Ну, помогай кто-нибудь, вперед. Открыть дверь, улыбнуться пошире, про-де-фи-лировать в угол, к столику и:
– Шоколад пьете? А где моя законная чашка?
Малыш вошел чудесно, не хуже самого Марселя, и все же Питер что-то почуял и выронил чашку. Коврам Придды предпочитали наборный паркет: красиво, сурово, но дорогой фарфор разлетелся на множество осколков и осколочков. Образовалась блестящая ароматная лужица, из которой высовывалось лиловое щупальце, мгновенье назад бывшее ручкой и вдруг почти ожившее…
От чашки, которую она расколотила на Зимний Излом, тоже уцелела лишь ручка, эдакий багряный с золотом завиток. Пахло шадди, бурно сочувствовали Анна с Гектором, а ей приходилось улыбаться и заверять, что Проэмперадор Юга графиню Савиньяк без шадди и полного сервиза для оного не оставит. Золовка шутку оценила и понесла дальше, беседа возобновилась, никто так и не узнал о заколотившемся сердце и ворвавшемся в уши отчаянном конском крике. О сражении, вопреки логике и обычаям случившемся в первый день празднеств, стало известно через полторы недели, об убитом под Эмилем коне – через две, из письма самого Ми. Настолько бодрого, что Арлетта уверилась: жизнь сына висела на волоске…
– …ня Савиньяк нас простит. Моя чашка почти не тронута. Питер-Иммануил, возьмите.
– Благодарю, монсеньор, – еще не ставший красавцем пухленький мальчик смотрит на старшего брата, – но это будет несправедливо.
– Напротив, – не соглашается тот, – это будет воплощением справедливости. Граф Васспард, вас не затруднит передать шоколад графу Гирке?
– Нет, но лучше я отдам Питеру свой.
– Вы успели слишком много отпить. Ничего страшного, я подожду, когда будет готова новая порция.
– А пока, – смеется Арно, – мы разделим мою.
– Питер, – Клаус протягивает брату лилового спрута на блюдце. Чудесная все же работа! – Бери, что же ты.
– Благодарю.
Детские пальцы сжимаются вокруг ручки-щупальца и отдергиваются, словно та ожила и стала жгучей, рядом с первой лужицей возникает вторая, побольше – Валентин в самом деле не пил. Он мог просто поделиться с братом, с братом, который опять пытался убить.
– Питер, да что с тобой такое? – Клаус еще ничего не понимает, Арно тоже, ведь змей надо искать в Борне.
– Мне было горячо, – принимается объяснять Питер, – так получилось. Сударыня, прошу принять мои извинения.
– Право, не стоит. Мы сделаем вот что! Перейдем в гостиную, и я закажу новую порцию, уже в моих чашках. Эти прелестны, но у них не слишком удобные ручки. На моей оказалось что-то вроде шипа.
– Прекрасная мысль, – Валентин в знак благодарности слегка наклоняет голову, – Арно, когда ты допьешь, тебя не затруднит отдать соответствующие распоряжения лично? Боюсь, ваш кудесник, сударыня, не будучи должным образом подготовлен, при виде загубленного шоколада лишится чувств.
– Мне очень жаль, – теперь Питер смотрит на нее. Светлые, почти серебристые глаза обещают стать такими же, как у Валентина. – Я не хотел и умоляю о прощении.
– Пара чашек шоколада не повод для достойных Дидериха терзаний. Как говорил соберано Алваро, все, что можно купить за золото, дешевле слез и крови. На кэналлийском это звучит красивей, но, боюсь, в этом случае меня поймет лишь мой сын.
– Вы правы, сударыня, – подтверждает Придд, – но я намерен исправить это упущение и хотел бы начать с упомянутой вами фразы.
– Почему нет? – Она права, как ни жутко, она права, а поэтому…
В кромешной тишине кэналлийская фраза звенит, будто гитару обронили, она длинней максимы соберано раза в два, но «спруты» не поймут. Арно ставит чашку на блюдце, фарфор глухо стукает о фарфор.
– Я пошел распоряжаться, – объявляет он со смешком, – кстати, по-кэналлийски это будет «эндьенго».
Сын понял, и это сейчас главное. Понимает ли Валентин? Если нет, он еще лучше, чем о нем думают. Вот кто точно ничего не подозревает, так это Клаус, он просто хочет к людям, ведь из Васспарда мир кажется таким теплым, но какую же страшную жизнь выбрала себе Ангелика! Или не выбрала, а вылепила вместе со своим Вальтером? Гогенлоэ были против этого брака, ну так и Рафиано не пришли в восторг от дочерней выходки. Придды были слишком близки к проигравшей Алисе, Савиньяки – слишком далеки от, казалось бы, безнадежно главенствующей королевы. Знатные семьи меняют дочерей на лишний шаг к подножию трона, но в этом так просто ошибиться.
– Простите, Валентин, я не расслышала.
– Ваши сыновья, принимая присягу унаров, уже знали, чьими оруженосцами будут?
– Только старший, но он у своего дяди не задержался. Похоже, Лионель выбрал Торку еще до Лаик, но не счел правильным спорить с другими о том, что можно исправить самому. Мне кажется, Клаусу подойдет Марций… то есть генерал Фажетти, я могу ему написать.
– Мне бы не хотелось злоупотреблять вашей любезностью, вы уже согласились попросить Проэмперадора Юга прислать в Васспард архитектора.
– Создатель, какая мелочь. Клаус, вам что-нибудь говорит имя Фажетти?
– Боюсь, что не слишком.
