Ветер из рая — страница 23 из 36

олуголых шлюх?

– И это говорит мне высоконравственная, целомудреннейшая девушка, которая со своим Паном обсуждала баклажаны и афродизьяки!

– А вот не надо без спросу чужую переписку читать!

– Ладно, хватит болтологии, шли уже!

Во Владике время шло к одиннадцати утра, и тетенька явно не спала. Ответила она через три минуты: «Какой кошмар! Нет, мне Петя ничего не рассказывал. Ничего про его планы не знаю. Скажите, может, я чемто могу помочь? Может, надо обратиться в полицию? Или к частному детективу? Я могу оплатить его услуги».

– Частный детектив уже здесь, – проворчал я сквозь зубы. – Успокой дамочку. Скажи, что мы будем ее информировать о ходе поисков.

В Краснодарском крае надо водить строго по правилам – это я помнил по своим поездкам к любимой двоюродной бабушке Маргарите Борисовне[30]. И, несмотря на ночь, строго слушался ограничений скорости и особливо сплошных линий. В постоянном напряжении: не нарушить бы чего – ехать было томительно, и я попросил свою помощницу:

– Найди, пожалуйста, в Суджуке православный храм. Самый близкий к Средней улице, где папаня некогда жил. И проложи туда маршрут.

– Не узнаю тебя, Синичкин. Ты воцерковился? Свои многочисленные грехи с деффками хочешь замолить? Или молебен заказать за здравие своего отца?

Я не стал посвящать спутницу в свои планы. Получится – сама увидит, а если нет – и суда нет.

– И посмотри, пожалуйста, – так, на будущее, – фото и панорамы тех мест, откуда последние сигналы отцовского телефона пришли.

В районе Джубги дорога раздвоилась: налево трасса уходила на Сочи, направо – на Суджук и Южнороссийск. Пахнуло морем.

– Храм называется Вознесенский, маршрут проложила.

– Вот и умничка.

Небо на востоке над горами стало быстро синеть, а потом сереть. Дорога шла на запад мимо невысоких гор, густо поросших лесом. Птицы вокруг запели с такой силой, что было слышно в машине с плотно закрытыми окнами.

Никогда не думал, что так получится, но первым делом в Суджуке мы подрулили к поюжному белому храму.

– Посиди в машине, – сказал я помощнице. – Я быстро.

С колокольни послышался грустный великопостный звон, созывающий к утрене.

У свечного ящика я описал объект, который разыскиваю.

– Конечно, знаю ее, – ответила мне бойкая старушка, – пойдемте, провожу. Только она действительно совсем не слышит, вы ей в блокнотикето пишите.

Она подвела меня к немолодой даме, которая молилась у иконы Матроны Московской.

– Извините, что отвлекаю, – сказал я, четко артикулируя. – Но это для меня очень важно.

Женщина уставилась на меня с любопытством. Несмотря на возраст – явно за шестьдесят, – лицо у нее было молодое, гладкоегладкое, и яркосиние свежие, юные глаза.

– Сорок с лишним лет назад, летом восемьдесят первого года, у вас снимал жилье мой отец Петр Зверев. Он на меня чемто похожий, но очень красивый. Вот как он выглядел тогда. – Я показал отцову чернобелую фотку в своем телефоне, а потом одну из последних, цветную. – Помните его?

Она вдруг просияла улыбкой и радостно закивала, мелкомелко.

– Скажите, он вам тогда, сорок лет назад, ничего не оставлял? Ведь уехал в тот раз отсюда неожиданно.

Женщина развела руками и отрицательно замотала головой.

– Он совсем недавно снова приезжал в Суджук. Вы его видели?

Снова отрицательные жесты.

– Ничего про него не знаете, не слышали?

Опять явное «нет».

– Он недавно пропал – видимо, здесь, в Суджуке. При этом с нами, с родными, на связь не выходит! Мы его ищем.

Женщина чтото страстно промычала, но я очень хорошо понял ее. Она хотела произнести: «Молитесь!»

Я согласно поднял руки и продолжил:

– А скажите, вы сейчас свой домик не сдаете?

Она улыбнулась и закивала утвердительно.

– Как хорошо! А нам сдадите? Я с девушкойколлегой. Нам две отдельные комнаты нужны. И две кровати.

Она кивнула.

– Мы тогда к дому подойдем! Попозже! После службы. В десятьодиннадцать. Напишите адрес, пожалуйста.

Я протянул ей блокнот, и она ясным почерком отличницы вывела адрес: Суджук, улица Средняя, дом такойто.

С амвона донесся возглас священника: «Миром Господу помолимся!» – и я оставил женщину в покое.

Вернулся к ящику, купил самую толстую свечу. Нашел глазами Николая Угодника, подошел к иконе. Возжег свечку и коротко попросил всемогущего святого, чтобы отец нашелся живойздоровый.

* * *

– Давай проедем на местный рынок, закупимся шмотьем необходимым. И пресловутую зубную щетку тебе приобретем.

Римка дремала на пассажирском сиденье. Солнце встало изза гор и начало припекать. В машине становилось душно.

– Сначала позавтракаем, – потянулась она.

Рынок, мы глянули по карте, оказался в трех кварталах.

Я предложил пройтись: «Чем ближе к базару – тем хуже с парковкой».

