Съездил на морскую прогулку на катере «Капитан Капуста»: «Возможна встреча с дельфинами!»
Дельфинов, впрочем, они не увидели.
За ним больше не следили, но когда он вернулся к себе во временное обиталище на Средней улице, сразу понял, что внутри ктото побывал. Английский замок на двери в хатке вскрыли, видимо, отмычкой. Лазили под подушку, в шифоньер. Там он хранил на полочке паспорт на имя Петра Зверева с пропиской во Владивостоке и пропуск во Владивостокский рыбный порт. Аккредитивы не тронули – впрочем, он все равно таскал корешки от них с собой.
Все шло по плану. В этот раз его не грабили. Проверяли.
Шашлычники так и торговали на прежнем месте, никто ими не интересовался: ни ОБХСС, ни ревизоры из края, ни народный контроль. Лишнее доказательство того, что у торговой суджукской мафии все схвачено.
Когда Синичкинстарший покупал там свой очередной обед, нацменшашлычник проговорил углом рта:
– Сегодня там же. В десять.
Ресторан «Волна» за час до закрытия выглядел почти так же, как двумя днями ранее – только очередь почти рассосалась (ждать стало безнадежно), а из форточек доносилась разухабистая песня, которую исполнил знаменитый эстонец Яак Йоала: «Я рисую, я тебя рисую, я тебя рисую, сидя у окна! Я тоскую, по тебе тоскую!..»[21]
Швейцар узнал его (хорошая память на начальство – обязательное условие преуспеяния на подобной должности). Предупредительно распахнул дверь: «Добро пожаловать!»
Тот же мэтр проводил его в тот же, что и вчера, кабинет. Но сидел там совсем другой человек.
В первый момент опер не мог поверить в свою удачу.
Синичкинстарший вошел в полутемный кабинет при ресторане и сразу понял, что он пропал.
Не в том смысле, что оказался на пороге разоблачения – в себя и свою легенду он верил, как никогда раньше. Но беда заключалась в том, что дама, которую он увидел в ресторанном бархатном закуте, явно и очевидно привлекла его как мужчину. Он подобных женщин, прямо скажем, раньше не встречал – и не ожидал здесь увидеть.
Конечно, еще в Москве он знакомился с объектами будущей разработки. И оперативное дело, открытое на Беллу Табачник, листал. И фото ее видел. По карточке в деле узнал даму мгновенно: то была сама заведующая Суджукским трестом ресторана и столовых, организатор и вдохновитель преступного южного синдиката, связанного с общественным питанием, гражданка Табачник Б. Ю. Она 1940 года рождения, стало быть, старше его на семь лет: ей сейчас сорок один, ему тридцать четыре.
Трудиться Белла начала в семнадцать лет посудомойкой в кишиневском ресторане. Затем вышла замуж: супруг был непростой, капитан дальнего плавания в отставке, старше нее более чем вдвое, если не втрое. В курортном Суджуке у него оказался свой дом, она переехала вслед за благоверным сюда и стала делать карьеру по ресторанной линии. Муж сильно пил и довольно скоро умер. Злые языки говорили: «Заездила молодуха старика!»
Но как бы то ни было, сама молодуха чувствовала себя прекрасно. Закончила заочно Плехановскую академию, в двадцать пять лет стала директором столовой, постепенно, но быстро доросла до заведующей городским трестом. Сейчас – член бюро горкома партии и член горсовета. А одновременно – создательница, организаторша и руководительница преступной схемы, в которую оказались вовлечены все без исключения работники суджукского общепита. Каждый из них, начиная от повара в курортной столовке, тех же шашлычников на набережной и официанта в ресторане, обсчитывал, недовешивал, недовкладывал – а часть из своих прибылей отдавал наверх: завпроизводством, директору столовой/ресторана. А затем все директора всех местных точек общепита несли дань гражданке Табачник в обмен на покровительство, снабжение и защиту перед законом. Простая, но неприглядная и противная схема.
Однако странно было видеть, что дама, всю эту паутину завязавшая, оказалась столь хороша собой. И чернобелый снимок в деле, рисовавший женщину, безусловно, красивую и властную, не мог передать все ее очарование и магнетизм. Она была ничуть не похожа на торгашку, каковых немало повидал и по служебной надобности, и в частной жизни Синичкинстарший. Никакой вульгарности: ни толстых пальцев, унизанных дутым золотом с каменьями, ни прическихалы, ни обрюзгших щек и век. Напротив, на него смотрели черные глубокие миндалевидные, чуть раскосые глаза – видать, ктото восточных кровей оказался в числе ее предков (об этом в деле не говорилось ни слова). Ни единой буквой в документах не были отмечены, естественно, ни ее тонкие длинные пальцы, которые более подошли бы пианистке или поэтессе, ни свежий эффектный маникюр, ни модная столичная стрижка. Всплыло только воспоминание – наверное, из дела, откуда же еще, – что мастерапарикмахера Тимофея Поддубровцева Белла перетащила в Суджук из самой Москвы, соблазнив частным домом с видом на море и гонорарами, которые втрое превышали его заработки в столице.
