Белая гряда льнет к горизонту и сверкает на солнце, как взятый без спросу нож. Сколько минут осталось ничтожной, прежде чем придет неизбежное? Она готовилась к разлуке, думая выкупить Сэль, а Сэль, о чем она думала, вышивая цветы? Подруга не знает многого, это незнание убивает радость и спасает от беды, но лучше знать, даже когда больно.
– Первородный просил не запирать дверь, но скрыл, что ночь станет последней. Разве в этой тайне был смысл?
– Конечно. Зачем отбирать прежде времени то, что радует? Утром звезды гаснут, только думать об этом вечером глупо. Вечером надо смотреть в небо или в окно, если оно светит.
– Но Сэль первородный сказал все?
– Сэль догадалась сама, и не она одолжила мне шестую часть сердца.
– Кубьерта говорит… Флох стал сердцем Сунилли, а ты – моим. – Страна хитрого казара далека, но звезда в окне будет гореть. – Мне остаться с подругой или вернуться с Герардом в Акону?
– Ты нужна Селине, как Селина была нужна тебе.
Это истина, и это долг. Первородного ждет важное, а они с Сэль въедут в Липпе и встретят весну. Дни будут расти, а ночи таять, снег станет водой, раскроются первые цветы, и в Гайифе начнется война. Когда она угаснет? И не превратит ли осень дороги в желтое тесто? Год так велик, а она оставила в Аконе свою книгу…
– Я поняла. Подруге надо привыкать к чужому и странному, я буду рядом, но как мне узнать, что твой конь повернул назад?
Серый жеребец поворачивает голову, искоса смотрит, словно чего-то ждет, первородный молчит, в этих объятиях так спокойно. Счастье вернуло ничтожной сердце, оно бьется, а золотой цветок не знает смерти.
– Мэллит, ты должна знать. – Руки, держащие ее, сжимаются сильнее, и как же это прекрасно! – Я могу не вернуться, так бывает. Хайнрих узнает правду одним из первых, поэтому, пока не станет ясно… что мне удалось, а что – нет, тебе лучше быть с Селиной. Дальше – как знаешь, только пойми, что Мэллит никому ничего не должна. Не позволяй сожрать себя прошлому, даже если в нем было то, что кажется счастьем.
Солнце не погасло, так почему небо стало серым? Почему он это говорит, а она слышит? Почему она не умерла прошлой счастливой ночью? Во имя Кабиохово, почему?
– Я дождусь вестей. – И пусть это будет ее клятвой. – Если ты умрешь, я вернусь к народу своему и сделаю так, чтобы в Кубьерту вписали твои слова.
– А как же Талиг, Мэллит? Здесь эти слова нужнее, наши мужчины чаще не возвращаются.
– Это так. – Время для слез у нее будет, много времени, но сейчас ничтожная улыбнется. – Мужчины первородных дерутся, и женщины становятся с ними рядом. Ты хочешь, чтобы я осталась в Аконе?
– Выбор за тобой. Все, что я хочу, это чтобы ты поняла одну вещь. Моя мать ее поняла, а вот твоя Роскошная ошибается, когда говорит о словах генерала Вейзеля. Последних словах. Курт не думал о ней, он думал, как остановить дриксов, отсюда и его слова о Росио… Первом маршале Талига. Если я погибну, не сделав того, за что взялся, я не стану перед смертью думать о тебе. И о матери не стану, и о братьях, я буду ползти к цели. Но делать это я буду в том числе и для вас. Всех.
День выдался ясным, да и окна в Старом Арсенале вымыли, так что рыцарские доспехи, из-за которых в приснопамятный день вышел Райнштайнер, встретили Арно в полном блеске. Вовсю сияли и рамы картин: надраенная бронза вообразила себя золотом и как могла затмевала полотна, которые была призвана обрамлять, одно слово – дворец.
Виконт Сэ тронул караулившего вход рыцаря за оплечье и отправился навестить вечно скачущего в бой родича, к которому Франческа обещала заманить принцессу. Расспрашивать Октавию не хотелось, но мать просила, да и разобраться в случившемся на празднике свинстве не мешало. С определившей Гизеллу в Лани, а Иоланту – в Волчицы жеребьевкой явно намудрили, и единственной, кто мог что-то объяснить, разумеется, не кому попало, была тянувшая из корзинки судьбоносные шарики Октавия.
Привести принцессу в Старый Арсенал и разогнать лишних бралась Франческа, в чьих дипломатических талантах Арно не сомневался. Как и в собственной бездарности, кою неопровержимо доказывала напрочь испортившая виконту настроение перепалка с Гизеллой. Арно казался себе куриной косточкой, из-за которой сцепились левретки в бантиках, причем их еще и жалко было. Грядущая свобода тоже не радовала, поскольку все сильней напоминала дезертирство. Они-то с Валентином после аудиенции уберутся, а остальным сидеть в сахарном сиропе и подворачивать ноги? И еще эти рамы!
Спроси кто виконта, чем перед ним провинилась старая бронза, он бы ничего внятного выдавить из себя не смог, но вот бесило. Вплоть до желания вызвать и прикончить кого-нибудь особенно гнусного, хотя, может, именно в этом и было дело? Настроился, ругаясь с Гизеллой, на драку, а сам ходишь и смотришь картинки. Художник, кстати, молодец. Ну и что, что с лошадиными ногами напутал, зато пламя как живое, а дым вот-вот глаза выест.
– Арно, это вы? – Удивлялась будущая родственница просто великолепно, фрейлинам было чему поучиться.
– Франческа? Как неожиданно… – Надо же, так засмотрелся, что даже не соврал! – Ваше высочество, сударыни, простите, я сперва заметил госпожу Скварца.
