а это не остудило: она всё также продолжала болтать, рассказывать всякие истории и передавать услышанные на рынках сплетни. Кристина слушала, конечно, зачастую молча — от неё требовалось просто кивать.
У Кэси была напарница, пожилая Грета, крайне молчаливая и суровая, почти не проявлявшая излишней заботы или обходительности. Она тоже делала свою работу достаточно хорошо, выполняла всё, что от неё требовалось, но не более. Слушая все монологи Кэси, она посматривала на неё с некоторым изумлением и только вздыхала.
Но подругой Кристине ни одна из них не стала.
— Миледи, вам тут передали… — быстро (иначе она не умела) проговорила Кэси и отдала ей письмо.
Кристина благодарно улыбнулась ей и взяла небольшой свиток. Он был перевязан грубой серой тесьмой, скреплённой большой печатью из воска, который упорно пытались выкрасить в фиолетовый, но что-то пошло не так, и цвет теперь напоминал нечто среднее между серым, коричневым и малиновым. На печати было выдавлено изображение льва, стоящего на задних лапах. Кристина тепло улыбнулась, будто смотрела не на письмо, а на человека, который его отправил, — своего лучшего на данный момент друга, барона Хельмута Штольца.
— Спасибо, если придётся отправить ответ, я позову, — сказала она смиренно ожидавшей её Кэси. — Принеси кружку чая из мелиссы ко мне в кабинет. Покрепче.
Служанка молча поклонилась и отправилась выполнять поручение, на ходу перекинув через плечо свою длинную косу.
Сжимая письмо во всё ещё дрожащих руках, Кристина дошла до кабинета. Образовавшаяся с отъездом Генриха пустота в душе, кажется, начала понемногу заполняться — поразительно быстро, но ведь это и неплохо… По крайней мере, ощущения безграничного одиночества уже не было.
Война окончилась четыре года назад, но до сих пор продолжила забирать у неё любимых людей. И сейчас, кроме Генриха и Хельмута, у Кристины не осталось никого, кому она могла бы довериться, кого считала близким, по ком действительно скучала. Да, оставалась ещё Берта, но с ней они всё же не были так близки и переписывались довольно редко. А Генрих и Хельмут, наверное, были единственные, кому она в этом мире сама была нужна — не как леди, не как правительница, а как человек. Разница лишь в том, что Генриха она любила как мужчину, как мужа, а Хельмута — как друга, не более.
Никто из них пять лет назад и подумать бы не смог, что Кристина и Хельмут станут лучшими друзьями. Тогда они вечно препирались, спорили и дерзили друг другу. Причина их взаимной неприязни не была до конца понятна им обоим. Казалось, это был тот случай, когда два человека просто невзлюбили друг друга взаимно с первого же взгляда.
Однако потом стало понятно, что дело было и в ревности, и в зависти из-за внимания Генриха, а после Хельмут признавался, что попросту не понимал желание Кристины участвовать в войне за свободу своей земли, не считал её хоть мало-мальски талантливой воительницей и в целом недооценивал. Раньше это задевало её, но после, доказав, наверное, всей стране, что женщины могут сражаться не хуже мужчин, она великодушно его простила. В конце концов, всякий имеет право на ошибку.
Постепенно им удалось наладить свои отношения. В горниле войны они вместе многое пережили, Хельмут не раз выручал Кристину — и это мягко сказано: однажды он вообще спас ей жизнь. Да и после войны тоже была пара моментов, когда без его помощи она вряд ли бы справилась. Хотя он сам не раз признавался, что помогал ей чисто ради Генриха — но ведь помогал же. Не отказывался, хотя мог бы. Тратил на неё своё время. Выполнял её просьбы. Выслушивал. Поддерживал.
Кристина, конечно, тоже старалась дать ему понять, что уже не испытывает к нему ни капли былой неприязни. Она узнала о его ссоре с сестрой, что невольно нашло отголосок в её душе, и постаралась как-то помочь им обоим. Уговорила Хельмута обсудить с ней все их распри и недомолвки, а потом, встретив саму Хельгу, объяснила, насколько Хельмут был задет её словами. Правда, баронесса Штольц, кажется, её не поняла и отмахнулась: мол, всё это было просто несерьёзно. Понятно, что несерьёзно, да вот только такими словами в шутку разбрасываться нельзя.
Кристина ведь тоже поначалу ненавидела Хельмута, хотя ни разу ему об этом не сказала.[8]
Невольно она даже посодействовала созданию его личного счастья. Жаль, конечно, очень жаль, что оно продлилось так недолго… И теперь Кристина чувствовала свою вину за это. И ничего, совершенно ничего не могла с этим поделать.
Она достала нож из ящика стола, вскрыла письмо, развернула свиток и пробежалась взглядом по тексту.
Хельмут обещал приехать в ближайшее время.
Это самое «ближайшее время» настало через два дня. Видимо, он послал своё письмо из последнего места, где остановился, а потом ехал непрерывно, ночуя прямо в дороге.
День выдался ненастный: с самого утра лил дождь, барабаня по крыше и стёклам, заливая прорехи в дорогах водой и образовывая бурлящие пузырями лужи. Тёмное, почти чёрное небо то и дело вспарывали молнии, вдалеке громыхало, а ветер дул дико и неистово. На внутреннем дворе Эори вскоре не осталось места, на которое можно было бы наступить, не промочив обувь.
