– А и впрямь, – Матильда ухватила за плечико Мэллицу, упорно не оставлявшую подружку. – Пошли поглядим, что же там алатского?
Девушка тревожно блеснула глазами, но все же пошла.
– Им надо поговорить, – шепотом объяснила Матильда, когда между ними и Кримхильдиным курятником встали кусты с мелкими кожистыми листочками. – Здесь это удобно.
– Это так, – кивнула гоганни и быстро заговорила: – Я должна сказать, я видела мужчину! Одетый как гвардейский, он шел по дворцу следом за нами. Он таился и не подходил близко, это опасно.
– И хорошо, что шел, – отмахнулась ее высокопреосвященства. – Дворцовым гвардейцам положено глядеть в оба и при этом не лезть на глаза. Скорее всего, ты вообще видела разных, а решила, что одного.
– Так может быть, – девушка, о чем-то размышляя, свела густые брови. – Я в самом деле не поняла, сколько воинов шло за нами. Если гвардейский защищает дочь своего короля, то это достойно и не несет угрозы. Гица Матильда, я боюсь змеи в душе нареченной Кримхильде. Она не любила мужа и была бы рада остаться с отцом, став для него всем, а затем унаследовать страну медведей, но появилась Сэль и отобрала важное. Это может породить беду для многих.
– А то Хайнрих свою дочку не знает! – Хотя может и не знать. У тебя у самой внук стервятником стал, а ты в нем все соколенка видела… – Селина-то что о будущей падчерице думает?
– Подруга не чувствует злобы, но зависть может быть рождена не сердцем, а умом. Садовник рубит мешающие деревья без ненависти. Нич… Я слышу шаги.
– Мне по этикету положены дамы, это наверняка они. – Матильда развернулась и неторопливо направилась в угол, где в самом деле бурел горный плющ. На сакацком солнце листья были бы винно-красными, ну так то на сакацком.
Шаги стали ближе, зашуршало, и из-за хмурого кабаньего чучела выбралась пара не первой молодости дам. Первая напоминала добродушную щуку, вторая – коршуницу или ястребиху. К общей прогулке они присоединились позже остальных и все время держались вместе.
– Доброе утро, – поздоровалась на талиг Матильда. – Мы не знаем гаунау и наверняка напутаем с титулами и фамилиями, так что давайте по-простому. Я или ее высочество, или гица Матильда, она – Мелания, баронесса Вейзель.
– Инга, графиня Хёглунд, – тут же представилась щука, – жена генерала Хёглунда.
– Кунигунде, баронесса Эспеллан, – коршуница поправила шаль, будто крыльями махнула, – жена генерала Эспеллана. Мы знаем талиг, его знают все.
– И правильно, – алатка подмигнула словно бы застрявшему меж кадок вепрю. – Ух какой! Кто брал и как? На рогатину, надеюсь?
Оказалось – и кто бы мог подумать, – брал кабана лично его величество, знавший в подобных забавах толк. Как и мужья обеих дам, похоже, оспаривавшие друг у друга звание лучшего охотника, само собой, за исключением короля. Любящие жены на глазах входили в раж, расписывая добытых супругами секачей и шатунов; чужеземные растения их то ли вовсе не занимали, то ли поднадоели, а вот Матильда выискивала зеленых земляков с удивившим ее саму удовольствием.
Фыркнув на агарисские мимозы, ее высокопреосвященства обогнула облезлый лимон, словно бы кормящий незрелыми плодами разинувшего пасть медведя, и обнаружила высокий ящик с бодрыми зелеными кустиками.
– Глядите! – весело потребовала алатка. – Вот, он и есть, наш родимый! Мэллица, помнишь? Он в Сакаци у южной стены рос, как раз за твоими качелями.
Мэллит не могла забыть невысокие кусты с мелкими, порождающими бесценный огонь цветами. То, что в Агарисе было сморщенными стручками и багровой, заточенной в склянки пылью, тянулось к синему небу и влекло быстрых, ярких, словно огонь, бабочек. Это было так странно, увидеть рождение перца перцев. И так чудесно.
– Я помню, – подтвердила гоганни, потому что вежливость требовала ответа. – Нет перца лучше алатского.
– И злее тоже нет, – подхватила та, что вновь стала близкой. Разговор делался приятным, и Мэллит захотелось рассказать, как и когда лучше использовать драгоценную пряность, но донесшиеся из большого зала излишне громкие голоса вынудили Царственную нахмуриться и обернуться к дамам. Казавшиеся решительными, сейчас они выглядели растерянными, точно повар, застигнувший на кухонном столе дворового пса.
– Мы не знаем, что это может быть, – призналась именуемая Кунигунде. – Плохо слышно, слов почти не разобрать.
– Ее высочество недовольна, – подхватила другая, чье имя было проще, но в память не вошло, – ее потревожили.
– И кто же здесь такой наглый? Голос-то хоть знакомый?
Удивленные переглянулись.
– Молодой Вертер? – предположила первая.
Вторая не согласилась, полагая названного учтивым и тихим. Дамы заспорили, как спорят не знающие ответа, а ссора за стеной из кадок и висячих горшков разгоралась. Спокойная радость иссякла, и Мэллит с досадой поправила сбившийся манжет: тайная петля для стилета была на своем месте, но сегодня она пустовала.
– Мэллица, – внезапно окликнула нареченная Матильдой, – что у тебя с рукой? Поранилась?
– Я здорова, но удивлена, – призналась гоганни, – с высокородными так не говорят.
– Еще бы, – Царственная поправила плащ и усмехнулась, – ладно, пойдем посмотрим, кто нам прогулки портит.