– Она выше. – При виде алой ленты на эфесе Октавия мало что не мурлыкнула, но сдержалась и милостиво протянула ручку, которую Арно, преклонив колено, и поцеловал. Ее высочества виконт не опасался, и вообще у него было дело; у принцессы, как оказалось, тоже.
– Ты – мой рыцарь, – напомнила она, когда Франческа отошла, умудрившись уволочь с собой всю троицу прицепившихся к Октавии фрейлин, – я всем говорю, что ты, когда приедешь, будешь драться с негодяями.
– И с кем? – живо заинтересовался виконт. – То есть… какую низость они совершили?
– Я потом скажу, – заверила Октавия. – На именинах. Вы со Спрутом приедете?
– Если ничего не случится.
– Война кончилась, – уверенно объявила ее высочество, – а мои именины – это важно, и твоя Эдита уже будет. Если у нее нет нужного платья, я ей свое отдам. Оно подойдет?
– Ну… – Арно попытался представить девиц Варнике, – если она не очень выросла, ваше платье будет велико.
– Подошьют, – тут же решила принцесса, – когда больше, нестрашно. Тебе понравилась сказка со снежинками?
– Мне… понравились стихи, которые вы читали.
– Я хотела танцевать, но мне пока рано, зато к моему пятнадцатилетию тетя обещала сказание об Ульрике, только это еще не скоро.
– Через шесть лет, – с некоторым облегчением уточнил Савиньяк. – Ваше высочество, а разве кто кем будет, решает не жребий?
– Ульрикой буду я, потому что это мое совершеннолетие, и я смогу танцевать со своими волосами. Они мне руку закрывают, и у Ульрики закрывали, таких больше ни у кого нет.
– Об этом я не подумал. – Валентин бы расспросил лучше, только с ним Октавия откровенничать не станет. – Ваше высочество… Я слышал… судьба, если ее обмануть, мстит, а Принцесса-Лань упала.
– Иоланта тоже, – Октавия воровато оглянулась, но Франческа пообещала, что им не будут мешать, и им не мешали. – Только это не судьба, а мерзавки, они туфли испортили.
– Понятно, – согласился виконт и попытался свернуть на нужную дорожку. – Значит, со жребием было все в порядке?
– Ну… – Принцесса покосилась в сторону спутниц, те на безопасном расстоянии обступили Франческу, кажется, они примеряли ее диадему. – Виконт Сэ, вы поклянетесь честью хранить доверенную вам тайну?
– Конечно, ваше высочество.
– Ну хорошо. Ты знаешь, как мы решали, кто будет снежинкой, а кто кем-то поважнее?
Насколько виконт успел разобраться, фрейлины по одной входили в комнату и звонили в колокольчик, стоящая за ширмой принцесса вытаскивала шарик и бросала в особую чашку, после чего находящаяся рядом графиня Тристрам тоже звонила. Дева заходила за ширму, забирала из чашки свою судьбу и отправлялась к подругам. Словчить на первый взгляд было невозможно, но мать придерживалась другого мнения и, кажется, угадала.
– Знаешь?
– Звоните в колокольчик.
Октавия хмыкнула, и одной пакостной загадкой стало меньше.
– Тетя мне дала золотой шарик, который для Лани, чтобы я его не тащила, а сразу бросила в Чашу Судеб для Гизеллы, я так и сделала.
– Вы знали, когда она войдет?
– Тетя сказала, что после Адели. А потом я вытащила волчий шарик и подумала… Раз Гизелле подстроили Лань, можно и Волчицу подстроить. Мне она даже больше нравится, у нее музыка не нудная, а у дяди на гербе волк. Ты помнишь, как Суслика прогоняли?
– Суслика? – Ну и зверинец они тут развели! – Ваше высочество, вы о чем?
– Ну… Когда вы прошлый раз приходили, Теодорина твоего жука испугалась, а Суслик стал на нее орать.
– Так вы про воспитателя? – развеселился Арно. – Эпинэ прогнал его как шелудивого пса.
– Он в самом деле шелудивый, у него с головы сыплется, да ну его! Ты просил меня взять Иоланту, потому что к упавшим надо проявлять милость… Я проявила, а Иоланта ничего… смешная и не доносит. Вот Мария – ябеда… И не только про Иоланту, про меня даже больше. Это ведь свинство?
– Еще бы!
– Вот видишь! Принцесса – я, а они все вокруг Гизеллы прыгают. Кроме Айрис с Иолантой, скорей бы уж твоя Эдита приехала.
– Так вы решили… наградить Иоланту за верность?
– Иоланту я наградила, потому что пришла Айрис. Понимаешь?
– Не очень.
– Ну все же просто! Они все время вдвоем. Если первой вошла Айрис, значит, потом придет Иоланта, и я ей положила волчий жребий. А если б первая была Иоланта, Волчицей стала бы Айрис. Так было бы лучше, она хорошо танцует, но уж как получилось… Иоланта могла отказаться, тетя ей предлагала, а она не захотела, значит, ей хотелось. Теперь поклянись честью.
– Извольте, ваше высочество. Клянусь честью сохранить вашу тайну от всех, но умоляю вас поделиться ею с моей матерью или госпожой Скварца.
– Умоляешь? – принцесса слегка нахмурилась. – А зачем?
– Ваше высочество… – Следующий раз пусть Валме спрашивает, он обаятельный! – Ваше высочество, моя мать… боится дурных примет. Если она не будет знать, как все было, она поверит в судьбу и станет бояться за меня и братьев, ведь мы на войне, а мы… Мы будем беспокоиться за мать.