Ответ я знала, спросила лишь от усталости.
— Прятались под столами… под помостом… — Помявшись, он добавил: — Я… мы думали, что все делается по твоему приказу, госпожа. Прости нас.
Прощать мне их было не за что.
— А остальные горгоны где?
Вот на это точный ответ получить я не надеялась. Если они сгоряча рванули штурмовать крепость, тогда можно не беспокоиться. Это для них верное самоубийство. И если бы из горгон оставались только воины, они бы, скорее всего, так и поступили. Но здесь было кому за них думать…
— Не знаю, госпожа, — с сомнением произнес керниец. — Я плохо понимаю язык побережья. Они сговаривались — ведьмы… — он сделал охранительный знак, — и один из вождей — такой высокий, финифтяное ожерелье и по плащу бахрома…
Зуруру. Его не оказалось с прочими в храме.
— Они говорили что-то про два святилища… и про огонь… и еще здесь стояла повозка с припасами… Они увели ее и что-то погрузили… кувшины или бурдюки…
Немало он видел, этот мастеровой, сидя под столом или где-то там еще… Повозка… храм… огонь… Мы никого не встретили по пути, а горгоны хитры…
Но почему святилища два? Атлант чего-то не понял? Или они противопоставили храм Змеиного Болота нашему?
Я подозвала Энно и велела ей сделать то, что недавно намеревалась предпринять сама: собрать раненых и тех из горожан, кто еще в силах двигаться, и отступать в крепость, предупредив наших, что в городе — бунт. И вновь поднялась в седло.
— А что делать нам, госпожа? — спросил керниец.
— Идите в крепость, помогайте нести раненых или расходитесь по домам.
— Мне кажется, госпожа, это не самый лучший выбор.
Он подобрал меч и выглядел с ним пре-смешно. Если бы я могла смеяться. За ним стояло еще с дюжину переселенцев, вооружившихся кто чем.
— Вы умеете сражаться?
— Нет… но мы попробуем… Только позволь нам отправить в крепость женщин и детей.
— Хорошо.
Не лезть вперед без приказа их можно было не просить. Это они и сами знали.
Ихи, слышавший наш разговор, сделал попытку присоединиться к соплеменникам, но после нескольких шагов зашатался и едва не упал. Его, похоже, не только избили, но и опоили какой-то пакостью. Энно подхватила его и повела к раненым. А я больше не могла терять времени. Нам предстояло вернуться туда, куда мы возвращались все прошедшие сутки — к храму.
Мы продвинулись недалеко. И атлантские переселенцы, державшиеся у нас в арьергарде, не зря решили, что нынче ночью домой лучше не возвращаться. Горгоны использовали против нас оружие, к которому я так часто прибегала сама. Огонь. Они подожгли дома на улицах, прилегавших к храму. Им было нужно задержать нас, пока они будут увечить или разрушать святилище.
Конечно, идея исходила от жриц. Ведь воины не понимали, что в действительности для огня я уязвима. Чтобы убедиться в этом, не требовалось даже видеть Горго, возникшую на повозке, преграждающей улицу, пока мы рубили передовой заслон горгон.
На сей раз она была без маски. Увитые жилами руки она простирала к Луне и что-то выкликала. Казалось, что она молится Богине. Но слова, доносившиеся сквозь треск огня, звон бронзы и хрипение умирающих, призывали вовсе не бледную Тиннит или Гекату. Горго обращалась к преисподней и звала духов бездны.
Семеро их, семеро их,
В подземной бездне семеро их,
В недрах подземных бездны взращены они,
Не мужского они пола и не женского.
Они — разрушительные вихри,
Жен они не берут, детей не рождают,
Жалости и сострадания они не знают,
Молитв и просьб они не слышат,
Становятся на дороге, приносят горе в пути.
Злые они, злые они,
Семеро их, семеро их, и еще раз семеро их…
Прежде чем она успела направить духов бездны на наши головы, короткое копье, брошенное сверху, ударило ей в бок. Это не Богиня разгневалась на святотатство, творимое жрицей, и не спятивший воин горгон обернул оружие против своей хозяйки. Архилох, дурной стрелок, взобравшись на крышу, метнул его. Юноша был настолько известен плохим глазомером, что не поручусь, будто он не метил копьем в кого-то другого. А, может быть… Пути Богини неисповедимы. По крайней мере, цель он поразил.
Горго кулем осела на дно повозки, на ее губах пузырились кровь и пена.
Я подозвала атлантов и велела им убрать повозку, разобрать завал, но меня снова прервал Архилох.
— Мирина! — он все еще торчал на крыше дома. — Там… у пристани…
— Что — у пристани?! — страшно закричал Келей.
Но он уже догадывался. Так же, как и я. Ремесленники упоминали кувшины и бурдюки. Что в них было? Масло? «Кровь огня»?
Два святилища.
Второе святилище — не крепость, а корабли. Они следили за нами, они знают, как дорог мне флот. Город не так велик, возможно, мы успеем. Но это значит — бросить храм на произвол судьбы. Что, если ему будет нанесен непоправимый вред? Что мне выбрать?
Я посмотрела на Кирену, на Митилену. Они молчали.
— Мирина, там деготь и пенька! — в отчаянии возопил Келей.
Это был довод. Древесина, деготь и пенька. А святилище выстроено из камня и способно продержаться дольше.
— К пристани! — велела я и повернула коня.
