– Не везет «спрутам»… – Большой Руди внезапно хлопнул ладонью по столу. – Старшим, может, и за дело, а молодняк – жаль. Хорошо, пусть вручит книги и, если захочет, отправляется в Акону, отпуск ему Алва подмахивал… Сударыня, я приду часа через два.
– Я все понимаю и уже ухожу, – спокойно сказала герцогиня, – только узнаю у графа Давенпорта о подробностях. Если, конечно, Придд рассказал, как произошло несчастье.
– Георгия…
– Рудольф, это не любопытство. Чтобы не причинить ненароком лишнюю боль, надо знать, где болит, и мне по ряду причин не хочется расспрашивать Арлину.
– Хорошо, – буркнул Ноймаринен. – Придд что-то рассказал?
– Очень коротко.
– Ясное дело… Несчастный случай?
– Не совсем. Мальчик не хотел отпускать Клауса и решил пригрозить братьям самоубийством. Он убежал из дома к незамерзающей полынье и обещал броситься в воду, если не отменят отъезд. Семья и гости собрались на берегу, среди них был старый граф Альт-Гирке. Он решил вмешаться, но провалился сам и испугал Питера, тот оступился, и под ним разошелся лед. Клаус бросился на помощь, не рассчитал и тоже стал тонуть, его вытащил Валентин, а старика – виконт Сэ. Спасти Питера они уже не успели.
– Старый хрыч! – Ноймаринен с силой оттолкнул бронзовую песочницу. – Сколько людей… только за прошлый год, этот же… до ста лет доскрипит. Правду бергеры говорят, Великий Излом падаль жрать не станет!
– Рудольф, – негромко окликнула герцогиня, и герцог медленно разжал кулаки. Кого он вспоминал? Последний год и впрямь забрал слишком многих из тех, кто должен был жить.
– Георгия, – герцог подтянул к себе ждущие решения бумаги, – у нас с капитаном дел часа на два, не меньше.
– Я помню и буду шить в гостиной, – женщина поправила шаль и без лишних слов вышла.
Силой духа служанка превзошла госпожу. Никаких распоряжений вымотанная Арлетта не отдавала, но камеристка видела, что ее возлюбленный-буфетчик создает поздний ужин на несколько персон. Победив усталость, фарнская искусница подготовила достойный лимонного суфле и карамельного мороженого туалет, отказаться графиня не смогла. Переодевание съело не менее получаса, но Франческа была достаточно хорошо воспитана, чтобы задержаться. Назло охватившему ее бессилию Арлетта заставила себя сменить серьги на более броские и по старой привычке перебралась к окну. За приподнятой портьерой, кроме ночи, обнаружились какие-то странного вида кустики, явно не астры. Графиня потерла узкий листочек и поднесла пальцы к лицу, тонкий запах показался знакомым, наверное, вытяжку из этих растений добавляют в ароматическую воду. Что ж, очень мило… надо спросить Франческу, что это за травки и где они растут.
Сорвать веточку не вышло, тоненький сероватый стебель сдаваться не желал, пришлось сходить за ножницами и заодно прихватить булавку, чтобы приколоть загадочное растение к платью. Арлетта как раз возилась с застежкой, когда за дверью раздался бодрый топоток и в кабинет влетела молодость.
– Ну как она тебе? – Арно завертел головой и немедленно обнаружил конфетницу, а в ней свои любимые тянучки. – Валентин с Клаусом будут жить у Валме, он сейчас придет.
– Зачем? – вежливо полюбопытствовала Арлетта. – Писем Бертрама я сейчас все равно не пойму. И кто «она»?
– Не придирайся, всё ты поняла! Я про эту… невесту Эмиля. Что она Франческа, я помню, остальное потом выучу.
– Она производит впечатление. Пожалуй, я соглашусь с Эмилем, госпожа Скварца похожа на меня в молодости. Любопытно, ты сможешь с ней подружиться или нет?
– А надо?
– Это сделает тебя чуть менее доступным для здешних девиц. Надеюсь, их ты не забыл?
– Их забудешь! – Арно ухватил со стола еще что-то и, явно пресекая разговор о девицах, объявил: – Тут такое творится, мы с Валентином чуть в обморок не грохнулись.
– Валентин тоже чуть не грохнулся?
– Нет, но он присвистнул. Мама, сюда явился целый Дорак, но это еще не самое веселое. Приехал старик Понси и притащил с собой Жиля. Ноймаринен это чучело посадил под домашний арест, потому что дурак хочет застрелить Эпинэ и наложить на себя руки. Причем не где-нибудь, а перед троном. Из-за своего распрекрасного Барботты.
– Но гения, помнится, убили в Олларии?
– Ну да, его пристрелил адъютант Эпинэ. Как бесноватого.
– Тогда все в порядке. Ты так и не сказал, зачем мне сейчас Валме?
– Вокруг нас вертится шпион, – радостно объяснило детище. – Если Марсель, узнав о твоем возвращении, не прибежит, его не поймут. В смысле заподозрят, что у нас все не так, как они думают, а Валме с Франческой очень старались, чтобы про них думали, как сейчас… О, вот и Марсель!
Малыш ошибся – виконт задерживался, но слегка взволнованный буфетчик явился сообщить о губительности времени для карамельного крема.
– Придется поспешить, – графиня повернулась к сыну. – Тебя не затруднит подать мне руку, мне надо повиснуть.
