В родном Суджуке выкупил тот самый бывший особняк первого секретаря, в котором жил мальчишкой. Свое семейное, можно сказать, гнездо – что бы сказал об этом старик Фрейд? Немилосердно выгнал из коттеджа, дав двадцать четыре часа на сборы, семью последнего партийного бонзы, который его приватизировал. И дом приемов, где совершил свое первое насилие и первое убийство, тоже приобрел.
А сколько всего у него оказалось на руках компаний и имущества, Кир и сам толком не помнил. Очень кстати приватизация подоспела. Два банка, нефтеперерабатывающий завод, завод цементный, мясокомбинат, кондитерский цех, строительномонтажное управление, птицефабрика, несколько совхозов. Офис в центре города. Баня, в которой решались многие дела. Да у него даже свой самолет имелся! Не самый новый, всего лишь Ту134, но все равно чрезвычайно круто было на нем летать при случае необходимости в столицу.
Но однажды, в мае девяносто третьего, к Кириллу Вадимовичу Бакланову вдруг постучалось прошлое. Секретутка (сексуслуги обязательны!) зашуганно, на цирлах зашла к нему в кабинет.
– Кирилл Вадимович, – прошелестела, – там такой посетитель… странный… ему не назначено, но он к вам рвется, говорит, что от какойто Наташкиофициантки хочет привет передать.
Кира обдало изнутри одновременно горячим и холодным.
Но внешне он не переменился, сумел выдержать «покерфейс» и – вот оно, натренированное большим бизнесом умение мгновенно принимать нестандартные решения! – проговорил:
– Скажи, что меня нет и сегодня не будет. Проверь у него документы. Возьми паспорт и выпиши все: имяфамилию, прописку, семейное положение. Скажи, что я его обязательно приму. Завтра, в шесть вечера.
Он не обманул – и назавтра, ровно в шесть, в его кабинет вошел развязный человек лет тридцати пяти. К тому моменту Кирилл Вадимович Бакланов узнал о нем очень многое. Попросил пробить данные, переписанные секретаршей из паспортины, поговорил со своими дружками в местной ментовке, напряг знакомых из МБ[33]. Выяснилось следующее: Анатолий Олсуфьев, постоянный житель Суджука, год рождения 1956й, в настоящий момент временно не работающий. Служил в армии, закончил «путягу» гдето в Воронеже, работал киномехаником в кинотеатре «Буревестник». В 1981 году вдруг уехал из города и подвизался, как говорили, гдето в Подмосковье. Но в 1983 м умерла его мать, оставила в наследство домик, и он вернулся в родной курортный городок. Опять пошел в «Буревестник» фильмы крутить. Сейчас с кинопрокатом началась затыка, поэтому стал ездить в Турцию в шоптуры, торгует на рынке кроссовками. Не женат. Ни с какими силовыми органами или, наоборот, бандформированиями не связан. Родственников среди свойственниковбандитов или ментов с чекистами, по первой прикидке, не имеет.
Кир принял его вежливо, усадил, предложил курить. Сказал:
– Слушаю вас внимательно.
А тот, развязно развалившись и задымив, выговорил:
– Вы, уважаемый гражданин Бакланов, девятого апреля одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года убили официантку Поршикову Наталью. Изнасиловали, даже дважды, в простой форме, а затем убили. Происходило это в городе Суджуке, в доме приемов, где вы, гражданин Бакланов, подвизались тогда в качестве разнорабочего. Итак, снасильничали, убили, а тело вывезли с территории дома приемов в багажнике разъездной «Волги», госномер такойто.
Кирилл на одну минуту весь похолодел, потому что все было правдой, до мельчайших деталей – включая номер авто.
Но спокойно в ответ сказал:
– Раз вы все произошедшее так великолепно описываете, значит, у вас, видимо, и доказательства случившемуся имеются?
– Конечно, имеются! – почти весело проговорил визитер. – Есть целая кинопленка, которая ваши художества запечатлела.
Но по тому, как на мгновение метнулись к носу зрачки шантажиста, Кирилл с ликованием понял: возможно, пленка есть. Существует гдето в природе. Но у визитера ничего на руках не имеется!
– Так предъявите ее! – воскликнул Баклановмладший.
– Она в надежном месте и будет явлена городу и миру, если вы откажетесь сотрудничать.
– Так вы бы хоть пару кадриков из нее настригли! Чтоб мне, так сказать, предъяву сделать и запугать!
И по реакции гостя еще раз удостоверился: нет у него никакой пленки, нетути.
Поэтому подошел к чуваку, схватил его за шею болевым удушающим и проговорил:
– Ты же понимаешь, скотина, что ничего у тебя против меня не имеется. Только одно слово твое – против моего! Ты скажешь убил, я скажу нет, и кому поверят? – Он сильнее придавил посетителя за шею. Тот захрипел. – Да ты понимаешь, что мне тебя теперь легче и проще всего просто в расход пустить? Чтоб ты тут не пылил, не маячил? Что, думаешь, не смогу? Официанточку смог, а тебя и подавно.
И в самом деле это было бы лучшим, как показалось на первый взгляд, решением. Как говорится, нет человека – нет проблемы. Но Кирилл Вадимович не стал бы к своим тридцати годам столь богат, если б не обладал настоящим комбинаторным мышлением. А оно предполагало время от времени делать неожиданные, нестандартные ходы. Поэтому, не отпуская захват за горло, он сказал:
– Но я вижу, ты чухан смелый. Даже отчаянный. Иначе б ко мне не пришел. Поэтому предлагаю тебе работать у меня. Для начала – в службе охраны. А заодно и ту пленочку для меня поищешь – если она когдато действительно существовала.
