Синичкин-старший тогда сказал хахалю злым, но очень спокойным голосом: «А ну-ка пошел прочь с моей кухни!»
Руки не поднял ни на него, ни на нее. И она, Люся, тоже полюбовничку своему кивнула в сторону двери: «Уходи!»
Тот явно испугался. Побелел. В коридор шмыгнул и испарился. Хлопнула дверь.
А в следующий момент Люся на внезапно явившегося и, значит, нарушившего всю идиллию мужа стала наезжать. В духе «лучшая защита – это нападение»: «А что прикажешь мне делать, когда ты исчезаешь на месяц, на два, на полгода? И ни письма от тебя, ни звонка, ни открыточки? Я ведь тоже женщина! Ты меня такой сделал! И у меня тоже потребности имеются! И в тепле, и в ласке, и в понимании! Ты там, в командировках, на своих оперативных заданиях, сам со всяческими шмарами якшаешься, я зна-аю!»
Он не стал слушать ее жалкий лепет оправданья – который по тональности совсем не жалким выглядел, а скорее наступательным. Развернулся и ушел. Уехал к другу, тот как раз временно был холостой, и они загудели вдвоем дня на три.
Потом, конечно, все равно пришлось возвращаться, но в семье началось что-то вроде холодной войны или дипломатического перемирия. Гордое молчание или общение через Павлика. Вроде и есть обоюдное желание снова навести мосты, но делать первый шаг неохота и не знаешь как.
Именно поэтому он тогда отпуск, ему положенный, брать не стал, а пошел и напросился на то самое задание, которое началось в итоге в июне восемьдесят первого во Владивостоке.
Сейчас, сорок с лишним лет спустя, он отчасти узнавал город, но только потому, что вокруг было то же, что десятилетиями ранее, – море, бухты, острова.
Синичкин-старший взял номер в гостинице «Пасифик», с видом на океан.
Ресторан «Челюскин» снова переименовали в «Версаль» и повесили на нем мемориальную табличку, что здесь в первый раз явился миру литературный герой Исаев-Штирлиц.
Улицу Ленинскую тоже переименовали – назад в Светланскую, а 25 Октября – снова в Алеутскую.
От ресторана «Арагви» и следа не осталось, как и от кафе «Электрон», где собирались бандюки, называемые в былом Владике «третьей сменой».
Зато появилось множество других заведений, где подавали и пресловутую красную икру, и только что выловленных крабов, и гребешков, и мидий, и устриц.
И на остров Русский, закрытый в советские времена и секретный, протянулся величественный белоснежный вантовый мост.
Примерно в тех краях в самом центре города, куда его возили в восемьдесят первом из ресторана «Арагви» с черным пакетом на голове на аудиенцию с барыгой, промышлявшим икрой и рыбой, раскинулись опоры другого вантового моста, наконец-то построенного между центром и полуостровом Чуркина.
Тогда, в восемьдесят первом, он, вернувшись в Москву, в подробнейшей форме доложил своему куратору полковнику Гремячему о своем визите к важному чуваку с залысинами, окутанному дымом гаванских сигар: сколько ехали от ресторана, что представляет собой его дом (как он сумел впотьмах понять), что за комната, как выглядел расхититель. Больше у Синичкина никаких полномочий не было, чувак тот не относился к объектам его разработки.
Он с ним имел дела и дальше в восемьдесят первом. Привозил наличные в плотно набитом портфеле. Даже с ним выпивали, и тот угощал его «коибой» и «ромео и джульеттой». Он до сих пор помнил, как его звали.
Но что случилось с этим советским мафиози потом? И кем тот кент числился в официальной табели о рангах? Арестовали его в ту пору? Или он благополучно дожил до перестройки, продолжил свои незаконные и полузаконные кунштюки и благополучно выбился в новые русские капиталисты? А может (что скорее), был убит в бандитских разборках в девяностые?
Этого Синичкин-старший не ведал. Да и спросить было некого. Давно убыл в места, недоступные земной юрисдикции, полковник Гремячий.
Туда же, как он слышал, отправился и подполковник Коржев из Приморского УВД.
После того как Синичкин у фасада краевой милиции наехал на Коржева возле его «жигуленка» красного цвета, опер его больше ни разу не видывал.
Однако в тот второй вечер, когда он проводил на такси в «гостинку» на Чуркина худенькую студенточку по имени Дина и вернулся в «свою» квартиру на улице Электрозаводской, Синичкин увидел похищенные вещи. Они оказались аккуратно сложены на кровати: и гэдээровский пуловер с искрой, и запасные джинсы, и обе рубашки. Даже пачки «родного» «Мальборо». Семь, а не восемь – видно, одну все-таки гангстеры искурили. Ну, невелика потеря.
Об этой коллизии и о том, как припугнул Коржева, он тоже тогда доложил Гремячему – в той самой конспиративной квартире на улице Максима Горького в Москве, куда зарулил на один день сразу после Владика перед отъездом в Суджук.
В тот раз он дома даже не появился и жену с сыном (Пашенькой) не повидал.
Да и пребывали они в ту пору наверняка не в квартире на Коломенской, а на съемной даче: лето.
А о случайной встрече во Владивостоке с девушкой по имени Диана он, конечно, никому докладывать не стал – кому какое дело!
