– Да, это пришлось очень кстати, – заверил Валентин и что-то положил на органную крышку. – Разговоры я переживу, а на большее граф не способен. Надень это, пожалуйста.
– Давай, а что? – Свечи только и ждали, вцепились в серебро, словно подожгли! – Ты что, с ума сошел?! Если сегодня за кем-то и явятся, то за тобой!
– Именно. Не думаю, что Питер сумеет встать, во всяком случае, сведений о том, что извлеченный из воды утопленник вставал, мне не попадалось. Если это все-таки произойдет, я попробую справиться сам, а ты меня подстрахуешь, благо теперь знаешь, как это делается.
– За неимением Ли, попробую. – Да уж, вернулся человек домой! – Слушай, давай рябины надерем. До полуночи еще час, не меньше, успеем!
– К сожалению, рябина в Васспарде не растет. Более того, я не смог вспомнить ни единого дерева ближе, чем в дне пути. Пожалуйста, надень.
Бред какой-то! Но ведь Гизелла встала, то есть исчезла из закрытого гроба, именно в церкви. Может, фок Дахе от этого худо и стало?
– Тебе что-то пришло в голову?
– Так… – Серебряная звезда в руке слегка отсвечивает алым, смотреть на нее можно долго. Очень. – Для чего все-таки Адриан их делал, ведь выходцев ведь при нем еще не было? Слушай, а не мог он кого-то звать?
Большой король нравился Мэллит, как и разговор, похожий на те, что уже были в Старой Придде, Альт-Вельдере и здесь, в Аконе. Повелитель гаунау казался довольным и веселым, он ел, пил и спрашивал, а гоганни с готовностью отвечала. Приблизься она к запретному, первородный Ли вмешался бы, но он лишь подсказывал нужные слова. Это вызывало радость и желание говорить дальше, и Мэллит говорила, пока огромный не откинулся на спинку достойного его кресла.
– Так я и думал, – воздал он хвалу своему разуму. – Решили Излом обмануть – самих смяло. Сказал бы, что поделом, да жалко, хотели ведь как лучше… С чего в Талиге все дыбом встало, теперь ясно, дальше-то что?
– Ночь. – Монсеньор Рокэ подошел к окну и отдернул дорогую ткань, скрывавшую сразу тьму и свет. Мэллит увидела увядающую луну, окруженную светящимся кольцом, и над ней алую звезду, которую воины называют Фульгатом.
– Славно посидели, – гость подмигнул, но гоганни не поняла кому, – с толком. Пора девиц отпускать, да и самим выспаться не помешает. Утром, пока клирики не объявились, договорим. Эй, там, подайте красавицам медвежьи плащи…
– Ваше величество… – начала Сэль, но большой король слушать не пожелал.
– Что у тебя все есть, – насупился он, – слыхал уже! Ну так будет все и новый плащ в придачу, а с залогом мне еще разбираться и разбираться. Мало ли кого прибили, слово всяко выкупать надо!
– Ваше величество, я не знаю никого из преступников, которые могут сбежать из Талига в Гаунау, ведь мы больше не воюем.
– Ты не знаешь, а я найду! – король стукнул своей кружкой о стол, и гоганни по звуку поняла, что пива в ней больше нет. Это было опрометчиво, ведь прежде пива он пил крепкое. – Сколько нужно пробыть на побегушках у твоей подружки, чтоб выучиться по-людски жарить гусятину?
– Полагаю, – голос Монсеньора серьезен, а глаза веселы, – ответ на этот вопрос знает лишь баронесса Вейзель.
Чужие взгляды часто смущают, но в этот раз Мэллит была спокойна.
– Нич… Ничего не могу сказать, – гоганни присела так же, как приседала Сэль. – Если стоящий у жаровен чувствует огонь и мясо, он быстро поймет главное, а потом привнесет свое.
– Не поймет – прогоню, – пообещал большой король и встал. Он желал проводить сотрапезников, и с ним не спорили. Уже уходя, Мэллит окинула глазами исполнивший предназначенное стол и испытала законную гордость: ни одно из блюд не было отвергнуто.
– Все хорошо, – быстро шепнула Сэль, когда мужчины по талигойскому обычаю отстали, пропуская женщин вперед. По ту сторону порога уже ждали двое воинов, и у каждого на руках лежала гора темного меха. Нужно ли было примерить дар или всего лишь выразить восхищение, гоганни не знала, но регент взял первый из плащей и набросил на плечи Сэль.
– Слишком длинно, в темноте можно оступиться, – заметил он и поднял подругу на руки. – Ваше величество, доброй вам ночи.
– Куда уж добрей! – хохотнул король и ударил первородного Ли по плечу. – Лет сорок назад и я бы не сплоховал. Эй, там, пива в спальню и свечей. Вторую-то не забудьте, украду ведь! И учить никого не понадобится…
– Спасибо, ваше величество, – так всегда отвечала подруга, и так было правильно. – Я легко отыщу дорогу к воротам, и пусть завтра рядом со мной встанет ваш человек.
– Завтра, – откликнулся вместо гаунау первородный, и Мэллит ощутила на плечах тяжесть нового плаща. Он в самом деле был длинен и тяжел, но она опиралась на руку подобного Флоху и не могла ни упасть, ни споткнуться. Пройти так через всю Акону было бы величайшим счастьем, только у ворот ждали «фульгаты»«с лошадьми.
