– Сэль, ну что ты такое говоришь! Вспомни ее величество, она же все время молилась.
– Я помню, – подруга закусила губу, сдерживая неуместные в день свадьбы слезы. – Ее величество думала, что она эсператистка, а ты думаешь, что ты – олларианец, только серые кошки и черные кошки все равно кошки. Мы не знаем о том, откуда все взялось, и можем только верить в то, что нам говорят, а эсператисты и олларианцы говорят одинаково. Что нет никого хуже Врага и лучше Создателя, потому что он самый умный, справедливый и добрый. Ее величество в это верила, и бабушка верит, но разве они могут думать одинаково? Я не про молитвы, которые мы читаем не по-гальтарски, а про главное. Для бабушки справедливо, что она стала графиней, а соседа, который ей пакостил, повесили. Когда она узнает, что я вышла за его величество, она решит, что это несправедливо, но все равно захочет приехать, ведь бабушка королевы важней жены графа и тессория. И это для нее будет справедливым, а для ее величества справедливым было, чтобы не казнили тех, кто поднял восстание в Эпинэ, потому что виноваты не они, а те, кто их довел. И когда у ее величества начинались неприятности, она не думала, что это несправедливо, потому что другим было хуже. Понимаешь, королева с королем отвечают за всё, что делается в стране, зато бабушка…
– Сэль, ты какую-то чушь несешь! Это как… мешать варенье с гнилой капустой.
– Не мешать, а сравнивать. Если тебе так проще, то одни думают, что Создатель – это гнилая капуста, а другие – что варенье. И неважно, что на севере варенье варят из яблок и смородины, а на юге из абрикосов, главное, что оно варенье. С эсператизмом и олларианством так же. Для хорошего человека Создатель будет вареньем, но он не станет заставлять других его есть, будет только угощать. Зато скверный примется свою капусту насильно пихать другим в горло. Теперь понял?
– Сэль!
– Наверное, я плохо объясняю.
– Подруга говорит, – не выдержала Мэллит, – что хорошее может зваться по-разному, но быть схожим, как и дурное. Ты видел злых, живущих рядом, и добрых, приходящих издалека. Неужели тебя бы опечалил союз Сэль и нареченного Рупертом?
– Нет, конечно! Это же совсем другое…
– Но не из-за Создателя. И вообще с дриксами мы воевали больше, чем с гаунау. – Сэль повернулась, чтобы посмотреть на часы, она ждала конца разговора. – Тебе просто не нравится, что я выхожу за его величество, вот ты и выдумываешь.
– Да, – брат шагнул к сестре, теперь они стояли совсем рядом, – не нравится! И вообще хватит врать, я понял, почему ты уперлась! То есть вспомнил, что тебе говорил отец, когда мы почти доехали… Ты ему обещала короля, но ведь это же глупость какая-то!
– Вот и молодец, что понял! Может, ты еще расскажешь, с чего бросился защищать господина фок Глауберозе, когда у тебя был приказ твоего маршала – удирать? Тоже ведь глупость!
– Сэль, это же совсем…
– Другое, да? – руки подруги сжали кота, и тот недовольно, но уместно закричал. – Ты хочешь стать, как монсеньор Рокэ, ну так научись не врать себе и не передергивать… Это мужское слово, ты его еще, наверное, не знаешь, я его слышала от господина Валме. Маршал!
Удержать черно-белого, когда он стремился прочь, не мог никто. Быстрый, он извернулся и вырвался, упав на пол меж сестрой и братом. И тут же забили часы.
– Герард, – торопливо заговорила Сэль, – если ты начнешь глупить, я скажу полковнику Лауэншельду, чтоб тебя куда-нибудь заперли и не выпускали до утра. Маршала тоже лучше запереть… Мелхен, ты видела, куда он полез?
– Под кресло. – Нужно было говорить, чтобы не заговорил Герард, и Мэллит улыбнулась. – Если твоего брата запрут, нужно, чтобы ему принесли запеченного мяса в соусе из красных ягод. Оно получилось лучше, чем ничтожная надеялась, ведь…
Раздавшийся за дверью могучий звон напомнил о том, как призывали в чертог ары. Хмурый Герард шагнул к Сэль, желая взять ее за руку, но подруга изогнулась, будто ее тело стало кошачьим, и, обойдя брата, села в кресло, под которым таился черно-белый.
– Войдите, – громко и отчетливо произнесла она. – Я жду, я готова.
Она сказала. Ее услышали и вошли.
До весны оставалось полтора часа везде и час – в бывшем кабинете Рудольфа, уже окончательно превращенном в Большую Гербовую гостиную. Георгия велела подвести стрелки часов, чтобы, простившись с зимой в почти семейном кругу, ровно в полночь выйти в Парадную анфиладу. Все силы герцогини уходили на будущий Октавианский прием, и нынешний праздник предполагался предельно скромным: церемонный проход – полноценным кальтарином дефилирование полутора дюжин пар назвать было нельзя – к Торкской гостиной; вино и беседа для солидных гостей и полтора часа танцев для молодняка. Принуждать августейших детей полуночничать Георгия не стала, но фрейлинам предстояло слегка порезвиться в обществе не столь многочисленных знатных кавалеров и восполняющих их нехватку офицеров гарнизона. За музыку отвечал Коко, за десерты – повара Ноймариненов и фарнские кудесники. Арлетта не желала встречать Весенний Излом без хорошего шадди, да еще и лишить его Франческу, а запомнившая выходку Аглаи Георгия опасалась опозориться перед фельпской гостьей, пусть та и промолчала бы.
