— Понятно, — кивнула она, затем на мгновение задумалась и, вздохнув, произнесла: — Все не так. Точнее, не совсем так, как об этом сейчас говорят. Думаю, ты лучше поймешь, если увидишь кое-что. Идем. — Она вскочила с кровати и начала обуваться.
— Что увижу? Куда идем? Кто нас отсюда выпустит?
— Мы сами выйдем, — улыбнулась она. — Цейра Асани была столь любезна, что предоставила нам некоторые… привилегии. Мы можем беспрепятственно покидать комнату и ходить по этажу.
— На нее что, внезапно свалилось желание совершить добрый поступок? — удивленно крякнул я.
— Отнюдь. Я вырвала у нее ряд уступок. — Она повернула ручку и безо всякого труда распахнула дверь.
К моему удивлению, Лаэн оказалась права — нас никто и не думал караулить. Охрана отсутствовала.
— Чем пришлось за это расплачиваться?
— Обещаниями, — туманно ответила Ласка, озираясь по сторонам. — Так… Нам, кажется, туда.
— Откуда ты знаешь, куда идти?
Она огорченно сморщилась и покачала головой:
— Увы, я не так хорошо знаю Башню, как бы хотелось. Мне рассказали только об основных залах и коридорах главных этажей.
— Рассказала Гинора?
— Да. Она. Не отставай.
Мы шли по широкому облицованному малахитом коридору. На полу медной змейкой вился сложный, втравленный в светлый камень узор. Слева и справа от нас тянулись бесконечные дубовые двери с ручками из отполированной до зеркального блеска бронзы.
— Что мешает нам смыться? — задал я мучивший меня уже несколько минок вопрос. — Ты ведь в состоянии найти лестницу, которая приведет нас к выходу из Башни, так?
— Конечно. Мы ее уже миновали. Но Ходящие — не простофили, мы не сможем уйти отсюда с целыми шкурами. Как только попытаемся сбежать, Цейра сразу узнает о нарушении соглашения. Выйдем за порог, и нас поджарят, словно глупых курят. Пришли.
Мое солнце повернула ручку, толкнула тяжеленную высокую дверь, и мы оказались в темном зале. Шагах в тридцати от нас, над полом, висел небольшой, похожий на свечу, дрожащий огонек.
— Прикрой дверь, — попросила Лаэн, направляясь к свече. Протянула к ней руку, и та тут же расцвела у нее на ладони теплым цветком. В зале заметно посветлело.
— Нэсс, иди сюда. Не бойся.
— Бояться, что ведьмы оторвут нам голову, потому что мы пришли сюда без спроса? За кого ты меня принимаешь?! — пошутил я, приближаясь к ней, и увидел, что свет источает перчатка, невесть каким образом оказавшаяся на левой руке Ласки. Эта вещица была сделана из серебристого, похожего на кружево или паутину молодого шпагука материала.
— Не оторвут. Нам позволено. К тому же сюда редко кто приходит, и вряд ли мы кого-нибудь встретим. Это зал Матерей. Обычно маги собираются здесь, только когда Башня выбирает новую главу Ходящих. Так что не волнуйся.
Она заметила, что я с опасливым интересом рассматриваю надетую на ее руку волшебную вещь, и объяснила:
— Перчатка «искры». Как говорят легенды, ее создали вместе с Башней, чтобы она освещала путь верящим и знающим, показывая лица тех, кто завоевал к себе уважение и память на века. Ее свет разгоняет мрак. Перчатка чувствует Дар и начинает сиять только на руке у того, кто обладает силой. К сожалению, моя «искра» связана и горит не так сильно, как должна, но нам хватит и этого…
В длину зал оказался не велик — не больше тридцати шагов. Напротив дверей начиналась узкая галерея с выступающими из стен квадратными колоннами. Между ними висели портреты в тяжелых золотых рамах — на всех были изображены женщины. Старые и молодые, красивые и уродливые, южанки и северянки, толстые и худые, светловолосые и темные. Их было столько, что вскоре лица смешались у меня в одно блеклое пятно.
— Матери Ходящих за всю историю существования Башни, — пояснила Лаэн. — Портреты рисовались, когда они умирали.
— О, — сказал я, вновь обратив внимание на картины. — Оказывается, их было до одури много.
— Тысяча лет — долгий срок. — Мое солнце подняла руку повыше, освещая правую стену. — Вот. Посмотри.
Изображенная художником женщина оказалась немолодой, с крайне неприятным, на мой взгляд, лицом. Тонкие, презрительно поджатые губы, один угол рта чуть выше другого, прямой нос с острыми крыльями, большой квадратный подбородок и низкий лоб. Судя по роже — перед нами был отнюдь не добрый человек. Влюбленный во власть.
— Кто она?
— Сорита.
— Ха! Она не имеет ничего общего с той благочестивой молодой чистюлей, что намалевана в зале с подснежниками. После того как я увидел, что Тиф превратили в желтомордую уродину, то ожидал чего-то подобного. Она и вправду так плоха?
— Не могу сказать. Не знаю. Реальные хроники того времени днем с огнем не сыщешь. То, что еще сохранилось, Башня держит за семью замками. А глашатаи Ходящих расточают о Сорите сплошной сахар.
— Но разве Гинора тебе о ней ничего не говорила? — Я недоверчиво посмотрел на жену.
— Лишь однажды. Идем. Там я расскажу тебе все, что знаю.