Но главное, главное – глаза дамы смотрели на него магнетически; она, несомненно, знала толк в соблазнении и теперь явно рассматривала опера под прикрытием как свою очередную жертву.
Впрочем, разве не было ему это на руку? Не того ли добивался Синичкин – стать своим в преступной организации южного общепита? Самый надежный и успешный способ войти в доверие – любовная, постельная связь? Но как бы тут самому не увлечься, не превратиться в слишком своего, не перейти на сторону противника!
Впрочем, самоуверенно решил опер, в ходе своих прошлых заданий он всегда в нужный момент мог включить ясную голову – получится и в этот раз. Хотя фигурантка, объект разработки (он осознавал это), его влекла, ох как влекла!
– Ну, рассказывай, – промолвила она глубоким бархатным голосом, жестом приглашая Синичкина занять место против нее. Он не спеша присел, достал из кармана пачку «Мальборо», вынул сигарету, размял, прикурил от зажигалки «Зиппо». Она глядела на него усмешливо. Он подвинул к себе пепельницу – Синичкин сознавал свою мужскую силу, красоту и был почти уверен, что Белла тоже запала на него. Выпустил в сторону длинную струю дыма. Сказал:
– Чудный у вас городок. Хотелось бы бывать тут почаще.
Глаза его говорили другое – произнося «бывать тут», он имел в виду в теле и в сердце собеседницы.
– Это как кому повезет, – хрипло усмехнулась хозяйка. Она тоже, кажется, подразумевала не только южный город.
– Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, – в тон ей кивнул опер и продолжил: – Впрочем, я не только на Сочи, но и на Суджук согласен. Поэтому имею идейку, как одно дельце обустроить, чтобы и вам профит иметь, и мне местечко у теплого моря найти. А то ведь я живу на широте того самого Сочи, – повторил он известную присказку, – зато на долготе Колымы.
– Это где ж?
– Владивосток. Городтруженик, городгерой. Говорят, когда у нас Хрущев побывал, решил нас в советский СанФранциско превратить. Очень ему город понравился. Поэтому первым делом он с владивостокцев северную надбавку снял.
– Хватит балаболить. Дело излагай.
– О деле я уже докладывал уважаемому Семену Аркадьевичу. Повторю. Могу поставлять вам икру красную и другие океанические рыбопродукты. В любых количествах. О цене, думаю, договоримся.
– Я тебя поняла, – кивнула она. – Ты мальчонка, вижу, шустрый. Окейчик, давай с тобой выпьемзакусим, и ты мне все с чувством, с толком, с расстановкой изложишь.
Слушались Беллу здесь беспрекословно.
Явилась возрастная официантка. Хозяйка попросила принести бутылочку коньяка ОВ, сациви и долму.
– Что тебе? – переспросила она у опера. Обращение на «ты», привычное для советского начальника в сторону подчиненного, сейчас, в ее исполнении, звучало иначе: скорее, интимно, даже многообещающе.
Тому страшно надоел шашлык, и он попросил принести рыбное: «Чтонибудь из даров вашей замечательной бухты. Кефальки или там ставридки». Официантка на мгновение смешалась – видимо, в меню ресторана рыбные блюда не значились. Но Табачник молвила безапелляционно: «Пусть сделают».
Они переместились за журнальный столик – Белла Юрьевна расположилась на диване, Синичкин сел в кресле.
Он представил, какой переполох поднялся на кухне после его желания съесть рыбное. Но его заказ – а точнее, веление Табачник, исполнили! Не скоро, правда, но тем не менее. Уже принесли и коньяк, и сациви, когда наконец явилась жареная рыба.
В разгар трапезы в кабинет без стука заглянул Аркадий Семенович. Ему (опер сразу понял по лицу) крайне не понравилось, что заезжий гость столь быстро стал «васьвась» с самой хозяйкой, но он постарался не подать вида – подошел к Белле, пару слов ей на ушко прошептал.
– Я так и думала, – вслух сказала она. – Действуйте, как договорились. Прием должен пройти по высшему разряду.
Закончили трапезничать за полночь. Ресторан давно закрылся, но официантка беспрекословно выполняла все прихоти хозяйки – а попробовала бы она иначе! Наверняка и на кухне повара несли свою вахту, и бармен тоже.
Искорки между Синичкиным и Беллой проскакивали, но он не торопил развитие событий.
Наконец она сказала:
– Пойдем, отвезу тебя домой. Где ты живешь?
– На Средней улице, номер дома не помню, но могу показать.
Они сели в белую «Волгу» – руководителям такого ранга полагалась черная, но, видимо, курортному краю по случаю жаркого климата сделали послабление. Она устроилась с ним рядом на заднем сиденье, и он вспомнил, как вез на мыс Чуркина владивостокскую Дину.
Но сейчас и он, и она держали дистанцию.
– Сколько я должен за ужин?
– Ах, оставь! Считай, что я тебя угостила. В счет будущих барышей.
Когда подъехали к его домику на Средней улице, он взял ее руку, поцеловал. Кажется, ей это понравилось – как и то, что он не стал проявлять более плотных мужских поползновений.
С этого дня начался их роман. Во всяком случае, она его всегда отсчитывала именно с той даты.