Кристина забеспокоилась: возможно, гроза не дошла до тех территорий, которые сейчас проезжал Генрих, но убедиться в этом у неё не было возможности. Хотелось верить, что ему сейчас есть где переждать бурю… То и дело вспоминалась старая песня, в которой девушка просила ветер быть милостивым и добрым к её возлюбленному, что находился далеко от дома. Сейчас Кристина сама чувствовала себя этой девушкой: кого, кроме ветра, ещё ей просить помочь Генриху спокойно добраться до Фарелла и успешно выполнить там свою миссию? Конечно, теперь в замковой церкви мессы и молебны проходят чаще, чем обычно, священники взывают к Господу куда усерднее, да вот только Кристина не особо доверяла ни самим священникам, ни их молитвам.
Хельмут приехал в полдень, когда ещё не было так холодно, ветрено и промозгло — самая страшная буря началась вечером. С ним было довольно много людей, почти маленькая армия. Кристина рассчитывала, что он возьмёт с собой Хельгу, а потому готовилась к холодному светскому приёму: с баронессой Штольц они не очень поладили. София, пошли, Господь, душе её покой, говорила о ней как о доброй, заботливой женщине… Впрочем, девушка всегда умела видеть в людях только хорошее, при этом не игнорировала недостатки, наоборот, пыталась помочь с ними справиться. А Кристина отчего-то чувствовала лишь исходящее от Хельги пренебрежение по отношению к себе.
Но сегодня он приехал один, если не брать в расчёт свиту, и Кристина выдохнула с облегчением. Она не была уверена, что баронессе Штольц была бы рада так же, как и барону.
Он спрыгнул с коня и даже не успел поклониться, как того требовал этикет: Кристина, не боясь холодных дождевых капель, подбежала к нему и с улыбкой обняла. Хельмут, чуть опешив, всё же обнял её в ответ и попытался при этом поправить капюшон и себе, и ей.
— Как добрался? — поинтересовалась Кристина, беря его под руку. — Погодка так и шепчет, да?
— Не без труда, — отозвался Хельмут сдавленным голосом. — Если бы не дождь, ещё утром бы приехал, наверное. На самом деле я рассчитывал Генриха проводить, но решил заехать в Даррендорф…
Он замолчал, поглядев куда-то вперёд потухшим взглядом. У Кристины сжалось сердце, и она сочувствующе погладила его по руке — что ещё она могла сделать, в конце концов… Это заставило Хельмута слабо улыбнуться, но в голубых глазах всё ещё была заметна такая всепоглощающая боль, какой врагу не пожелаешь.
— Как Роэль? — спросила Кристина, краем глаза наблюдая за приехавшими людьми.
В силу плохой погоды разгружались они быстро, спеша укрыться в тех комнатах замка, что им предоставила хозяйка. Для этого пришлось, правда, выбрать Южную башню, потому что Западная, где обычно селили гостей, уже была занята Джойсом. Кристине не особо хотелось, чтобы они с Хельмутом как-то пересекались: учитывая сложный характер обоих, неприятностей не миновать. Джойса она сегодня не видела, что было подозрительно; наверное, ждать ему надоело, и он скоро нагрянет к ней с повторной просьбой… Всё то время, что Кристина и Генрих готовились к переговорам, он сидел молча, понимая, что сейчас его выслушивать никто не станет. Но теперь, скорее всего, снова проявит настойчивость… А ей совершенно нечего будет ответить. Может, так вовремя приехавший Хельмут даст совет?
На её вопрос о младшем брате Софии, девятилетнем бароне Роэле Дарредорфе он не ответил, покачав головой и вздохнув.
— А сам-то ты как? — спросила она тогда.
— Давай мы расположимся тут наконец, и тогда я с радостью с тобой поговорю, — сказал барон Штольц.
Кристина кивнула со слабой улыбкой.
Когда они шли по длинному коридору с высокими стенами, ведущему к крутой винтовой лестнице, им встретился Джойс. Вопреки опасениям Кристины, выглядел он вполне дружелюбно, учтиво поклонился ей и Хельмуту и пошёл дальше как ни в чём не бывало, даже взглядом не намекнул ей, что пора бы уже дать ответ. Кристина напряглась, словно ожидала от Джойса удара в спину, но он спокойно скрылся за поворотом, никак не проявив даже толики агрессии.
— Это ещё кто? — поднял бровь Хельмут.
— Мой дядя, Джойс Коллинз, — отозвалась она приглушённым голосом. — Ты не слышал разве? Он ещё в новасе к нам приехал.
— Зачем?
— А ты подумай, — хмыкнула Кристина. — Ладно, раз уж собирались в комнате поговорить… Через сколько к тебе можно будет зайти?
Говорить об этом в коридоре и правда не стоило: Джойс мог подслушивать или послать ради этой цели кого-то из своих. Кристина, конечно, установила особые заклинания, чтобы у Райли не получилось так или иначе проследить за ней с помощью магии, но всё же — это наёмники, от них следует ожидать чего угодно. Дядя вполне способен подкупить слуг или придумать что-то ещё, чтобы попытаться как-либо повлиять на племянницу, и хотя ей было чем ответить, она понимала, что не всесильна.