– Боюсь, – герцогиня понизила голос, хотя вокруг были лишь свои, – боюсь, мое решение истолкуют как окончательное признание Фарнэби.
– И чем это плохо? – удивился одетый в парадный маршальский мундир Рудольф. – Гогенлоэ пусть скажет спасибо, что его в Бергмарк не отправили, к Манрикам.
– Тот Манрик, что был истинным корнем зла, сейчас не в Бергмарк, – напомнила Урфрида. – Впрочем, по словам графа Лионеля, он там полезен.
– Вот именно, – отрубил бывший регент. – Надор уже сейчас есть не просит, а через пару лет начнет приносить прибыль. Вот с Гогенлоэ кроме невест взять нечего, да и невесты, прямо скажем, не из лучших.
– Бедные девочки. – Георгия грустно покачала головой, серьги у хозяйки дома были отменные. – В первую очередь я беспокоюсь именно о них: рассчитывать на лучшие партии и в один день остаться ни с чем… Но хватит о грустном!
– Мама, – устало укорила Урфрида, – сегодня вся грусть исходит от тебя и слегка от Гизеллы. Не надо. Лучше порадуемся за Франческу и Эмиля, ведь чужая любовь… чужая счастливая любовь вселяет надежду.
– Надежду вселяет многое, – госпожа Скварца рассеянно оглядела комнату, слегка задержавшись взглядом на столике с выставленными в ряд бокалами. Бдительный Эмиль все понял и отправился за вином. Арлетта так до сих пор не разобралась, был ли сын счастлив. Очень хотелось, чтобы был… Графиня сощурилась на часы и улыбнулась.
– «Второе имя весны – надежда», – Веннен выручит всегда, а не Веннен, так то, что за него примут. – Это будет отличный тост. Через полчаса. Спасибо, дитя мое…
Алатский бокал, красное вино, отблеск свечей, канун Излома. «Весна танцует с ветрами…»
Гитару бы сюда и мальчишек! Всех. Росио с Ли, Арно, Валентина, малыша Клауса… Должен же под рукой быть малыш, а Арно вырос, у васспардских прудов это стало ясно окончательно.
Второй бокал сын вручает невесте и тут же возвращается к столу. Франческа сегодня в белом, в смоляных волосах горят бриллианты. Будь со свадьбой решено до конца, госпожа Скварца надела бы рубины, она их привезла… Она ходила в них до приезда Эмиля.
Еще два бокала дамам. Георгия мило благодарит, Урфрида медленно качает головой – в последнее время ей не хочется вина, и оно достается насупленной Гизелле. Старшая из сестер Ноймаринен в алом. Дама-патронесса хотя бы иногда должна появляться в цветах королевы, хотя встреча весны не лучший повод вспоминать погибших. С другой стороны, отбыв повинность, Урфрида сможет на большом приеме блистать в идущих ей туалетах.
Рудольфу Эмиль приносит глинтвейн, но сам остается верен кэналлийскому. Часы отбивают очередную четверть.
– Вот и дожили… – на диване Рудольф не усидел, побрел к окну. Любопытно, жалеет он о ставшем парадной гостиной кабинете или уступил и забыл? – Снегу еще на месяц, а в Ноймаре на все два, но дожили. Зиму Рокэ начал с победы, так и пошло. Пусть и дальше будет не хуже… Эмиль, с Олларией до лета управишься?
– Если начнем, управимся, а вот начнем ли? У Рокэ свои резоны.
– Господа маршалы, умоляю, не сейчас! – Георгия страдальчески скривилась и тут же улыбнулась. – Я удивлена тактичностью Валме. В Старой Придде настолько привыкли видеть его рядом с Франческой, что я не стала посылать ему отдельное приглашение. Надеюсь, он подойдет в большой зал вовремя, я на него очень рассчитываю.
– Марсель уехал. – Эмиль спокойно пьет свое вино, расчеты герцогини ему не интересны. – С самого утра и вроде бы по делу.
– Но ведь он вернется?
– Разумеется, ведь он оставил своего пса.
– Вот что бывает, когда не сведешь воедино все до последней мелочи, – не то пожаловалась, не то покаялась хозяйка дома. – Валме нам нужен не позднее чем через полчаса. Франческа, дорогая моя, вам это может показаться странным, но Франциск Великий запретил супругам и помолвленным танцевать на королевских приемах друг с другом. Кавалером Арлины будет мой муж, а вашим я предполагала виконта Валме. Не хватало двоих, и я попросила об услуге отца и сына Дораков, как самых высокородных из наших гостей… Теперь Дарзье поведет Франческу, но Гизелла остается без пары.
– Я с удовольствием пройдусь с мэтром Инголсом, – предложила Арлетта, – он для этого достаточно внушителен.
– При всем уважении… – лицо Георы живо напомнило о шадди по-эйнрехтски, – мэтр Инголс получил графскую цепь совсем недавно, причем не от короля, а от регента. Мы должны показать, что Талиг Олларов стойко перенес все невзгоды, а новые лица в окружении Карла утверждают обратное. Нет, Арлина, тебе придется идти с Рудольфом, а мне – с графом Дораком. Франческа, надеюсь, вы простите нам обсуждение столь скучных предметов.
– Франческа простит, – сверкнула своими рубинами Урфрида, – ведь она уже часть нас. Не бойся, виконт Дарзье – отличный партнер, а сам танец предельно прост.