– Шоколад почти готов, – госпожа Скварца улыбнулась одними глазами и опустилась в свободное кресло, – но я распорядилась еще и о шадди.
– Замечательно, – одобрила Арлетта, переводя взгляд с возможной невестки на невозможную. – Представляю тебе герцогиню Урфриду, ты должна была о ней слышать.
– Да, – подтвердила ничуть не удивленная переходом на «ты» Франческа, – я слышала.
– Как и я, – Урфрида больше не говорила, она пела. – Я буду счастлива… была бы счастлива иметь такую сестру, ведь Гизелла слишком мала, чтобы стать моей подругой. Встретить вас в первый же день после возвращения – к счастью. По крайней мере, я в этом не сомневаюсь, и да, я всё-всё про вас знаю!
– Не от меня, я не столь осведомлена в твоих делах, Франческа, чтобы знать всё. – Будет счастлива иметь такую сестру… Иметь? Ли что, с ума сошел?! Сперва сошел, а потом опомнился? Тогда скоропалительный отъезд означает… бегство? На сына не похоже, но после похода и встречи с Рокэ, но с вином… И ведь не спросишь, некого спрашивать.
– …запросто. Вы не будете против, если я время от времени буду похищать у вас госпожу Скварца?
– Буду. – Надо слушать! Слушать и запоминать, думать можно и потом. – Но вы всегда можете обобрать виконта Валме.
Франческа почти улыбнулась, Урфрида почти засмеялась, камеристка распахнула дверь, пропуская буфетчика с вином. Сзади румяные помощники с серьезными, будто в храме, физиономиями тащили бокалы и чашки для шоколада. Нужно было улыбаться, нужно было понять…
Глава 7Акона. Старая Придда
1 год К. Вт. 10-й день Зимних Молний
Внизу, в прихожей, загремели запорами, и поджидавший приятелей с открытой дверью Руперт вышел в не успевший забыть шаги Селины коридорчик. На миг стало грустно, но на лестнице под ноги сунулся разогнавшийся Шкипер. Свалиться Фельсенбург не свалился, а вот грусть убралась, уступив место радостной тревоге. Как перед походом или чистым, не то что под Эзелхардом или у Хербстхен, боем. Появление Арно с Приддом предвещало… Кошки знают, что оно предвещало: Алва рано или поздно объявится и что-то да объяснит. Может, и страшное, это не повод сидеть и страдать, хотя сидеть все же придется, разве что… переодеться! В Эйнрехте сошло, в Аконе да в обществе фрошеров сойдет и подавно.
Мысль одолжить фульгатский мундир и утащить Арно на прогулку была гениальной, но жизнь по своему обыкновению всё смешала. Вернулся один Валентин, на которого размечтавшийся Фельсенбург почти налетел.
– Добрый день, – вне боя Спрут обходился без улыбок, – вы уже завтракали? Если да, предлагаю выпить по бокалу вина.
– С яичницей, – уточнил не столь давно продравший глаза Руппи. – Сейчас пожарят. Я ждал вас, то есть вас всех. Как там у Клауса?
– Очень хорошо, спасибо. Брата представили генералу фок Дахе, и тот сразу же нашел ему дело, а как вы?
– Выспался. – Торчать на лестнице было глупо, и они перебрались в разукрашенную зимними букетами столовую. – А так… Пока один сидел, было терпимо, но скучно, и дрянь всякая в голову лезла. Чуть ее вчера вам на голову не вывалил, да решил не портить вечер.
– Скорее, – не преминул уточнить отправившийся прямиком к буфету Валентин, – ночь. Забыл спросить, где ваши люди, вы ведь не один приехали?
– Устроили где-то в казармах, подальше от лишних глаз. – А что, если вытащить на прогулку Спрута? После яичницы, само собой. – Вы не покажете мне Акону? То есть не мне, а кому-нибудь во ф… в талигойском мундире.
– Почту за честь, – заверил, извлекая бутылку и кувшин, Придд. – Город довольно интересен, жаль, что вас в нем нет. Рискну предположить, что дело в политике?
– Именно. Бабушка решила выкупить Ледяного, чтобы перетянуть на свою сторону Метхенберг и Ротфогель.
– Напрашивающийся ход, – оценил затею Валентин. – Дриксен не мыслит себя без моря, так уж вышло, хотя крестьян и ремесленников у вас больше, чем моряков.
– О да! Но мы чтим Торстена и хотим отобрать у вас Хексберг.
– Обычно вы предпочитаете слово «вернуть», причем это относится даже к Южной Марагоне.
– И к ней тоже. – Спорить с очевидным глупо, да и не слышит никто. – Леворукий знает, с чего так повелось, особенно если вспомнить, что своего в Золотых Землях у нас были разве что корабли.
– Возможно, это завуалированное влияние эсператизма, – предположил Спрут, продолжая возиться с вином. На сей раз белым. – Захваченное очень удобно объявить возвращенным, а отобранное – полученным в дар или пожертвованным на благое дело. В пресловутом эдикте Эрнани Святого отдельной строкой было запрещено жертвовать на прославление Создателя добытое неправедным путем. Первые магнусы пошли еще дальше и с подачи святого Адриана приравняли подобную жертву к святотатству. Какое-то время этого правила более или менее придерживались, однако затем умные люди догадались поменять местами телегу и лошадь. Открыто об этом, само собой, не объявлялось, но конфискованные у «демонских отродий» ценности церковники начали учитывать как пожертвования, вносимые на спасение грешных душ. В Торстеновых баронствах этим по причине удаленности от Агариса и малого числа эориев не промышляли, однако в бывшей Золотой империи под звуки органа грабили весьма усердно.