Когда мы скакали по городу Керне, день обратился в ночь, и тьма, поглотившая солнце, пала на землю. Когда мы скакали по городу Кирены, ночь обратилась в день, и свет Луны застилало пламя пожара. Искры и копоть сыпались черно-золотым дождем, и с грохотом рушились крыши горящих домов, преграждая узкие улицы, и приходилось петлять, удваивая и утраивая расстояние.
Келей не зря опасался, что на пристани пожар распространится стремительнее, чем где-либо в городе. Мы прибыли быстро, но там уже все полыхало.
— В воду! — кричал Келей. — Отводим корабли от берега, чтоб вас всех разорвало!
Конечно, корабли следовало отогнать как можно скорее. Только нас теперь было мало, а кораблей — много. Все равно. Может быть, удастся спасти хотя бы «Змею» и «Крылатую».
«Наши стены — это наши корабли», говорили критяне, и Талассократия пала, лишившись этих стен.
Но для нас корабли — это больше, чем стены! Однако прежде чем мы достигли кромки воды, на нас ринулись горгоны, конные и пешие. Вряд ли они ждали нас в засаде. Но не из тех они были, чтобы избегать схватки, где бы она ни намечалась.
— Келей, Нерет, пробивайтесь на корабли! — крикнула я. — Мы их задержим!
Требовалось отманить горгон на себя. Иного выхода не оставалось. Боевой Совет сомкнулся вокруг меня, и мы сперва ударили по ближайшим бойцам горгон, чтобы потом отступить и рассыпаться. Прием, старый, как мир, но срабатывает почти всегда. Даже теперь, в общей сумятице, горгоны не могли отказать себе в удовольствии погнаться за отступающим врагом, и, таким образом, Келею с Неретом и прочим корабельщикам удалось прорваться к воде. За прочим я не могла проследить.
Горгон оказалось куда больше, чем нас, и мы не стали медлить, отражая их натиск. Сражение на береговой полосе, рядом с кораблями и городом за спиной, неминуемо напоминало о Трое. Только там и город, и корабли были нам чужими, а враги и союзники — равно безразличны. Здесь мы дрались за себя. Впервые с того дня, когда мы высадились на Землю Жары. Закон необходимости, отмененный мной, оказался неумолим.
На предводителе красовался плащ, отделанный бахромой, как принято в Баб-Илу. Я не ошиблась — Зуруру, последний из коалиции вождей, присягнувший мне, возглавил рейд на пристань. Что ж, нужно сделать так, чтобы он поскорее присоединился к своим собратьям и духовным наставницам. Но странно — он явно уклонялся от встречи со мной. Испугался? Не похоже. Я видела его прежде в бою — он не трусил. Вообще среди вождей мне попадался лишь один трус — Шиллуки. А что с этим? Или заманивает в ловушку, как Хепри?
Нет. Отступая, Зуруру охотно схватывался с теми, кто попадался ему на пути. Он просто не хотел драться со мной. И пусть его. Я не столь горда, чтобы настаивать на «поединке предводителей». У Митилены я не стала оспаривать права прикончить Некри, первого среди вождей и предателей, и за этим тоже не стану гоняться. Главное, чтобы Нерет с Келе-ем увели корабли. С ними ушли все уцелевшие самофракийцы, обладавшие большей сноровкой в гребле, и лишь несколько амазонок, среди них — Аргира.
От Зуруру, чем бы он там ни был занят, меня отрезала Аэлло. Спешившись, с двумя мечами в руках, она вошла в безумие боя. Это был пляс Энио, собирательницы кровавой жатвы, молотильщицы смертных голов. Пешей была и Митилена, но она дралась одним мечом, а Лисиппа, добывшая другого коня, била копьем с седла. Хотя она была не так хороша, как Хтония, достигшая во владении копьем совершенства как в пешем, так и в конном бою… Что толку вспоминать об этом теперь…
Я работала топором, сжимая коленями бока буланого. Алаетор или Алай послужили бы мне лучше, но опыт позволял драться обеими руками даже на непривычном коне. Вертясь, как песчаный вихрь, я теряла представление о сторонах света, замечая лишь очередного врага.
То, что пожар разгорался сильнее, стало очевидно. Однако, что горит, разглядеть не было времени. В иное мгновение представлялось, будто продолжается праздник, начатый днем. Огромный костер, нет, огненная стена, и на фоне ее — черные пляшущие фигуры. Они не поднимутся после этого танца. Стена? Наши стены… Горели корабли.
Аэлло дралась против полудюжины распат-ланных горгон у крутобокого борта вытащенного на берег корабля. И никто из сражавшихся не заметил, что над ними все пылает, до той поры, пока не начали рушиться черные обугленные доски. И ветер гнал огонь с одного судна на другое.
Мои корабли! «Змея»! «Крылатая»!
Расшвыривая по пути все и вся, я въехала в воду, пытаясь рассмотреть, успели ли они отойти от берега. Вода была черна, как тот деготь, за который боялся Келей, и на черном глянце бесновались рыжие блики. Дым светился во мраке.
Силясь разглядеть корабли, я не увидела, что ко мне по мелководью скачет Зуруру. Настолько упустила из виду, что он мог бы снести мне голову на скаку. Но вместо того он с разлета подрубил буланому ноги. А это хуже, чем предать клятву. Конь завалился на бок, и, если бы я не успела соскользнуть с седла, придавил бы меня.