– Это «что-то» прячется среди звезд?
– Возможно, а возможно, спит под землей или в крови – не моей, хоть это и обидно, – а звезды всего лишь намекают.
Какие звезды, уж не те ли, взглянуть на которые ее водил Рокэ? Левий поделился какими-то выводами с гостем или Алва догадался сам? Маршал с кардиналом так и не договорили, с его высокопреосвященством, похоже, не договорил вообще никто, хотя именно у нее шанс был. В Лаик можно было докопаться до чего-нибудь поважней похождений подловатого ментора, и они бы докопались, не прикончи какой-то негодник Гамбрина.
Гайифский интриган позволил себя убить именно тогда, когда Левий вплотную подвел спутницу к чему-то важному. Потом стало не до астрологии, хотя очень похоже, что за смерть посла нужно «благодарить» просочившуюся скверну. Кто-то, досель сидевший тихо, обнаглел и отправил господина конхессера к Леворукому, хотя почему «кто-то»? Метивший на место Гамбрина доверенный секретарь, или кем там числился сбесившийся в день бунта гайифский дипломат. Мэтр Инголс с Карвалем искали взбунтовавшегося шпиона, а все было проще и банальней, только разгадка запоздала, вернее, оказалась ненужной.
Женщина поправила плащ, просто так, чтобы руки что-то почувствовали, и шагнула с последней ступеньки на аккуратную площадку. Умело подрезанные кусты позволяли видеть сразу и храм, и реку: красиво, и на первый взгляд никакой загадочности. Собираясь на прогулку, Арлетта не сомневалась, что приречная церковь стоит на месте древнего святилища, сейчас уверенность иссякла, не убеждали даже ивы. Почему? Не так встали звезды или… люди?
Прошлый раз на показавшийся зачарованным берег спустилось трое. Мать, сын и друг сына. Волна, Молния и снова Волна. Если, конечно, верить небу и родословным. Те, кто видит звезды зелеными, связаны, и порой на них что-то накатывает. Арно проговорился, что в бою, сам не зная как, отыскал Валентина. О контузии брата малыш молчал, Эмиль написал сам. Оказалось, чуть ли не в тот самый миг, когда сын, спасаясь от пули, прикрылся конем, она почувствовала что-то вроде дурноты и выронила чашку. Конечно, родная кровь – это родная кровь, но и с побратимством тоже все непросто, иначе б про названых братьев столько сказок не сочинили. А если дружба связала двоих «демонских отродий», причем, если можно так выразиться, разнокалиберных? Повелитель Волн и вассал Молний не из старших, и к тому же Волна по матери. Как там Альдо изволил сказать Роберу, «женщина неважна, она лишь сосуд, а вино – мужчина»? Образно, но сосуды бывают треснувшими и грязными, в них может оказаться другое вино, уксус, яд, краска, дохлая муха, у некоторых так точно оказалась…
– Сударыня, – подал голос Барсук, – позвольте мне?
– Хорошо, – бездумно кивнула Арлетта, позволяя «фульгату» опробовать простенький, явно новый мостик через заснеженный овражек. Судя по подернутой туманом прибрежной полынье, это было русло не до конца замерзшего ручья.
Прошлый раз они дальше церкви не забирались, но сейчас можно и пройтись, хотя бы до конца тропки. Любопытно, кто и зачем ее протоптал, ведь на пристани зимой делать нечего, хотя гуляют и ради самой прогулки. Как чета Альт-Гирке или ее величество Алиса. Королева выгоняла в свои парки всех, сперва мечтать и резвиться, затем делиться восторгами от распустившихся цветов и пришедших в голову строк.
– Порядок, – доложил дважды прошедший и не подумавшим являть коварство мостиком «фульгат». – Не провалится.
– Спасибо.
Веселый снежный хруст, ясная синева, покой. Здесь просто не может произойти ничего скверного, вот во дворцовых садах бывало всякое.
С чего она бросилась напрямик сквозь мокрые после недавнего дождя колючие заросли, Арлетта не поняла. Младшая из фрейлин, она позволяла себе ребяческие выходки вполне осознанно, но сейчас о шутках не было и речи. Что-то крикнула вслед Одетта, тявкнула собачка дуэньи, путь преградила водосточная канавка… Обходить некогда, остается прыгать!
Каблуки вязнут в мягкой, на совесть вскопанной земле, подол намок и потяжелел, шуму-то будет, но надо бежать. Надо! Туда, за кусты поцелуйника. Розовые и желтые цветы лезут в нос, в глаза, пружинящие ветки осыпают брызгами, но Леттина-Арлина рвется напролом и выскакивает на полянку, где прямо на траве сжалась в комок жалкая голубая фигурка. Тоже фрейлина… Жозина!
– Что с тобой? – бледность, черные глаза в пол-лица и кровь, даже не кровь – кровища. Хлещет из руки, почти из ладони…
– Я… Упала… Флакон…
Флакон с нюхательной солью, подарок королевы, без которого не выйти, – вдруг кому-то из милых подруг станет дурно. Арлетта стеклянную штуковину вечно забывала, сперва нечаянно, потом, поняв, что это повод для выговора, нарочно. Лучше слыть рассеянной, чем излишне памятливой.
– Что – флакон?
Оказалось, разбился, и Жозина рассадила себе осколком руку. Сильно рассадила, платок сразу намок.
– Прижми. Сильно… Ты что?