– Свинство! – отчего-то разозлился Фельсенбург. – Если бы я смог взять Хексберг, то честно и с удовольствием признал бы себя захватчиком, только Хексберг не возьмет никто. Вот с Марагоной еще можно попытаться.
– Вам этого хочется? – вежливо осведомился предводитель «лиловых». – И если да, то в какие сроки?
– Мне хочется в Бирюзовые Земли, – признался Руппи под приближающиеся тяжелые шаги. Первым в распахнувшуюся дверь прошмыгнул Шкипер, следом «фульгаты» втащили долгожданную яичницу. Внушительную, впору хоть самому кесарю! Кроме яичницы, на стол бухнули поднос с хлебом, закусками и вышитыми салфетками. Бруно назвал бы это роскошество усиленным полдником, но с непременным указанием, что подан он непозволительно поздно и не должным образом.
– Известный вам виконт Валме, – заметил Придд, когда они вновь остались одни, – полагает, что утро определяется не положением солнца на небесах, а временем подъема. Вы встали относительно недавно, следовательно, у вас утро.
– Кто бы спорил, – Руппи покосился на салфетку с ромашками и клевером, но брать не стал. – Я не договорил. Мы с адмиралом цур зее больше друг друга не понимаем, и все равно я не хочу, чтобы он ехал в Штарквинд. Понимаете, Ледяной после всего… Он не сможет ничего сделать, даже если захочет, поэтому пусть уж лучше остается у Вальдеса. Епископ Луциан, вы его видели у Хербстхен, обещал с ним поговорить о том, что в эсператизме настоящее, а что налипло. Вы представляете, во что превращают корабль ракушки?
– Более или менее, – кивнул Валентин, к удивлению Руппи тоже проигнорировавший салфетку. – Продолжая вашу аналогию, рискну спросить, что предпочтут те, кто боится моря, – свободный от ракушек корабль или доказательство правомерности своих страхов?
– Мне нет дела до «тех», но Олаф – это Олаф! – Фельсенбург от души мазанул ломоть мяса алатской горчицей, от которой прежде у него глаза полезли бы на лоб. – Без Ледяного я бы собой просто не стал.
– Такие люди есть в жизни каждого из нас. Адъютант барона Райнштайнера при мне упомянул о посланце герцогини фок Штарквинд.
– Это Ади, он приехал раньше меня и тоже ждет Алву. Все, что я смогу, если, конечно, смогу, – опередить его и у Ворона, и в Хексберг. Потом, конечно, придется вернуться к Бруно, весной у нас будет весело.
– Не только у вас.
– Я имел в виду нас всех, а не кесарию, – объяснил Руппи, и тут ногу знакомо боднуло. Успевший за три дня обнаглеть кот требовал мяса, не понимая, что оно заляпано едкой дрянью. Люди порой тоже не понимают. – Ничего, когда-нибудь да разгребемся, и в Бирюзовые Земли! С Вальдесом, если он не передумает.
– Боюсь вас огорчить, – Валентин невозмутимо отодвинул готовящегося к прыжку на стол Шкипера, – но мне кажется, что ваш план неосуществим.
– Вот еще! Мартин… мой покойный дядя, бывал в Седых Землях, а мы отправимся дальше на восток. Гонять после всего каданских пиратов будет как-то унизительно.
– Думаю, что понимаю ваши чувства, – Придд чуть отодвинул полупустую тарелку. – Руперт, я вернулся прежде Клауса и Арно, потому что считаю правильным довести до вас одно соображение, которое лучше воспримется с глазу на глаз. Будь нас трое или тем более четверо, вы бы наверняка стали шутить. Моя догадка и в самом деле неплохой повод для шуток, но у меня создалось впечатление, что из вас лепят нового в лучшем случае кесаря, а в худшем – Торстена.
– У вас… что? – от осознания сказанного Руппи не подавился лишь чудом. – То есть это так заметно?
– Видимо, я недооценил ваше умение владеть собой. Вы мне показались озабоченным, но, если так можно выразиться, событиями, конечными во времени. Кесарь, король, император такой роскоши, как рывок к неведомому, позволить себе не может, но вы умеете сочетать несочетаемое.
– Да ничего я не сочетаю! Бруно не желает видеть кесарем дядюшку Иоганна, вот и взялся за меня, но за шестнадцать лет лес вырастет…
– Несомненно, – согласился и не подумавший вдаваться в фельдмаршальские планы Спрут, – однако то, что я успел заметить после нашего присоединения к армии Бруно и до отхода на зимние квартиры, не может иметь отношения к герцогине фок Штарквинд и вряд ли связано с фельдмаршалом.
Все армии схожи, и я примерно представляю, как среди солдат распространяются слухи. Более того, я несколько раз оказывался их героем, а герцог Алва и граф Савиньяк в центре солдатского внимания постоянно. Для того чтобы очередная история об очередном подвиге разошлась по всей армии, нужно несколько более или менее спокойных вечеров. При этом сами байки будут ощутимо розниться, поскольку рассказчики склонны приукрашивать, и каждый делает это на свой лад. Рассказы о вас странно стремительны и одинаковы, а значит, есть некто, желающий, чтобы о вас говорили много и хорошо.