В южном городе на деревьях распускались зеленые листы. Цвели тюльпаны. Запах весны дурманил голову.

Несмотря на близость рынка, на улице было совсем немного людей. Курортный городок набирался сил перед летним нашествием туристов.

У входа на базар мы съели по три жареных пирожка, запили квасом и кофе.

Нашли промтоварную часть торжища – ряды контейнеров с развешанными одеяниями и ценниками на картонках. Разделились, договорившись встретиться через час. Римка протянула тоном капризной блондинки:

– Думала ли я, что снова буду покупать одежду на рынке!

Мне было в целом все равно, где одеваться. Я затоварился крепкими кроссовками, пятью парами носков, джинсами «ноунейм» и парой столь же не известных никому рубах. Дополнил наряд бейсболкой и тремя футболками. Не забыл туалетные принадлежности: одноразовые станки и крем для бритья, шампунь и гель, зубную пасту и стиральный порошок.

Моя спутница опоздала на двадцать минут и явилась с тремя огромными полиэтиленовыми пакетами.

– Представляешь, взяла очень миленькую кожаную куртяшку, – прощебетала она, – и довольно симпатичные легинсы.

Шопинг, я давно заметил, неизменно поднимает девушкам настроение – даже если он совершается на провинциальном рынке.

Мы снесли покупки в багажник и отправились по адресу, который мне оставила женщина в церкви.

Улица Средняя, о которой я составил представление по отцовским запискам, нынче вся оказалась уставлена крепкими двухэтажными домами, явно предназначенными для сдачи курортникам. Кирпичные заборы, дворы, крытые синим полиэстером.

Напротив искомого дома (где был во времена моего папеньки пустырь и моя ревнивая маман некогда его поджидала) теперь возвышалось столь же мощное жилище, не выделяющееся из ряда себе подобных. Лишь один домик, принадлежащий глухонемой, остался все тем же, что в начале восьмидесятых: белая мазанка, крытая шифером. Глиняные стенки строения коегде осыпались, обнажив дранку. Пара стекол на веранде оказались разбиты и заклеены скотчем. Сквозь бетонную дорожку прорастал лопух. И только древний орех шумел своими ветвями, затеняя жилище. Палисадник перед домом оказался тщательно обработан, там шли в рост разноцветные тюльпаны и отцветала целая полянка нарциссов.

Немая оказалась дома. Я напомнил ей, что хочу снять жилище. Она кивнула.

Комнаты, по сравнению с тем, как описывал отец, мало изменились. Только старый телевизор на ножках сменился плоским экраном на стене да пузатый ЗиЛ на кухне тоже отправился на свалку истории ради корейского охлаждающего новичка.

– Сколько вы хотите? – спросил я.

Она взяла у меня блокнот и вывела: «Сколько вам не жалко».

– А есть ли удобства? – громко вопросила Римка.

Немая указала в сторону огорода – там возвышались два скворечника. Поманила, продемонстрировала: бак над душем сменили на электрический водонагреватель.

«Пять тысяч в день», – написал я у женщины в блокноте.

Она отрицательно замотала головой и вывела: «Это очень много. Давайте три».

В конце концов, сошлись на четырех, и то был, наверное, первый случай в моей практике, когда продавец играл на понижение цены, а не наоборот.

– А где вы сами будете жить? – спросил я из вежливости и любопытства.

Она написала: «У родителей. У них квартира».

– А если нам неожиданно придется уехать?

Она вывела: «Закроете все. Ключи положите под половик».

Я отдал женщине деньги за неделю вперед, для ровного счета тридцать тысяч.

Она выдала мне связку ключей: от домика, от калитки, от сарая, где хранились дрова, и даже от летнего душа.

Мы с Римкой вошли в дом и стали устраиваться. Она выбрала комнатенку, которую всю занимала тахта и большая русская печь. Я в большой комнате возлег на никелированную кровать с шарами.

– В какомтаком эйрбиэнби ты нашел сие пристанище? –  съехидничала моя спутница.

– Зато не надо никому своих данных оставлять.

– Ну да, в семизвездных отелях именно так принято. Ладно, сойдет для сельской местности. Только душ принимать придется среди дня, а не утром или вечером, как я привыкла, – а то совсем задубеешь в этой деревянной будке.

Наше обживание жилья напомнило мне, как мы с ней налаживали совместный быт сто лет назад, в две тысячи десятом (кажется) году, вернувшись из ослепительного совместного путешествия по Европе.

Разница заключалась лишь в том, что теперь мы не были парой.

И не были друг в друга влюблены.

* * *

Я оставил Римку на месте: принять душ, отдохнутьпоспать.

А сам отправился в местную ментовку подать заявление об исчезновении отца.

На прощание моя помощница высказалась:

– Ведь твой папаня – американский гражданин?

– Да, а что?

– Так позвони в американское посольство, пусть штатники займутся его высвобождением. Пришлют в Суджукскую бухту авианосец.

– Хахаха, как смешно.

– Прости, шутка за триста. Вероятно, не прошла.

С момента, когда имелись болееменее известные данные об отце – свидетельства о его свидании во Владике с той самой Диной Альбертовной и использованный авиабилет Владивосток – Новосибирск – Сочи, – прошло больше трех суток. Заявление о розыске должны принять.