Обратный путь в обход больших кадок и набитых опилками звериных шкур казался долгим. Спутница не торопилась, и Мэллит, тревожась о подруге, ускорила шаг, первой выйдя к уже знакомым зарослям. Рожденные ползать по камням травы свисали из многих горшков пышными бородами, создавая подобие укрытия. Из него было удобно смотреть, и девушка этим воспользовалась.
Подруга в окружении дам спокойно стояла возле длинного ящика, из которого торчали синеватые колючие ветки; ей ничего не грозило, и Мэллит, успокоившись, отыскала взглядом именуемую Кримхильде. Ничтожная ошиблась, подумав о прячущемся гвардейце: дочь короля потревожил не воин, а придворный. Молодой, статный и богато одетый, с приятным лицом, он говорил громко и взволнованно, а за спиной страстного кивали головами две нарядные дамы.
Похожие глаза, подбородки и линии скул у всех троих заставляли заподозрить кровное родство. Старшая могла быть матерью говорливого, младшая – не слишком юной сестрой. Никто из них не входил в огородный зал вместе с медведкой, тогда откуда они взялись? Ждали здесь или воспользовались дверью в дальнем конце?
Благословляя рост и мощь растений, Мэллит перебралась поближе, но придворный говорил на чужом языке; принцесса досадливо молчала, и настойчивый обратил свой взгляд на Сэль.
– Сударыня, – произнес он на талиг, не забыв учтиво поклониться, – оставьте нас. Этот разговор не для посторонних.
Ответить подруга нужным не сочла, это сделала сама Кримхильде, и слова ее были как бич:
– Хватит, сударь. Я и так уделила вам времени больше, нежели вы заслуживаете. Извольте нас немедленно оставить. Селина, прошу вас обратить внимание на этот можжевельник, его еще называют королевским…
– Да, ваше высочество, – подруга завертела головой, словно ей начал жать воротник, но кружево было мягким и хорошо подогнанным, – я с удовольствием посмотрю.
Кусты, на которые указала принцесса, росли в стороне, и медведка, взяв Сэль под руку, прошла мимо назойливого, словно бы тот исчез, однако это было не так. Не все изгнанные готовы уйти, и придворный, чуть помедлив, оттолкнул двоих дам и заступил принцессе дорогу. Он вновь говорил на гаунау, вернее, не говорил, а кричал. Так ссорятся в дурных семьях, но разве можно выставлять свои обиды напоказ? Разве можно поднимать голос на королевских дочерей и невест?
Ответ принцессы был резок и короток, но придворный продолжал кричать, и тогда вперед вышла подруга.
– Сударь, – попросила она, и Мэллит поняла, что Сэль пытается встать меж именуемой Кримхильде и упорным, – не надо так сильно волноваться, это мешает ее высочеству вас понять. Вам лучше уйти и успокоиться, иначе о вас могут дурно подумать.
Нарядный, еще молодой гаунау дернул шеей, словно бодаясь, и что-то гавкнул в лицо Селине. Судя по всему, велел убираться, но девушка только глазами блеснула, зато заговорила Кримхильде. О чем Матильда, само собой, не поняла, но судя по тону, принцесса невежу отлично знала и не боялась, да генеральши помянули какого-то не то Вернера, не то Вертера, который ну никак не мог устроить ничего дурного. Однако устраивал… С ухажерами такое случается, особенно когда их турнешь, и по горячим следам, но Кримхильде вроде замуж не собиралась и вообще с вечера была, считай, на глазах. Не поссоришься…
– Ты что, не поняла, кошка талигойская? – предполагаемый ухажер только что не шипел. – Убирайся, сейчас не до тебя.
– Вы не можете мне приказывать, – со вздохом объяснила упомянутая кошка, – вы не монсеньор Рокэ и не его величество. Вообще, с вашей стороны не представиться было невежливо, но вам, как выражаются некоторые военные, похоже, что-то попало под хвост.
Ее высокопреосвященства от восторга аж зубами скрипнула и сама этот скрип услышала, потому что внезапно стало очень тихо. И очень жарко. Блеснула взбаламученная река, и на дальнем берегу по камням, подгоняя своих головорезов, заскакал урод в желтом. Внизу из дюжины мушкетных дул вырвался почти незримый на солнце огонь и заклубился, затягивая переправу, белый пороховой дым. Желтый мерзавец обернулся, погрозил саблей и заорал на грубом, явно не гайифском языке. Матильда затрясла головой, в нос сунулось что-то колючее, оказавшееся можжевеловой веткой, и наваждение пропало. Впереди буянил Кримхильдин кавалер, и от него шибало той же дрянью, что от гайифских разбойничков. Бесноватый, причем со шпагой! Пока не бросается, даже стоит, как положено по этикету, но это пока, и ни кагетов, ни адуанов, чтобы встретить напасть, здесь нет. Одни придворные дамы, толку-то от них…
Еще толком не представляя, что сделает и сделает ли, алатка, сдерживая крепнущую гадливость, стала пробираться меж кадками, одновременно нащупывая под накидкой пистолет. Бесноватый что-то страстно объяснял, то и дело мотая башкой, но рук не распускал. Дамы благовоспитанно делали вид, что ничего не происходит, то ли сочувствовали страдальцу, то ли не привыкли вмешиваться без приказа. Кримхильде слушала, и лицо у нее было сразу раздраженное и смущенное. Точно ухажер, а несчастному влюбленному женщина простит многое, особенно если тот безобидный, по крайней мере – на вид. Но стража-то где, гвардейцы эти медвежьи? Или плющам и можжевельнику охраны не положено? Придется самой, и первым делом спровадим Селину…