– Не впервой…
– То наша конь-петен-ция!
– Можете, давайте, – с ходу согласился Арно, хватая любимую раньерову веревку. – Сейчас вылезу.
Спешить больше некуда, исправлять нечего, надеяться не на что. Темные стены постепенно светлеют, выпивая льющийся сверху свет, лезешь, как из колодца, только что не мокрый. Кроунер подает руку, вот и всё, вот и вылез.
Церковь тиха и пуста, не считая деловитых «фульгатов», Валентина и не ушедшей вместе со всеми матери. Нет, еще кто-то у входа торчит. Мэтр Цвиссиг… Ну да, Клаус же говорил, что учитель с клириком в родстве. Солнечные зайчики вовсю пляшут по надраенной бронзе, а вот свечи большей частью погасили.
– Можно идти, дальше парни сами справятся.
– Конечно, – Придд и не подумал упираться, – пойдем. Что там, кроме тела?
– Ничего. Хода я во всяком случае не нашел. Ты что-нибудь понял?
– Да. Если не откроется что-то новое, дело в чрезмерном усердии. Слуги, готовясь к сегодняшней службе, устроили большую уборку, и кто-то нечаянно потревожил запирающий люк механизм. По логике вещей, это должно было произойти после того, как вымыли полы, скорее всего, вчера вечером. Лукас решил проверить, все ли готово, обнаружил на Рассветных вратах мутное пятно и устроил уборщикам чудовищный разнос, после чего бедняги бросились драить все подряд. Результат оказался печальным и неожиданным.
– Умеешь ты выражаться… Мы в Гирке-то завтра едем?
– Разумеется. Подожди. Что случилось?
– Монсеньор, – присесть в реверансе заплаканная служанка не забыла, – госпожа Маргарита кольцо, как сомлели, выронили. Позвольте поискать.
Глава 6Гирке. Акона
1 год К. Вт. 24-й день Зимних Ветров
Обрывами и открывающимися с них далями Арно было не удивить, но долина Гирке еще и завораживала, а ведь по пути в Васспард виконта не проняло. Ну ивы над спящей под снежной шубой заводью, ну серая церковь без ограды, похоже, возле самой воды, по зиме не разобрать, ну лестница, ведущая вниз странным зигзагом, ничего же особенного, а выглянуло солнце, и пожалуйста, глаз не оторвать! Смотрел бы и смотрел, может, даже и не в одиночку… Айрис Хейл – замечательная всадница, дороги в Средней Придде – лучше не придумаешь, главное, чтобы погода не подвела. Пасмурным днем в Гирке делать нечего, но сегодня было ясно, и местный известняк, оправдывая свою репутацию, словно бы светился. От этого ли, от того ли, что успевшие стать неприятными люди остались в Васспарде, выправилось и настроение, поутру довольно-таки паршивое.
Теперь Арно был рад, что Валентин не стал откладывать поездку и устраивать разбирательство, на котором настаивал болван Лукас. Не все ли равно, кто из драивших подсвечники слуг в порыве усердия открыл дорогу к смерти и сам того не заметил, отца Мариуса всяко не вернуть… Бедный мэтр Цвиссиг остался без семейных завтраков, а Васспард – без клирика, которого теперь нужно как-то добывать.
– Валентин, – окликнул Арно тоже созерцавшего пейзаж друга, – ты уже думал, где брать священника?
– Конечно. Васспард может стать неплохим убежищем для Агния, разумеется, когда я уберу отсюда графа Альт-Гирке.
– А разве так можно?
– Так нужно. Этот господин имеет где и на что жить, а оспаривать его дееспособность и учреждать над ним опеку я никоим образом не намерен, так что перед нашим отъездом граф получит предложение отправиться восвояси. С вдовами Альт-Гирке несколько сложнее, до моего следующего дня рождения их статус, как и положение моих братьев, может трактоваться двояко.
– Твоего что?
– Дня рождения. В свое время я имел неосторожность родиться.
– Ну, – Арно аж поперхнулся от восторга, – ты и… сам знаешь кто.
– Да, кляча твоя несусветная, я именно это самое и есть.
– С чем и поздравляю тебя, а заодно и отечество. Когда, кстати, ты сделал миру такой подарок?
– В самый канун Октавианской ночи. Тогдашний клирик предлагал назвать меня Октавием, но дед настоял на Валентине. Это то немногое, за что я ему благодарен. Лестница в хорошем состоянии, твоей матери будет нетрудно спуститься.
– Угу, – кивнул Арно и внезапно брякнул: – Только первым пойду я.
– Нет. Гирке принадлежит мне, я отвечаю за все, в том числе и за лестницу.
– А за мать, когда при ней нет ни Рокэ, ни Ли, отвечаю я. Если тебе невмочь, пошли вместе.
– Хорошо, но в чем дело? Ты чувствуешь опасность?
– Сам не пойму… – Проще всего свалить на рухнувшего в колодец клирика, но это бы шло от ума, а тут Леворукий знает что! – Только пройти этой кошачьей лестницей я должен раньше матери.
– Мы должны, – поправил Придд. – Хотя я бы тут дурных сюрпризов не ждал, лестница сооружена заметно позже Двадцатилетней, ее проверяют каждую весну и осень, а церковные служители здесь спускаются ежедневно. Кроме того, к нашему визиту готовились, я отправил в Гирке на́рочного сразу же после решения о поездке.
