перекрывал новую мечеть. Марина родилась в Яссах, Лия — в Галаце, а Роза… Ах да, Роза родилась в Слатине. Три полных года мы жили в Слатине.
— Роза очень на вас похожа. Вылитая мать.
С Розой играли все мальчишки нашей улицы, в том числе и я.
— Куда вы сегодня идете, ребята? — спрашивала Роза.
— В Адынкату. В рощу…
— Возьмите и меня.
— Девчонок не берем.
— Считайте меня мальчишкой, только возьмите с собой.
— Возьмем ее?
— Пусть идет, если выдержит. Но уж не вздумай ныть, что ноженьки болят…
— Я выдержу, выдержу! — кричала Роза. — Я привыкла ходить далеко. Я могу босиком, как и вы…
И она показывала нам пятки маленьких ног:
— Смотрите: у меня пятки все в трещинах, я тоже часто хожу босиком.
И она шла с нами. И держалась молодцом всю дорогу. Она умела бегать не хуже нас. Мы входили в рощу. Учили ее различать деревья, травы и цветы. Рассказывали, какие грибы хорошие и какие поганки, часто мы возвращались уже ночью и учили Розу ориентироваться по звездам, чтобы не сбиться с пути.
— А у звезд есть имена?
— Да, есть. И у деревьев. И у цветов… И все птицы, все животные имеют имена…
— А кто дал им эти имена?
— Люди, которые жили раньше нас на земле.
— Откуда ты все это знаешь?
— От старших…
Жена кровельщика, увидев меня как-то на улице, позвала к себе:
— Эй, курносый! Ну-ка поди сюда.
— Меня зовут не Курносый, мадам Ася. Меня зовут Зубастый. Это мое прозвище. Так меня зовут и друзья и враги. Почему это вдруг вы решили звать меня Курносый?
— Ладно. Я тоже буду называть тебя Зубастый… Иди-ка сюда, Курносый-Зубастый… Зубастый-Курносый…
Она была веселая, мадам Ася. Она мне нравилась.
— Ну-ка протяни руку!
Я протянул руку. И она дала мне конфету… Ох, какие сладкие были конфеты, которые не раз давала мне мадам Ася. Я сосал их с наслаждением. А жена кровельщика спрашивала:
— Ну как — сладкие?
— Да, сладкие. Почти как мед.
— Курносый-Зубастый, это ты вчера увел мою дочку в лес?
— Не в лес, а в рощу. Мы были в роще. Но я ее не уводил. Она сама увязалась за нами. Мы только позволили ей идти с нами.
— А вернулись вы ночью?
— Да. Потому что роща далеко, очень далеко от Омиды.
— В следующий раз, если Роза пойдет с вами, постарайтесь вернуться засветло. Господин Калеб очень сердился. Господин Калеб испугался…
— Почему?
— Дети не должны разгуливать по ночам. Вдруг вы повстречаете плохих людей и они вас побьют? А ведь может случиться и кое-что похуже…
— В наших краях плохие люди крадут только лошадей. Или ломают замки и влезают в дома… Детей никто не трогает. На детей никто даже не смотрит.
— Это не совсем так, Курносый. Разве ты не слышал, что случилось в прошлом году в Бадулясе с дочкой Цуркана?
— Да, слышал. Можете не рассказывать. Я ведь двоюродный брат Стелуцы Цуркан.
— Вот видишь! Значит, я права. Так что в другой раз…
— Ладно, в другой раз мы вернемся пораньше.
Дня два я держал слово, а потом забывал. Разве можно ходить в лес или рощу и возвращаться засветло? И мы запаздывали. Нам нравилось наблюдать закат солнца в степи. Нам нравилось смотреть, как широкие тени ложатся на землю, как темнеет небо, как, едва только зайдет солнце, землю уже окутывает мгла, сквозь которую нельзя разобрать очертания предметов. Нам нравилось следить, как всходит луна, ночь становится бледной и кругом возникают таинственные силуэты, похожие на людей. Нам нравилось вглядываться в усыпанное звездами небо. Сколько в небе звезд? Сто? Тысяча? Десять тысяч? Разве кто-нибудь может сосчитать звезды в небе? С трудом еще можно подсчитать травинки на маленькой поляне. Быть может, счету поддаются и листья на одном дереве. Но звезды в небе сосчитать невозможно. Некоторые даже не видны простым глазом. Они сливаются и блестят, как далекий бледный огонь… Звездный огонь…