Гоганни слышала, что правнуки Кабиоховы при необходимости возят женщин, посадив их перед собой. Так названный Руппи вез Сэль, так полковник Придд хотел увезти с поля боя их с Роскошной, только знать о чем-то не значит уметь…
– Пусть граф Лионель скажет, что надо делать, – шепотом призналась Мэллит, – меня учили только мужской езде, это было в Сакаци.
– Зачем что-то делать? – лица первородного было не разглядеть, но голос его смеялся. – Одну минуту, баронесса Мелания.
– Я готова ждать. – Недостойная всегда будет ждать, лишь бы он возвращался, лишь бы жил!
Первородный берется за гриву, вскакивает в седло, разбирает поводья. Мерцает лунное кольцо, серебрится расшитая инеем стена, тихонько звякает железо, всхрапывает конь. Его зовут Грато, и таких мало даже в Талиге.
– Уилер, подсадите девушку.
Руки «фульгата» сильны, ему верят первородный и регент, ему верит Сэль, и он знает многое. Бояться нечего, и Мэллит не боится. Вновь что-то звякает, первородный принимает ее у смелого Антала и устраивает перед собой, теперь впереди светлая грива и острые конские уши, а над ними – звезда, и свет ее ал, как лепестки маков, как маршальская перевязь. Сбоку какое-то движение: еще один всадник посылает вперед черного коня, это регент и с ним Сэль, да откроет ей луна этой ночью истинное. Что-то говорят одни воины, и им отвечают другие, ворота распахнуты, впереди ночь и дорога.
– Мэллит очень устала у своих жаровен?
Почти шепот, почти объятия. Так гладят кошек и касаются цветов, так… снятся.
– Я делала что надо. – Это не сон, они вместе, хвала алой звезде! – Король гаунау доволен, завтра с ним будет легче.
– С Хайнрихом легко, даже если он голоден и не в духе, но я рад, что ему перепало немного удовольствия.
– Куда мы едем? – Зачем спрашивать, ведь главное – дорога и подобный Флоху за спиной. Если бы только этот путь мог стать вечным.
– Вас с Селиной нужно проводить.
– А… дальше?
– По-всякому. Вам сны, нам с Монсеньором – шадди и разговоры. Нужно многое решить, но все будет хорошо. Попробуйте отдохнуть, попробуйте прямо сейчас.
«Все будет хорошо…» Он ни разу не солгал, он ничего не обещает, просто дарит радость, как жемчуга. Серый конь идет шагом, словно понимая и храня… Это и есть счастье, даже большее, чем то, что дарят поцелуи и объятия. Голод, когда он утолен, забывается, выпитое вино кружит голову недолго, а песня вплетается в душу и звучит, даже если смолкли струны. Именно этой песней живет Роскошная, именно ее не может расслышать капитан Давенпорт, а ничтожная… Она видела Юлиану и Курта и любовалась ими, не надеясь, что услышит зов любви сама.
Снег глушит цокот подков, вдали, отбивая время, звонит колокол, что-то объясняет Монсеньору Селина, что – не разобрать… «Все будет хорошо», а она в самом деле устала. Сперва было слишком много жара, а потом вопросов и ответов. Большой король призвал недостойную так внезапно: сперва ушла Сэль, она хотела всего лишь вернуть залог, но ее задержали. Мэллит ждала, а вместо подруги явился нареченный Лауэншельдом и передал приглашение своего короля. Мелхен… баронесса Вейзель ответила, как ее учили во дворце, и поспешила на зов. Столовую заливал золотистый свет, за столом сидело трое мужчин и с ними Сэль.
– Ваше величество, – сказала она, – вот моя подруга, все делала она.
– Чудо какое, – огромный человек с бородой сразу рычит и мурлычет, он больше, много больше, чем казался с бастиона. – Иди сюда и садись… Эй, вы там! Приборы девицам, и начнем!
– Его величество хочет узнать про Шар Судеб, – голос бесстрастен, но взгляд ловит взгляд. Первородному Ли нужно, чтобы она ничего не скрывала и не боялась, и Мэллит не боится.
– «Шар Судеб всесилен, неразумен и вечен, – древние слова страшны и правдивы, прежде она об этом не думала. – Шар Судеб не остановит никто, но путь его можно изменить…»
Сказка про Аполку была длинной и путаной. Арно малость охрип, но до счастливого для уцелевших конца добрался. Зловредную мармалюцу исхитрились вернуть породившему ее болоту, после чего затеяли разухабистую попойку. А что? Выжили же!
– Если ты что-то из этого выудишь, можешь пожать руку Ли, – виконт тоскливо глянул на торчащее из корзины бутылочное горлышко и решительно вгрызся в яблоко, к счастью, сочное. – Братец после Гизеллы дня три заставлял меня вспоминать эту прелесть.
– Неужели граф Савиньяк не знал сакацкой легенды?
– Да все он знает, но это же Ли! И потом, меня этой Аполкой пугали позже, чем старших. Кстати, тебя-то я напугал?
– Еще не знаю. – Валентин тоже взял яблоко, но положил его перед собой, словно кинжал или пистолет. – Тебе не приходило в голову, что Питера убил я?
– Лукасу пришло. На прощание.
– Лукас мне не интересен. Тебе приходило или нет?
– Ну… Сам ты его вытаскивать не полез, но и Клауса не удерживал.
– Сперва удерживал, потом ты бросился за Лукасом, и я отвлекся на вас. Ты так и не ответил.
– Как на меня… – Вот ведь пристал! – Ты от Рокэ набрался. Он всем дает шанс, но только один. Питеру за два убийства, по сути, ничего не было, он и вообразил, что может всю жизнь выкобениваться. Повыкобенивался. Трудно было его не спасать?