– Молодец, – Арно положил руку на очищенные от снега перила, они казались надежными, как и ступени. Впереди сторожили полдень будто нарисованные ивы и призывно золотилась колокольня, а если зовут – надо идти. Арно нахлобучил поглубже шапку и сорвался с места не хуже призового мориска.
Виконт несся, прыгая через две ступеньки, не оглядываясь даже на Валентина, а лестница росла, уводя к зачарованному берегу, к белым дремотным лилиям. Что-то плескалось, что-то пело; расправляли неподрезанные крылья белые птицы, слишком большие для лебедей, а тростники раздвигала узкая тропка. По ней можно выйти к воде, к сердцу озера и сердцу песни, там рождается жемчуг и помнится вечное, а чужое, отжившее, ненужное, сносит к морю, и вода становится соленой. Соль – это слезы, а слезы – это память, но она же и жизнь, и песня. Забыв, не споешь, спев, не забудешь…
– Арно, я понимаю, пейзаж красив, но нам сейчас предстоит извиняться.
– Перед вечностью или перед песней?
– Перед твоей матерью. Оглянись.
– Это еще зачем… Валентин?! – Он-то откуда взялся, да еще и куртку расстегнул. – Меня ничем не приложило?
– Не могу сказать, у меня в это время было что-то вроде видения.
– У меня тоже. Я угодил в лето, а ты?
– В Багерлее.
– Вот ведь… Застегнись, холодно ж!
– Я, видимо, пытался добраться до эсперы. Ты все же оглянись.
Никакой бесконечности за спиной, само собой, нет, просто заснеженные кусты на склоне и лестница, такую за пару минут проскочишь, если бегом. В платье и не спеша, конечно, дольше, так что мать едва добралась до середины. Она никогда не любила ждать, пока за ней явятся, не усидела в карете и теперь… Темноволосая женщина неторопливо спускалась, опираясь на руку Раньера и поигрывая цветущей каштановой веткой. Кляча ж твоя, несусветная, цветущей?! Арно потряс головой, он помнил, он прекрасно помнил, что сейчас зима, они с Валентином в пресловутом Гирке, и им обоим в начавшемся году стукнет двадцать. Память, как и снег, никуда не делась, и все же виконт был еще и в Сэ, где буянила последняя отцовская весна, а по лестнице к пруду спускались мать и Ли в торском мундире.
– Теперь я спокоен, – рассмеялся отец, он вообще часто смеялся. – Лионель, если что, заменишь меня, никто и не заметит.
– Я замечу, – мать была непривычно резка, ей не нравился разговор. – Вы оба слишком неповторимы, чтобы вас путать.
– А я? – возмутился оказавшийся тут же Эмиль, – я что, повторим?
– Возможно, – этот ее вечный прищур… – Малыш подрастет, тогда и решим.
– Ты что-то вспомнил? – Матери с Раньером оставалось еще ступенек сорок, а рядом хмурился Валентин. – Или что-то увидел?
– Сам не пойму, но, скорее, вспомнил… Как Ли вел мать к нашему озеру, а отец смотрел на них и смеялся. Будто накатило что-то, наверное, дело в лестнице и Раньере, то есть в его мундире. Ли ведь был одним из самых лихих «фульгатских» командиров.
– Я тоже думал о твоем брате. Странно, как быстро в столице забыли о его торском прошлом, а ведь убивать он не прекращал.
– Да уж, сглупил я…
– Прости, ты о чем?
– О Дурзье. Валентин, как хочешь, но прикончить эту дрянь надо.
– Я тоже так думаю, но теперь нам придется намного труднее. Виконт Дарзье сначала будет долго болен, а затем предельно осторожен.
Странная лестница, очень странная, идешь и не чувствуешь ступеней, вообще ничего не чувствуешь. Не опирайся Арлетта на руку «фульгата», она бы замерла на полдороге, не в силах вынудить себя на следующий шаг, а так удалось не только спуститься, но и улыбнуться. К явному облегчению сына и, похоже, что-то заподозрившего Придда, на манерах которого догадки никак, впрочем, не сказались.
– Я должен извиниться перед вами, сударыня, – Валентин занял место отошедшего в сторону Раньера. – Мы с Арно заставили вас ждать.
– Лучше извинюсь я, мне следовало оставаться в карете, – в самом деле следовало! – увы, путешествие с солдатами притупляет чувство приличия.
– Мама, – прыснул Арно, – ты говоришь, как Сэль… сестра Герарда.
– Ничего удивительного. Мы знакомы, к тому же я читала письмо, в котором она рассуждала о преимуществах мужской одежды и поездок с «фульгатами». Не думала встретить на севере эти ивы, мне казалось, они есть лишь в Рафиано.
– Прежде я не обращал на них особого внимания, – признался, наверстывая упущенное, Спрут, – но теперь мне кажется, что в других местах я подобных гигантов в самом деле не встречал. Они чем-то примечательны?
– В Рафиано ундовы ивы можно встретить возле бывших святилищ. Вряд ли их там сажали нарочно, скорее, это для храмов выбирали отмеченные ивами места. Поблизости, случаем, нет еще и костяного ствола?
– Если я вас верно понял, то сейчас в окрестностях Васспарда ничего подходящего нет, но не следует забывать о Двадцатилетней войне, она здесь очень многое изменила. Сударыня, храм открыт и хорошо протоплен, однако мне бы хотелось войти туда первым.
–