– Айрис терпела, – племянница словно бы извинилась за тетю, – из-за бабушки и вообще… Мы же дружили семьями, а что уехать далеко от дома – это здорово, Айрис тогда не понимала. Ей с женихом было скучно, но так ведь у многих…
– Замуж выходят, когда надо, – Иоланта с жалостью покосилась на подругу, – а все эти сюсечки… Сплошное вранье!
– Сюсь омерзителен, – живо согласился Марсель, доставая из ближайшей корзины последнюю бутылку, – но он живет в гайифских часах, а их всегда можно сбросить в пропасть. Баронесса, вы остановились на самом интересном. Вдовствующая герцогиня Окделл, заболев, поссорилась с подругой и расстроила помолвку? «Слезы» заканчиваются, но есть целая дюжина «крови».
– Неважно! – Айрис отмахнулась, задев шаль Франчески, та упала. Можно было бы и поднять, но Валме оставил, как есть. – Отцовская бабушка не ссорилась, наоборот… Она хотела, чтобы они обручились до смерти бабушки… другой. И старая герцогиня хотела дожить до помолвки, только этот… Эгмонт ничего не понял! Ему сказали, что жениться надо быстро и на достойной девице. А он решил, что мы не подходим, потому что бароны, и то с Двадцатилетней, а бабушка…
Обилие бабушек вносило некоторую путаницу, но Марсель призвал на помощь здравый смысл и знания о владетелях и обитателях Надора.
– Следует ли ваши слова понимать так, – строго осведомился виконт, – что старая герцогиня велела внуку побыстрее жениться, думая, что он попросит руки любимой, а тот женился на Мирабелле и написал письмо, от которого ваша тогда еще не тетушка пустилась в пляс?
– Вы поняли! – Айрис переглянулась с подругой, и перед виконтом оказались два бокала. Пустых. – Поняли! Значит, я не совсем напилась, потому что когда напиваются совсем, понять ничего нельзя…
– Вы имеете опыт или это чисто теоретические знания?
– Отец как-то устроил выволочку братьям… Я подслушала!
– Тогда это теория, – вынес единственно возможный вердикт Марсель. – Нам же остается выпить за избежавшую ужасной участи Айрис-старшую и пожелать того же младшей! Пить нужно до дна, а мы уже достаточно пьяны, поэтому бокалы я освежать не стану. Допиваем то, что есть.
Девы не возражали, однако выпить не удалось, и предусмотреть подобный поворот не смог бы никто, кроме опрометчиво оставленного в дядюшкиной резиденции Котика: распахнулась входная дверь и в гостиную шагнул герцог Ноймаринен.
– Доброй ночи, – странным тоном поздоровался он. – Я увидел свет…
– Мы… – прятать бокалы и пьяненьких фрейлин было поздно, и Валме решил пустить в ход бакранскую прямоту: – мы ждем утреннюю звезду и пьем за…
– Эт-то успеется, – перебила Иоланта. – М-монсеньор, мы будем пить за вас!.. Пусть вас… начнут понимать… И чтобы спина н-не болела!
– Хорошо бы, – герцог не преминул потереть упомянутую спину. – Арлетта, вы вытерпите еще одного гостя?
– Графиня Савиньяк, – торопливо произнес Марсель, – вы ведь вытерпите?
– Разумеется, – графиня слегка недоуменно улыбнулась. – Рудольф, я рада, но вы меня удивили.
– Я сам себя удивил, – герцог красноречиво оглядел стол, и Валме, мстительно наполнив бокал удравшего Савиньяка, протянул его гостю. – Спасибо… Не спится как-то, сперва с Фукиано… с Бонифацием засиделся, потом гулять потянуло, а у вас окна горят. Признаться, я выпил, и немало, но иногда можно. Ваше здоровье, Арлетта.
– Не надо мое, – негромко попросила женщина. – Сейчас мы все в гостях у Излома… Скажите о чем-нибудь главном.
– Попробую…
Рудольф не садился, и Валме встал, стараясь загородить не шевельнувшего и ухом Давенпорта. Ничего, спишем на выпитое и контузию… Могла же у него быть контузия?
– Мы в самом деле сейчас вместе, – твердо произнес бывший регент и бывший Первый маршал. – Именно мы. Георгия думает иначе, но единство Талига – это не шпалеры, не романсы и даже не браки.
– Еще бы, – Иоланта не была кавалером, но поднялась. – Это… пристойные дороги и отсутствие… внутренних таможенных пошлин!
– И общие законы на всех, – добавила с усмешкой хозяйка. – Так бы сказал мэтр Инголс, но я его, увы, не пригласила.
– Меня вы тоже не приглашали. Вот, сбился с мысли…
– Тогда м-мы пока выпьем за вас, – вернулась к прежней мысли девица Манрик. – Вам здесь плохо… И это плохо.
– Плохо? – герцог свел брови и залпом выпил свое вино. – Да нет, просто я устал, и спина… Ладно, главное – дождаться весны. Настоящей… С листьями. Проклятье, вечно не замечаю, когда они появляются. Вот снег, а вот уже липы доцветают.
– Ваше здоровье, – Иоланта упорно стояла на своем. – Весной я уеду… к дедушке. А сейчас я тут. Ваше здоровье.
– Ваше здоровье, Рудольф, – графиня Савиньяк с улыбкой приподняла свой бокал. – И пусть листья будут зелеными.