Упала в обморок, а кровь так и течет. Перетянуть? Чем? Шнуровку сразу не выдерешь, надо орать…
– Арлина? Что с тобой, что здесь такое?
Кара, ну хоть что-то!
– Жозина порезалась. Осколком, кровь течет…
– Отойди.
Кара… Каролина Борн становится на колени, прямо в окровавленную траву, перехватывает безвольную руку в ало-голубом рукаве, что-то шепчет. Вытащить свой флакон и сунуть Жозине под нос, бежать за помощью или все же заорать? Уже не нужно. Сквозь поцелуйник ломится еще кто-то, фрейлины резвятся с другой стороны, а вот у малого зверинца вечно толкутся гвардейцы.
– Милые дамы, у вас неприятности?
– Нужна помощь?
Двое офицеров, маркиз Эр-При и еще кто-то незнакомый. Светлые волосы, а глаза почему-то черные, как у кэналлийца.
– Что за… Что произошло?
– Графиня Ариго поранилась, – объясняет все еще стоящая на коленях Кара, – но мне удалось унять кровь. Мне всегда удается.
– Капрал, вам случалось чувствовать чью-нибудь смерть или рану?
– Не припомню такого, – словно бы извиняется «фульгат». – Вот правила у нас, то есть у разведчиков, есть.
– И какие же?
– В день рождения смирно сидеть, а если вдруг что поперек горла, поворачивать. Когда можно, конечно… Еще убитых перед делом лучше не вспоминать, а после – наоборот, и не всухую.
– А сказки вам в последнее время в голову не приходили?
– Прошу прощения?
– Сказки, – терпеливо повторила графиня. – Страшные. После того, что в Васспарде случилось, могло и вспомниться, да и здесь мне прошлый раз стало неуютно.
Здесь, не в Лаик, там она не чувствовала ничего… Или нет, чувствовала! Уверенность, что бесноватые в Лаик не полезут. В Рафиано их с Гектором прямо-таки тянуло к фамильной усыпальнице, в Сэ она повадилась сидеть на берегу возле статуи оленя, там тоже было покойно, но и только. Нечастые ночные кошмары? Любой сон так легко объяснить, а главная беда прискакала на лошадиных ногах. Неожиданно и сразу.
– В Васспарде нам не до сказок было, – развел руками Барсук, – мы убийцу ловили, а здесь… Разве что капитан… сын ваш в лице менялся. По господину бригадиру не понять, а он будто видел что.
– Спасибо.
По Придду понять в самом деле трудно, сперва хорошо бы понять самих Приддов.
Иноходцы, они и есть Иноходцы, Вепри – вепри, хотя Бертрам называл Повелителей Скал иначе, а вот Спруты… В древности Повелители Волн блистали главным образом при дворе, но полководцы среди них тоже случались, двое или даже трое. Пенья-Придды были на виду вплоть до мстительного Юстиниана, но затем семейство как подменили; сохранив и приумножив свое состояние, оно отошло и от политики, и от войн. Затем из глубин всплыл маршал Эктор, вступил в связь с королевой Бланш, украсил свой герб короной и позорно проиграл войну с Франциском. Сын Спрута от королевы стал родоначальником агарисской ветви, четыреста лет прозябавшей на эсперадорских задворках и напоследок давшей миру Альдо. Этот наглостью и бездарностью явно удался в Эктора, но все его заигрыванья с древними силами потерпели фиаско.
Талигойские же Придды при Олларах вернулись к уединенной жизни в своих владениях, ничем особым себя не проявив, но и не запятнав. Двадцатилетняя – и та прошла мимо, но затем Повелитель Волн сблизился с Алисой, а его наследник решил сменить сторону и не сумел, зато одарил мир на редкость примечательным потомством. Четыре сына, две дочери… Было. Осталось трое, да и старших родичей Шар Судеб не обошел.
Одно из самых многочисленных семейств Талига съежилось до жалкого десятка человек. Пусть Алва, Эпинэ, Ариго повезло еще меньше, но их всегда было мало, и к этому за века привыкли, а про Приддов хоть трагедию сочиняй, «Проклятие Спрутов». Даже придумывать ничего не надо, Питер с Габриэлой постарались, только маленький убийца свои пожелания позаимствовал у Иссерциала, а Габриэла, похоже, набралась у мужниной родни. Кара вечно твердила о предчувствиях и видениях, это казалось невинным враньем и рисовкой, но у любого вранья есть корни. Почему их с истекающей кровью Жозиной первой нашла именно Кара, почему об этом вспомнилось лишь сейчас?
Ставшая совсем узкой тропка, будто в ответ, обогнула запорошенные кусты и закончилась возле серого с белыми потеками валуна, снег за которым сиял первозданной белизной. В кустах завозилось, пискнуло, и на руку уселась какая-то – Кроунер сказал бы точно – пичуга, серая, с розовыми щечками и задорным хохолком. Вторая от нее отстала ненадолго! В приречных зарослях обитала целая банда, что объясняло и белые потеки на камне, и тропинку. Кто-то – скорее всего священник – подкармливал птичек, спасибо, что не лебедей.
– Парни, у вас, случайно, нет хлеба?
Хлеб отыскался, причем с салом, до которого крылатые безобразники оказались большими охотниками. Арлетта смотрела на копошащуюся мелочь, вспоминая васспардских уток и ринувшихся в Старую Придду ызаргов. Умилению это не способствовало, а вот на довольно-таки странную мысль навело.