В момент, когда визитер, казалось, вотвот потеряет сознание, Кир неожиданно отпустил его. Шантажист стал хватать ртом воздух. Лицо его стало краснее бурака.
– Я согласен, – выдохнул он.
– Ну и чудненько, – сказал хозяин кабинета поделовому. – Сейчас пойдешь к Заточному, фамилия такая, Николаю Михайловичу, представишься. Я ему позвоню. Начальник службы охраны нашей. А завтра приходи с трудовой и военным билетом, оформим тебя побелому. Платят у нас хорошо. Тем людям, конечно, кто делу нашему предан и работает качественно. И гляди, чтоб я ни разу не пожалел, что сразу тебя, вот в сей момент, не грохнул. А то ведь пересмотреть свое решение могу в любой день и час.
ПавелНаши дни
Олсуфьев пятьдесят шестого года рождения, поэтому я готовился увидеть человека, по своим кондициям приближающимся к моему отцу. Но тот, скорее, походил на меня. Стройный, подкачанный; на голове бейсболка, поэтому не определишь, насколько он седой или лысый. На щеке шрам.
Вдобавок я держал в уме, что он, скорее всего, стрелял в моего отца. Он или подручный его Инжеватов. Стрелял и, возможно, убил. Поэтому недооценивать его нельзя. И ухо с ним приходилось держать востро.
– Привет, Анатолий, – сказал я. – Зацени: я нашел то, что ты искал.
– Я? Искал? А что я искал?
– Землю рыл в районе стелы СУДЖУК.
– Серьезно?
– Но вы с Инжеватовым не там копали. В другом месте, неподалеку все нашлось. И теперь это «все» находится у меня.
– Так что я искал? И что там у тебя?
– Пленочки. Разнообразные документальные фильмы примерно одинакового сюжета. Снято скрытой камерой. На некоторых из них порнуха, а на одном – настоящее убийство. Помнишь то кино? Сам снимал?
Я видел, как лицо у моего визави вздрогнуло. Я попал в точку.
– Ну и чего ты хочешьто?
– Я хочу за ту коллекцию кино коечто получить.
– Твоя цена?
– Моя цена не материальная.
– Что именно?
– Нужен мне гражданин Петр Зверев. Тот, в которого вы стреляли в районе стелы.
– Зверев? Петр? А в каком он виде нужен? Вернуть тебе тело?
Вот тут и у меня, наверное, чтото дрогнуло в лице. Но я произнес:
– Если тело, тогда эти съемки поедут прямиком в Следственный комитет. Так своему руководителю гражданину Бакланову и передай.
– Подожди минуту.
Он отошел и соединился с кемто по телефону. Тихо поговорил не более полуминуты.
Я стоял у парапета набережной. Народу прохаживалось немного. Терпко пахло морем. Плескались волны. Фонари светили через один.
Олсуфьев вернулся.
– Пациент в коме. Состояние тяжелое, но стабильное.
Камень упал у меня с сердца.
– Можешь его забрать, – продолжил мой собеседник. – Мне он ни к чему. Что с пленками?
– В тот момент, когда Зверева перегрузят в вызванную мной перевозку, ты получишь точные данные, где находится кино.
Он немного подумал.
– А если мы в том месте, где ты скажешь, ничего не найдем? Никаких пленок и фильма про убийство?
– Тогда ты или твой босс нас тормознуть сможете. Мы еще за границы края не успеем выехать.
– Скажи, а тебето Зверев зачем?
Я не стал ему рассказывать о наших родственных связях. Но он всмотрелся в меня и проговорил:
– Хотя вы похожи. Я помню его совсем молодым. Его тут все знали во времена, когда он «стальную Беллу» греб. Что, сентиментальность взыграла? Не можешь бросить папашу – хотя он тебя и, наверно, матерь твою на любовницу променял?
– Не твое дело. Скажи, где мой отец, и я буду заказывать перевозку. И кстати: ты бы подумал, как съемкой распорядиться. Если откровенно: сколько тебе можно под Баклановым ходить? Жизнь твоя почти прошла. Почему б не восстановить справедливость? Убийца должен сидеть в тюрьме. Взял бы ты эти пленочки, пошел в Следственный комитет да дал показания. Сами по себе они мало что значат. А вот вкупе с твоими словами – достаточно, чтоб его на зоне прикрыть. По делам, где виновный не установлен, срока давности нет. А ты грех с души снимешь.
Он слушал меня внимательно – возможно, и сам думал на эту тему.
– Ага, а потом меня грохнут. За предательство.
– Не грохнут. Сейчас не девяностые.
Кажется, мне удалось усилить раздрай в его душе. А может, он задумался, что дополнительно сможет получить за найденные пленки от хозяина своего, Бакланова?
Во всяком случае, Олсуфьев прищурился и сменил тему:
– Ты лучше смотри, как бы твоему папашке за убийство Инжеватова не присесть.
Я парировал:
– А тебе – за покушение на убийство моего старика. Гильза от твоего макарова? – Я достал из кармана свою находку. – Или скажешь, Инжеватова?