Но, как ни странно, потом часто вспоминал ее. Хотя казалось бы! Случайная встреча, два вечера, одно свидание. А вот поди ж ты! Худенькая фигурка засела в сердце.
Иногда приходило в голову: а какая она сейчас? Как прошла ее жизнь? Выучилась ли на филолога? Чем занималась все эти годы? Пошла учительницей в школу? Вернулась в свой оборонный город Арсеньев и преподавала там русский-литературу оболтусам и разгильдяям? Фу, как скучно!
Или, может, наоборот: вышла замуж за моряка? А потом, когда стало можно и не стремно, сбылась ее мечта и она удрала на Запад? Так, может, где-то рядом с ним живет? Где-нибудь на знойной Калифорнийщине? В предместьях Сан-Франциско?
Тогда девчоночке было лет восемнадцать-девятнадцать, она сама говорила: первый курс. Значит, сейчас только шестьдесят исполнилось – юница совсем в сравнении с ним! И если не случилось с ней чего-нибудь совсем стремного, очень даже может быть жива-здорова.
Сейчас, после того как и Люся ушла в неведомые выси, и Белка, очень мало осталось тех, кто хотя бы помнил его, Синичкина, молодого.
И было бы любопытно ту Динку, найти: интересно, узнает ли он ее? Или она за свою жизнь фатально переменилась?
А она? Помнит ли свое мимолетное владивостокское приключение сорокалетней давности? Драку на «Динамке», свидание у памятника приморским партизанам на набережной, ресторан «Арагви», долгую поездку на такси на Чуркина? И его самого – молодого бравого делягу Петра Зверева?
Хотя… Почему бы и не найти? Особенно если он сейчас здесь, во Владике?
Нынче ведь все на виду. И пусть Синичкин-старший никакие соцсети не вел, зарегистрирован там был. И в тех, что в России теперь запрещены, и в оставшихся в стране. Ничего никогда не писал, не постил, но иногда заходил, смотрел, с чем другие выступают, почитывал.
А ведь таких молчунов, как он, немного. Иные, особенно дамочки, насчет соцсетей всегда пожалуйста. Запросто туда вываливают все напропалую: и записи, и фото. Может, Дина его тоже?
В первый же день во Владивостоке, вернувшись в гостиницу, он зашел в незабаненные в России соцсети.
Итак, девушка тогда училась в педе, на филфаке. На первом курсе – стало быть, поступила в восьмидесятом, а год рождения ее – шестьдесят второй – шестьдесят третий.
В соцсетях обычно даже женщины лета себе не убавляют: как иначе найдешь одноклассника-однокурсника, по которому некогда сох(ла)?
И город, откуда она родом, он помнил: Арсеньев. Вот четыре отправные точки – имя, педагогический вуз, возраст, место рождения. Вполне можно искать.
Конечно, прошло сорок с лишним лет. Она могла безнадежно постареть и расплыться. В таком случае, он решил про себя, нет так нет – да он и не узнает ее.
Но, как ни странно, во второй из соцсетей он обнаружил по фотографиям дамочку, чрезвычайно на нее похожую.
Да, годы сыграли свою роль. Но она была узнаваема. И все совпадало: год рождения – 1963-й; место рождения – Приморье, Арсеньев. Имя: Диана. Фамилия: Скобцова. А в скобках еще две: Мариненко и Пескаревская – значит, побывала замужем дважды, богатое прошлое.
Фотографии последних времен говорили, что она, по всей видимости, никуда не уехала, ни в какой Сан-Франциско. Здесь живет, во Владике. Городские пейзажи за спиной соответствовали. И природа похожа на дальневосточную. Даже фото в купальнике не побоялась выставить: по-прежнему худенькая, наверное, тренируется, а грудь, кажется, выросла, стала заметна. И мужика рядом, что характерно, ни на одной фотке нет.
Недолго думая, не предаваясь рефлексиям, он взял и написал ей личное сообщение. Помнишь, мол, некоего Петра Зверева из восемьдесят первого года? Драку на «Динамке»? Свидание у памятника приморским партизанам? «Арагви»?
Она ответила мгновенно, через две-три минуты:
Боже мой! Конечно, помню! И тебя, и памятник, и «Динамку», и «Арагви»! Где ж ты был все эти годы? ✓✓
О, где я был, это долгая, долгая история! Главное, где я сейчас: здесь, во Владивостоке! ✓✓
Ты надолго? ✓✓
Не очень. Но дватри дня пробуду. Увидимся? ✓✓
Даже пары минут не понадобилось – через секунду она ответила: «Да!» Вот оно, преимущество возраста: девушки перестают миндальничать и кокетничать, впрямую говорят, чего они хотят.
Завтра? ✓✓
Тут потребовалось всетаки небольшое раздумье, но Дина наконец написала:
Завтра мне неудобно, давай послезавтра, если ты сможешь. ✓✓
Он расшифровал для себя эту отсрочку – наверняка хочет привести себя в порядок: сделать причесончик, маникюрчик и что они еще там делают, возрастные дамы, перед свиданием? Разглаживание лица?
Да, хорошо, – написал он. – Пусть послезавтра. Опять у памятника приморским партизанам? – и ☺.
Смайлик в ответ, ☺ и:
Знаешь, я теперь работаю на острове Русский. После обеда послезавтра смогу уйти с концами. Так что подъезжай туда, я тебе покажу местные красоты. Как тебе план? ✓✓