Время близилось к полудню. Вскоре, как мне сообщили, мимо как раз должен был проезжать дилижанс, следующий через перевал, который я наметил себе целью, поэтому я поспешил закончить свой ранний обед, покинул гостиницу и направился туда, где следовало ждать его прибытия. Мой скромный портфель взялась донести до места девушка-горничная. Прочая прислуга была, видимо, в тот момент занята. Пока я приобретал в придорожном чайном домике, где обычно дожидались экипажей, открытки и сигареты, девушка как вкопанная стояла возле скамьи и бережно обнимала мой портфель, не решаясь опустить его на землю, словно это было что-то ценное. Закончив с покупками, я почти силком отнял у нее свои вещи и присел на скамью. До прибытия экипажа оставалось, похоже, еще какое-то время.
Девушка, однако, никуда не ушла – стояла на том же месте и лишь изредка оглядывалась на дорогу, проверяя, не показался ли дилижанс. Я подумал: кто знает, увижу ли я ее когда-нибудь снова? Мне хотелось что-нибудь ей сказать, но решаться нужно было теперь же. Однако о чем же с ней заговорить?.. И тут я случайно вспомнил про своего приятеля С. В конце концов, я уже уезжаю. Как бы бесчестно ни поступил мой друг в отношении хозяев местной гостиницы, меня это уже не заденет. Кроме того, его поведение – ведь он абсолютно точно не желал, чтобы о нем здесь вспоминали, – объяснялось, возможно, еще какими-то обстоятельствами, о которых ему самому тяжело было говорить, а раз так, то тем интереснее будет расспросить обо всем эту девушку. Решено, так и сделаю!
– Ты, случайно, не помнишь, – начал я, – одного человека, по имени С.? Он приезжал сюда, кажется, в позапрошлом году.
– А-а, С.-сан…
– Это мой близкий знакомый!.. Я сам приехал сюда, потому что он рассказал мне об этих местах.
– Надо же! Вот оно что… Кто бы мог подумать…
В ответе чувствовалась некоторая неловкость, но, судя по всему, упоминание С. не стало для девушки чем-то неприятным. Все мои домыслы и страхи разом были сметены прочь.
– Он ведь, если не ошибаюсь, пробыл здесь довольно долго?
– И правда… Кажется, в апреле к нам приехал, а потом и Новый год тут же встретил…
– Неужели? Настолько задержался?.. Он тогда, наверное, выпускное сочинение писал или еще что-то в том же духе…
– Даже не знаю, только он каждый вечер чуть не за полночь засиживался и все занимался, занимался… – Она сказала это совершенно спокойно, но потом, похоже, спохватилась, удивившись собственным словам, и лицо ее залилось краской. С кем бы, когда бы я ни вел беседу, мне всегда тяжело смотреть собеседнику прямо в лицо, ничего не могу с собой поделать; вот и теперь, беседуя с этой девушкой, я упорно отводил взгляд в сторону, но тем не менее по некоторым приметам смог уловить ее внезапное замешательство.
Она показалась мне вдруг трогательно милой и очень красивой. «Однако же, друг мой! До сего момента я совершенно необоснованно подозревал тебя в весьма неблаговидном проступке – и был не прав, готов принести извинения; а все же ты не безвинен, хотя винить тебя нынче следует лишь в известной доле бессердечия. Но это подождет до возвращения в Токио. А пока я тебе просто от души завидую…»
В этот момент я решительно поднялся. Дилижанс еще не показался из-за края утеса, скрывавшего дорогу, но ухо чутко уловило нужный звук: трубил почтовый рожок.
Соломенная шляпка
Мне пятнадцать. А тебе – тринадцать.
Вместе с твоими старшими братьями я играю в бейсбол на пустыре, густо поросшем белым клевером, а ты сидишь поодаль с младшим братишкой и наблюдаешь за нашей тренировкой. Срываешь белые цветы и вплетаешь их в венок. Мяч летит вверх, и я что есть мочи бегу за ним. Мяч касается перчатки. Ноги скользят. Тело мое, совершив кувырок, вылетает с лужайки и приземляется посреди заливного рисового поля. Я превращаюсь в грязно-серую крысу.
Меня отводят к колодцу у ближайшего дома. Там я раздеваюсь догола. Кто-то подзывает тебя. Ты подбегаешь, обеими руками, будто что-то очень важное, держа перед собой венок. Вот только нагота совершенно меняет наш взгляд на вещи! До сих пор я думал о тебе лишь как о маленькой девочке, и вот внезапно ты превращаешься в моих глазах во взрослую девушку. Стоя в чем мать родила, я вдруг начинаю испытывать неловкость и прикрываюсь бейсбольной перчаткой.
Вскоре все уходят, чтобы продолжить тренировку, и оставляют меня, смущенного, у колодца, наедине с тобой. Пытаясь скрыть волнение, я демонстративно надеваю на голову вместо фуражки венок, который ты доверила мне подержать, пока стираешь мои измазанные грязью штаны. И я стою столбом, не шевелясь, словно какое-то древнее изваяние. И лицо мое пылает…
Наступили летние каникулы.