– Да пожалуйста, – Арно изобразил поклон, к которому не придрался бы сам Коко. – Так вот, этот кошачий Барботта…
– Потом. Если это смешно, повеселишь заодно и Франческу, лучше всего прямо сейчас. Бесноватые поэты бесценны при знакомстве с будущими родственницами.
Арно хмыкнул, но, устроив родительницу возле безупречного стола, исчез. Женщина, не дожидаясь гостей, ковырнула ложечкой умирающий крем, оказавшийся родным братом подаваемого в Рафиано, и откинулась на спинку кресла. Попытка обдумать хотя бы предполагаемого шпиона была вялой и обреченной на неудачу.
В Старой Придде несомненно кипели страсти и страстишки, но усталой женщине в сразу и чужой, и своей гостиной они казались чем-то вроде давно и через силу прочитанной книги, которую нужно открыть, а хочется выбросить. Поблескивал алатский хрусталь, пахло ванилью и корицей, тикали часы, стыли в своих вазах зимние гвоздики, все по отдельности существовало, а вместе сливалось в подобие сна или полубреда. Вино давно выпито, бокалы разбиты, стрелки часов замерли на неведомой отметке, но где-то тенью тени вспыхивают радужные искры и отсчитывает невозвратные мгновенья маятник…
– Сударыня, – живой и знакомый голос отогнал довольно-таки скверное наваждение, и Арлетта с благодарностью улыбнулась явившемуся наконец Валме.
– Я буду счастлив, – проворковал тот, припадая к протянутой руке, – отписать папеньке, что вы вернулись в добром здравии.
– Я ему отпишу сама. Арно знакомится с Франческой, а карамельный крем ждать не может. Так, по крайней мере, утверждает буфетчик. Готти не с вами? С ним все в порядке?
– Франческа подвергается моим преследованиям, – Валме строго посмотрел на крем и налил себе кэналлийского, – о чем я и уведомил вас через Арно. Готти в прихожей, у него особое поручение. «Крови»?
– Пожалуй. Я уведомлена, но на меня большее впечатление произвел Дорак. Такие расстояния с таким сердцем…
– Душераздирающе, – согласился виконт, берясь за бутылку. Он и прежде разливал вино красиво, но сейчас рубиновая струя ловила свет на кэналлийский манер. – Мой батюшка в прошлом году имел с ним беседу, после чего состояние здоровья господина маршала пришло в полное расстройство, однако север и женское сочувствие творят чудеса. Полагаю, вы сможете в этом убедиться в самое ближайшее время.
– Я? – удивилась Арлетта, принимая бокал. – Моя способность творить упомянутые чудеса вызывает серьезные сомнения. Вы научились ловить вином огонь.
– Офицер при особе – это не только гвоздь в сапоге. Сударыня, графа Дорака тревожит судьба наследника, но обсуждать сию животрепещущую тему он может лишь с вами. Я, будучи Валмоном, дурно влияю на некоторые сердца, а герцог Придд мстителен и холоден. Остаетесь вы.
– Я тоже мстительна и холодна. Чтобы Дорак бросился в Старую Придду, поддавшись страху, Арно следовало вызвать Дарзье двумя месяцами раньше.
– Страху граф поддался уже здесь, а выехал, имея в виду нечто более приятное. Возможно, помолвку.
– Или две помолвки. – Виконт Дарзье и Иоланта Манрик – это очевидно, но есть еще и Леони Дорак… Дочь не самого значительного графа, племянница всесильного кардинала. Отвергнутая невеста виконта Мевена вышла к трону в почти королевском наряде. Просто глупость и дурновкусие? Несомненно, но только ли они?
Долетевший из прихожей лай мог принадлежать лишь Готти. Пес что-то желал сообщить и, видимо, был понят. Валме поставил бокал и быстро, по-военному вскочил, качнулись огоньки свечей, тронул ноги легкий сквознячок. Арлетта неторопливо повернулась. Франческа оказалась настолько вежлива, что уступила будущей свекрови все оттенки красного. Она могла себе это позволить, и еще она могла смело носить белое. Младший тоже был хорош и выглядел скорее веселым, чем очарованным.
– Арно, – осведомилась графиня, пока кавалеры двигали стульями, – ты рассказал госпоже Скварца о Барботте?
– Нет, – сын уставился на гибнущий крем, и Арлетта поняла, что тот будет спасен, – до него не дошло! Мы говорили об урготских принцессах.
– Это бестактно, – строго заметил Валме. – Особенно в мое отсутствие.
– Мы знали, что вас увидим, – рассеянно объяснила госпожа Скварца, – и мы о вас говорили!
– О великий Бакра, – возопил виконт, – прибыла мать маршалов Савиньяков, и мы вернулись к холодному «вы»! Это горестно, сударыня, горестно и странно.
– Что странного в том, что здесь ждут не только тебя, – Франческа взяла шпажку с кусочком сыра, – но и Готти?
– Ничего, – фыркнул Арно, – и потом, говорить о Барботте надо, лишь познав корнета Понси. Иначе половина удовольствия пропадет.
– Согласна, – она допьет бокал и уйдет, – так история производит большее впечатление, однако Понси находится под арестом.
– Можно подговорить фрейлин, – и не подумал отступиться сын, – они его освободят. Девам положено освобождать поэтов, а потом любить! У Марии Тристрам точно получится. Марсель, ты согласен?
– Не вполне. В теории чувство могло бы вспыхнуть, но когда абстрактный поэт обретет черты Понси, нежный бутон увянет и отвалится.