– В таком случае… Арно, ты удивительно вовремя. Нужно рассказать Клаусу о генерале Фажетти, но сперва покинем эту обитель разлитого шоколада. Гостиная готова?
– Да, но шоколад поспеет минут через двадцать.
– Очень хорошо, – Валентин поднялся первым, – сударыня…
– Благодарю, но я бы предпочла, чтобы моим кавалером стал Клаус.
– Он почтет за честь.
Две комнаты, короткий коридор… Валентин вежливо придерживает дверь, пропуская даму с будущим унаром, входит сам, следующими через порог должны шагнуть Питер и Арно. Занавеси спущены, но свечи горят ярко, и свечей много. Зимние букеты, фрукты, напитки, массивное серебро и тут же на подносе ключ и пара кавалерийских сапог.
Клаус рядом, он ничего не понимает, а Валентин? Короткий шум за спиной, сдавленный то ли всхлип, то ли стон. Рука рвется к воротнику и одновременно оказывается в чьем-то кармане, душно, перед глазами мечутся разноцветные… лиловые искры. Нет, искра всего одна, на ладони Арно. Не искра, камень. Аметист. Мерцает, ловит пламя свечей. В Борне умели выбирать самоцветы. И в ядах там тоже разбирались.
Когда Свин пялился на замерших унаров, собираясь ткнуть пальцем в Сузу-Музу, было тошно и до безумия тихо, но все же не так. Или это оттого, что там ты был ни при чем и не привык ходить в виноватых? И защищать других тоже не привык.
– Спасибо, Арно, – благодарит Валентин. Он вежлив и напряжен, как в бою. Вот бы сейчас на Хербстхен… Или даже, кляча твоя несусветная, на Мельников!
– Господин капитан, – бледный Клаус хлопает глазами и, кажется, начинает понимать. – Господин капитан… Питер, что это? Откуда?
– Это кольцо с ядом. – Материнский голос – и тот кажется незнакомым. – Видимо, Питер-Иммануил снял его с пальца графини Альт-Гирке, когда та потеряла сознание в церкви. Кольцо было ей велико, так что труда это не составило.
– Не могу не согласиться, – Валентин протягивает руку, и Арно бросает в нее смерть бедняги ментора. – Спасибо.
– Ты уже… благодарил!
– Я упустил это из вида, – длинные пальцы сжимают оправу, и камень отходит, так трескаются созревшие каштаны, висят на ветке и трескаются. – Еще одного человека убить вполне можно.
– Питер, – Клаус шагает вперед, смотрит на братьев, на кольцо, снова на братьев, – ты что, с ума сошел?!
– Графу Гирке нравится Васспард, – Валентин аккуратно кладет кольцо на стол, и оно закрывается. Само по себе, будто ракушка. – Если бы я выпил шоколад, герцогом на некоторое время стал бы ты.
– Я не хочу… Я хочу стать военным… Питер, ты что, в самом деле?!
– Да, он в самом деле, но это не повод откладывать отъезд и бросать очередную тень на репутацию нашей семьи. Клаус, вы должны дать слово хранить сегодняшнее происшествие в тайне.
– Клянусь Создателем.
– Граф Гирке, теперь вы.
– Я не дам слова, пока не отойдет виконт Сэ, – задирает подбородок Питер, – вырванная клятва не имеет силы.
– Имеет, но не в вашем случае. Арно, отойди.
Пистолета у паршивца нет, а с голыми руками он ничего не натворит, не должен натворить. Усмехнуться, отшагнуть вбок, если что, одно движение, и ты рядом.
– Виконт Сэ, я не упрекаю вас. Вы – орудие в руках герцога Придда, но вы, граф Васспард? Вы оказались недостойны своей крови, моей дружбы и моих надежд… Нет, я не сожалею о сделанном, мои намеренья были достойны, я сожалею лишь о том, что судил о вас по своим чаяньям, что не видел очевидного. Вы не мой брат, вы брат герцога Придда, так будьте же прокляты!
Леворукий, ну и чушь! Злая, выспренняя, нелепая и отчего-то знакомая. Понси? Барботта? Вроде нет, да и не держат в Васспарде такого.
– Валентин, – материнский голос словно бы паутину разрывает, – вам не кажется, что граф Гирке слишком мал, чтобы браться переводить Лахузу?
Точно! Это же «Тень чудовища», только васспардское чудовище не успело вырасти.
– Да, я начинаю понимать, что взрослые, отбирая у детей некоторые книги, не так уж неправы. Кроунер!
– Господин бригадир?
– Проводите графа Гирке в классную и побудьте с ним, вас скоро сменят.
Средний брат молча смотрит на старшего, младший стоит, скрестив руки на груди и выставив вперед толстенькую ножку. Как Ринальди Ракан на гравюре из «Горестной истории благородной и добродетельной Беатрисы Борраска».
– Никто из вас не коснется меня. Бедный Васспард, бедные наши предки… Идемте, я не желаю вас видеть. Никого.
Похожий сразу на совенка и цыпленка мальчишка, церемонно, как на приеме, вышагивает к двери, у которой мнется Кроунер, берется за ручку, светлый шар в бронзовых щупальцах. В кабинете Катарины такой же шар сжимала лапа леопарда…
– Питер! – Клаус уже возле порога… – Монсеньор, я пойду с ним! Иначе он!..
– Я не желаю дышать с тобой одним воздухом, ничтожество. Солдат, идем.
Кроунер озадаченно сопит. Приказ ему ясен, но малолетний убийца все вывернул наизнанку, вроде это он командует. «Фульгату» такое не по душе, капитану «фульгатов» – тем более.