Совсем еще юные старшеклассники-первогодки, лишь весной заселившиеся в общежитие[35], напоминали роящихся пчел, с жужжанием покидающих родной улей. Каждый спешил к своему цветку, своей дикой полевой розе…
Но мне-то что было делать? Моя семья жила в самом центре большого города, и никакого домика в деревне у нас не было. Вдобавок ко всему, я был единственным сыном, изнеженным и слабым. Поэтому пока и речи не могло быть о том, чтобы я поехал куда-нибудь один, вырвавшись из-под родительской опеки. И все же положение мое в нынешнем году было не совсем таким, как прежде, ведь я перешел в старшую школу. Потому на летние каникулы я дал себе домашнее задание: побывать в деревне и познакомиться там с какой-нибудь юной особой.
Но поскольку в одиночку я поехать никуда не мог, мне, запертому в огромном городе, оставалось надеяться только на чудо. И надежды мои оказались не напрасны. Мне неожиданно пришло письмо от одного из твоих старших братьев. Он приглашал меня на побережье, в префектуру Т., где ваша семья проводила лето.
О, дорогие мои друзья детства! Я обратился к своим воспоминаниям. Первым делом в памяти всплыл образ твоих старших братьев: они в белоснежной тренировочной форме, оба – чуть старше меня. Я почти каждый день играл с ними в бейсбол. И однажды растянулся на рисовом поле. Пришлось раздеваться на виду у тебя, сжимавшей в руках венок. Потом – мучительно краснеть… Впоследствии братья твои перешли в старшую школу, располагавшуюся где-то за пределами столицы. Было это года три-четыре назад. С тех пор вместе мы почти не играли – не выпадало случая. В это время я периодически встречался лишь с тобой: мы сталкивались на улицах нашего квартала. Краснели и, не говоря ни слова, вежливо кланялись. На тебе была форма женской школы. Когда ты проходила мимо, до ушей моих долетал перестук твоих крошечных башмачков…
Я буквально изводил родителей, выпрашивая дозволения поехать к морю. И в конце концов мне разрешили съездить погостить неделю у друзей. Повесив на руку потяжелевшую корзинку, где лежали купальные принадлежности и бейсбольная перчатка, я с бьющимся от волнения сердцем отправился в дорогу.
Это была очень небольшая деревенька, носившая название Т[36]. Здесь ваше семейство снимало скромный домик, стоявший отдельно на краю одного из хозяйств, в окружении пестрого лугового разнотравья. Когда я приехал, вы были у моря. Дома оставались только твоя мать и старшая сестра, с который мы были почти не знакомы. Поэтому, как только мне объяснили, как идти на пляж, я тут же разулся и стрелой полетел по указанной тропинке сквозь сосновый бор. От горячего песка приятно пахло горелой хлебной коркой.
Берег моря был залит солнечным светом, так что все вокруг сверкало и совершенно ничего не было видно. Казалось, в эти яркие лучи можно ступить, лишь став волшебным бестелесным духом. Продвигаясь вперед на ощупь, словно слепой, я осторожно вышел на свет.
На берегу дети увлеченно закапывали кого-то в песок – мне показалось, я смутно различаю там маленькую, наполовину раздетую девочку. Подумав, что это можешь быть ты, я подошел чуть ближе… В этот момент из-под широкой пляжной шляпы показалось незнакомое загорелое личико: девочка глянула на меня, а затем с безучастным видом отвернулась – ее лицо снова полностью скрылось под шляпой… Я остановился как вкопанный.
Ноги мои увязали в сыпучем песке. Развернувшись, я крикнул наугад в сторону моря:
– Привет!
– Привет! Привет! – тут же долетело в ответ откуда-то из воды: ослепленный солнечными бликами, я ничего не мог разглядеть.
Поспешно скинув одежду и оставшись в одном купальном костюме, я уже готов был броситься вперед – просто на звук этого голоса, когда буквально из-под самых моих ног тоже вдруг раздалось:
– Привет!..
Я оглянулся. Мне лучезарно улыбалась все та же девочка, наполовину закопанная в песок, – теперь я прекрасно ее видел.
– Вот так дела, значит, это ты?
– Не узнал меня?
С купальным костюмом, очевидно, не все было так просто. Стоило сбросить прочее, оставшись только в нем, как солнечные феи тут же приняли меня в свой круг. Я вдруг почувствовал необыкновенную легкость и в одно мгновение обрел способность ясно видеть то, что до сих пор едва различал…
В городе вопросы романтического свойства казались мне чрезвычайно сложными, но жизнь в деревне показала, что в этом деле самые простые решения – самые лучшие! Чтобы вызвать интерес юной особы, неплохо ознакомиться со стилем жизни ее семейства. С этой задачей я справился играючи, поскольку проживал теперь вместе с твоей семьей. Я быстро понял, что среди сверстников ты особенно выделяешь своих старших братьев. Больше всего они любили спорт. Поэтому и я, насколько это было в моих силах, старался выглядеть бодрым и спортивным. С другой стороны, братья хоть и относились к тебе по-дружески тепло, но не упускали возможности тебя помучить. И я вслед за ними тоже объявил тебе бойкот, лишив права участвовать в наших забавах.
Пока ты с младшим братишкой играла у кромки воды, я – чтобы вызвать у тебя интерес – плавал где-то в море, проводя время исключительно с твоими старшими братьями.