Я бросил последний взгляд на погибшую от рук Тиф Ходящую и отправился следом за Лаэн.
— Ты можешь сказать, куда мы идем?
— В комнату Про́клятых.
— Куда?! — ошалело переспросил я.
— В комнату Про́клятых, — терпеливо повторила мое солнце. — Хочу, чтобы ты увидел их портреты. Реальные, а не то, что малюют на ярмарках.
— Настоящие портреты? — пробормотал я. — Хм… Здесь? Они уцелели? Это не слишком похоже на Башню.
— О да! — Она тихо рассмеялась. — Но нашелся среди них разумный человек, который посчитал, что врага все же следует знать в лицо. И не забывать того, что произошло. Однако, судя по всему, эту комнату посещают еще реже, чем зал Матерей.
— Ее ведь создали уже после Войны Некромантов? — насторожился я. — Портретную галерею Про́клятых?
— Да… Наверное.
— Тогда как Гинора могла тебе о ней рассказать, если умерла раньше и не могла этого видеть?
— Погоди. Все скоро поймешь. Что до того, как она узнала об этом месте… Я полагаю, у нее имелись свои способы доставать интересующую информацию. Она всегда была в курсе того, что происходит в мире.
Промелькнули последние портреты, и мы уперлись в невысокую, ничем не примечательную дверь. Из замочной скважины торчал изящный ключик. Ласка повернула его, и мы попали в маленькую неуютную келью. Здесь, в отличие от зала, оказалось светло. Ласка сняла с руки перчатку, аккуратно положила ее на лакированный ореховый столик, стоящий возле самой двери.
Запыленные портьеры, не слишком чистые окна, красные драпировки на стенах и восемь картин одинакового размера в простых деревянных рамах.
— Подожди смотреть, — попросила у меня Лаэн. — Вначале я расскажу, что произошло на самом деле.
Она на мгновение задумалась, похоже, не зная, с чего начать.
— Как я уже говорила — ты не совсем прав. Захват власти был лишь следствием. Необходимым шагом. Но никак не главной причиной. Темный мятеж вспыхнул не из-за дележа Синего пламени. Не это раскололо Башню на два враждебных лагеря.
— Не власть? — удивился я. — Я начинаю бояться, что ты сможешь убедить меня, что маги не такие, как все.
— Среди тех, кто носит в себе Дар, встречаются разные люди. Есть такие, как Цейра Асани, а есть такие, как… Гинора, например. Споры о том, можно ли черпать силу из недр Бездны, велись среди магов задолго до рождения Скульптора. Это происходило еще на заре времен, когда Хара была очень молодым миром. Существовали как противники использования темной «искры», так и ее сторонники. Как ты понимаешь, дело спорами не заканчивалось. Маги прошлого разожгли так называемые Войны Силы, перед которыми Война Некромантов — детский лепет. На несколько веков в мире закрутилось такое, что и вспоминать страшно. Кровь стынет в жилах, когда читаешь копии хроник того времени. Половина Хары оказалась выжжена, а другая больше напоминала Бездну. На Западный материк до сих пор никто не решается высадиться, такое там творится. Но войны так и закончились ничем. Те, кто был за свет, остался на севере континента, те, кто предпочитал тьму, ушли на юг. Впоследствии одни сформировали Башню Империи, а другие — Круги Сдиса. Они создали свои школы и свои способы обучения молодых и способных. В конце концов, пришло время, когда принципы магии первых стали полярно отличаться от магии вторых. Изначальное, первичное волшебство оказалось забыто. Раскол, начавшийся два тысячелетия до этого, полностью завершился за четыреста лет до рождения Скульптора. Чародеи разных школ разучились пользоваться магией соперников. Тот, кто повелевал тьмой, больше не мог касаться света, а тот, кто проходил обучение в Радужной долине, не мог понять принципов владения тьмой. Если маг начинал изучать одну школу, то уже не мог взяться за другую. Слишком они отличались друг от друга — «искра» не чувствовала нового Дара. И много лет это было незыблемой основой. Камнем, на котором строилась история. Стеной, через которую были не способны перебраться соперничающие друг с другом школы. Впрочем, они не слишком стремились ее преодолеть, занятые развитием лишь своего искусства и считающие грязным чужое. Тебе интересно?
— Очень, — ни капли не погрешив против истины, ответил я.
Она кивнула, села на пол, подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Ласка смотрела на меня, но я видел, что ее взгляд блуждает где-то далеко, и терпеливо ждал, когда ее история продолжится.
— Но всему приходит конец, — вздохнула она. — В том числе и стенам. Рано или поздно рождается человек, способный перелезть через них. Сделать подкоп. Сломать, наконец. Такой человек родился. Он стал магом, и его приняла Башня. Мужчина обладал Даром Целительства. У него имелся огромный потенциал, ни на что не похожая магия, призвание, гениальность и… спящее безумие. Для магии Ходящих, которых в те времена называли совсем не так, как теперь, он сделал больше, чем те, кто жил до него, и уж точно чем те, кто родился после. Впоследствии его стали называть Скульптором… Но вернемся к вражде школ. Как говорят, еще в момент обучения искусству у Скульптора зародились сомнения в том, что светлая «искра» поможет ему овладеть всеми гранями Дара. И Башня и Круг пользовались только одной рукой. Про вторую они внушили себе, что ее просто н