Сорвать уже объявленный тост, чтобы тут же променять его на другой, считалось дурной приметой. Очень дурной. К счастью, приход Ноймаринена всего-навсего не дал выпить за избавление от брака с безвольным глупцом, причем юная баронесса Хейл отнюдь не походила на овечку, готовую связаться с каким-нибудь… Марсель наспех перебрал в памяти глупцов на выданье и понял, что опасаться некого. А вот бывшему регенту хоть немного весны и здоровья точно не помешает. Успокоившись на сей счет, виконт с наслаждением допил оставшиеся «слезы» и подошел к окну проверить звезды, только звезд не было. Из темного стекла на «офицера при особе» благосклонно взирала гальтарская рожа, которую, разумеется, никто, кроме Марселя, не видел.
Глава 6Вараста. Липпе
1 год К. Вт. 1-й день Весенних Скал
Мраморный Франциск, целехонький, с законной гордостью взирал на поверженного дракона, одноглавого и бескрылого. Осколки Зверя Раканов куда-то подевались, зато на каминную полку взгромоздился бюст Сильвестра, изрядно напоминавший Диомида работы великого Тёбера. Его высокопреосвященство подставлял лик бьющим сквозь фонарь в крыше лучам и чуть заметно улыбался. Победитель Алисы мог себе такое позволить, его запутавшийся в собственных затеях преемник – нет, но скульпторы ваяют, что велено. Живые скульпторы. На что намекала галерея, подсовывая уже третьего Сильвестра, Ли пока не понял, возможно это было напоминание об их с Рокэ ошибках. Они слишком долго заставляли себя видеть в Дораке второго Диомида, хотя и человек был не тот, и время другое. То, что сорок лет назад стало спасением, незаметно превратилось в удавку на шее, сорвать которую, как это ни дико, удалось благодаря гоганской интриге.
Сбрасывать Сильвестра с каминной полки Ли, само собой, не стал, как не сбросил бы Вольфганга, пусть тот и проиграл Бруно. Старики делали, что могли, их больше нет, есть вы; с вас и спрос – и за недодуманное, и за недоделанное. На всякий случай Савиньяк коснулся нагретого солнцем мрамора; на ощупь камень казался настоящим. Некоторые вещи понимать необязательно, но объяснить их тянет хотя бы для себя.
Держа в уме игры с бесноватыми, шагнуть непонятно куда и получить парад мерзости и почти смертельную ловушку…
Осознанно пройти по старым следам и найти на одной стене осыпающееся прошлое, а на другой… будущее? Свежее, яркое, пустое. Вот вам небо, земля и травы, а кто по ним пойдет, чем прославится, что натворит, то неведомо никому и зависит от всех. Предопределения нет и быть не может, есть столкновение воли, закономерностей и случайностей, как и говорят астрологи. «Зверю цена жизнь, а смерть – цена зову», таков закон. Вступление в древнюю игру для двоих третьего – это воля и случайно обретенное знание. Знание… Святой Танкред с орденской совой на груди, взявший себе имя «Диамнид» Эрнани, превращенное в школу аббатство, бесконечные переходы, тесные кельи, книги и приборы. То, что Франциск загнал первых унаров именно в Лаик, еще могло быть случайностью, но сами танкредианцы избрали для своей резиденции абвениатское святилище совершенно осознанно. А Лионель Савиньяк осознанно вошел в открывшуюся перед ним дверь.
Покой озарений, закатная буря в черном камне, черно-белые мозаичные плитки, сужающиеся стены, разбитые статуи, занавешенный пыльным полотном камин… Двойник того, из которого вещал унар Валентин. Лаикскую галерею возвели, когда абвениатство уже было растоптано, но танкредианцы не только вольно или невольно пробились в неведомое, они как-то смешали само время. Разделенные чуть ли не тысячелетием монахи собирались в своей обители, увлекая за собой юность и смерть бывших унаров. Сразу и мальчишки, и старики, они возвращались в «Жеребячий загон», но в Нохе их не видели, только в Лаик. И в Лаик же нелепо погиб Герман Супре, олларианский священник и послушник тайного эсператистского ордена. Сумел бы убитый вернуться, не притащи его убийца в затопленный храм? Чего Супре боялся, выгоняя из Старой галереи запертых там мальчишек, ведь призраки никому не вредили? Не камина же!
Камин, к слову сказать, был девственно-чист – ни огня, ни золы, ни пыли. В белоснежной пасти дожидались огня дрова, рядом лежали щепа для растопки и огниво: зажигай и отправляйся назад, в жизнь. Галерея гостя не удерживала, только гость покидать смыкавшуюся с Лаик полусмерть не торопился, его ждал Фридрихов тупичок, преподнесший дурного толка сюрприз. В памятной по прошлому визиту раме теперь красовалось свеженькое полотно, изображавшее кабинет Сильвестра. Пустой.
Кто-то со всей дотошностью изобразил полки с книгами, глубокое кресло и заваленный бумагами стол, на краю которого примостился стеклянный кувшин с астрами. Его Лионель помнил прекрасно, как и прикрытые картой Бордона старинные манускрипты, но к астрам из распахнутого окна тянули цветущие ветки вишни. И все бы хорошо, только открытых окон покойный не терпел, да и астры зацветают, когда вишни уже расстались с ягодами. Конечно, на натюрмортах и сирень со зрелым виноградом соединяют, и пионы с яблоками, но непонятные ветки тревожили. В первую очередь из-за того, что все остальное осталось таким, как было последний раз. Будь комната без хозяина шуткой памяти, он бы вспомнил лишь то, что видел. И слышал.